.. И вот я стал записывать снова то. что мне рассказывал Хумер сейчас, тут же, около первых моих записей, и думал: заставлю-ка я его рассказать все дело несколько раз, не дважды, как обычно, а раза три, может быть, и раза четыре... В такой связи все события станут отчетливее... Вы мне все еще раз повторите, говорю я Хумеру, пишет Эндерер, это необходимо, потому что хотя мне это дело и ясно, но все же полной ясности нет... И тут Хумер, пишет Эндерер, стал рассказывать не только основные факты, но изложил свое дело последовательно и уже сумел отделить важное от неважного, существенное от несущественного, относящееся к делу от неотносящегося, то, что проясняет суть дела, от того, что затемняет,--что же касается меня, то я в своей практике, работая для этих людей, с этими людьми, так понаторел, мне их образ мыслей, их речь очень понятны... А мое дело, сказал Хумер, с одной стороны, запутано донельзя, но с другой--проще простого, пишет Эндерер, и Хумер во всех подробностях описал то, что происходит у него дома, на Верхней Заггенгассе, пока я, подкладывая дрова в печку, наблюдал, как он все плотней закутывал колени в полы дождевика и не замечал, что я, присев у печки, самым недопустимым образом наблюдал за ним так настырно, как вообще человеку за человеком наблюдать нельзя, но он-то ничего не замечал--уставился в пол, а у этих людей никогда не разберешь, смотрят ли они в пол, потому что чувствуют себя не по себе при других людях, то есть смотрел ли Хумер в пол, потому что у меня, в конторе, ему было не по себе, или как смотрят в пол от страха, или от злости, или из каких-нибудь подлых намерений, но, когда я наблюдал от печки за Хумером. мне бросилась в глаза невероятная длина его дождевика; потом я рассмотрел его грубые башмаки--нелепо огромные, нелепо грубые, из юфтовой кожи,--его брюки, грубошерстные штаны, очень старомодные... И как эти люди всегда одинаково себя ведут, думал я, наблюдая за Хумером, и он, как все зябнущие, принял позу, характерную для озябшего человека, особенно в чужой обстановке,---съежился, крепче прижал застегнутый на все пуговицы дождевик к груди... А я уже знал, в чем дело, и сказал: знаю, в чем дело, но, если вы мне еще раз все подробно опишете, подробно перечислите, ничего не пропуская, понимаете, ничего не пропуская, говорю, я тогда лучше пойму и возьмусь за ваше дело по-настоящему, и пользы будет больше, а для этого мне надо еще раз выслушать все подробности, познакомиться со всеми подробностями, повторил я... Меня самого раздражало то, что я еще на лестнице, еще когда мы только вошли в контору, не вдумываясь, принял Хумера за агента по продаже участков или за скотопромышленника. и я опять разозлился на себя за эту оплошность... Я знал, что вы владелец похоронного бюро, сказал я вдруг, сам того не желая, вдруг сказал: разумеется, я это знал,--неизвестно, зачем меня толкнуло на эту ложь; и тут Хумер сказал, что в этих домах на Заггенгассе, и главным образом на Верхней Заггенгассе,-- там дома самые старые, и жить в этих старых домах просто погибель, и если все время не быть начеку, погибнешь--и все, сказал он вдруг взволнованно, даже встал и подчеркнуто повторил: погибнешь--и все!.. И всегда они так, пишет Эндерер, сначала путаются во всяких мелких подробностях, а потом выйдут из себя и говорят без конца, даже слушать неохота, но, впрочем, Хумер ограничивался только самыми необходимыми сведениями, даже те замечания, которые мне казались совершенно излишними--про его детство, про кройку грубошерстных тканей и так далее,--теперь показались мне очень важными, даже то, что его мать, как он сразу сказал, родом из Матрая... И стоит таким людям только согреться, как они выходят из оцепенения и, насколько им это свойственно, не только начинают вызывать доверие, но и сами становятся доверчивей, пишет Эндерер,-- сначала они стесняются, но постепенно, сначала робко, а потом совершенно определенно, отметают всякий страх, и теперь, у печки, я подумал: как полезно дать такому человеку, как этот Хумер, хорошенько согреться, вместо того чтобы сразу его спровадить или заткнуть ему рот, сбить с толку вопросами, а как часто я грешил таким неумелым подходом и, к несчастью, портил все дело... А этот Хумер был такой невзрачный, пишет Эндерер, такой старый--ему, наверно, было лет шестьдесят пять, а то и семьдесят,---таким он мне показался несчастным, какое-то жалкое существо, честное слово, у меня создалось впечатление, что ко мне, в контору, приползло какое-то существо и с ним. с этим существом, надо обращаться очень бережно... Но потом меня снова поглотила мысль, какой у меня никогда раньше не бывало, и я опять стал мучительно думать: почему у Хумера такой дождевик... Если на нем грубошерстные штаны, думал я,--такие штаны носят и для тепла, и оттого, что они дешевые,-- значит, как мне сразу показалось по запаху, на нем и рубаха грубошерстная, и куртка, и жилетка, видно, вся одежда из грубой шерсти, раз на нем такие брюки, я их сразу заметил, хотя в конторе было полутемно, в ноябре к вечеру электричество совсем плохо светит, виной этому, с одной стороны, слабая подача тока с высокогорных станций, с другой--невероятный рост промышленности; но я все же установил: на нем грубошерстные брюки и куртка,--самая .подходящая одежда для такого человека, подумал я... И сверху--дождевик... И на голове--черная шляпа, а носки серые... С одной стороны, мое дело сложное, сказал он опять, но с другой стороны--нет, пишет Эндерер, и как бы в подкрепление того. что он мне уже рассказал, пишет Эндерер, он все время повторяет: когда началась эта трагедия (его слово!), пишет Эндерер, он повторяет: когда моему сыну исполнилось двадцать два года, и потом когда мой сын женился, и еще когда у нас в доме появилась моя невестка из Матрая... Через каждые пять, шесть или семь фраз он опять повторяет: когда моему сыну исполнилось двадцать два года или когда у нас в доме появилась невестка из Матрая,-- впечатление, что для Хумера все мрак, если не беспросветная тьма; а"го впечатление еще усиливалось от тусклого электрического света и вообще от этого осеннего дня. Вдруг он сказал: так как вы обо мне совсем ничего не знаете... И так как мы двадцать лет проходили мимо друг друга... И фраза повисла в воздухе, пока он не сказал: но если вам знакомо мое дело... Но тут я сказал, пишет Эндерер: нет, я никогда в вашем магазине не бывал, правда, я знаю, что на Заггенгассе есть магазин похоронных принадлежностей, но я там ни разу не был, говорю, чтобы у Хумера никаких сомнений не осталось. Хумер сказал: отец мне передал это дело сорок лет назад, пишет Эндерер, и еще: дело шло в гору, а я падал все ниже. И эти слова Хумер повторил много раз. Что касается дела, говорил Хумер, пишет Эндерер, то оно шло все лучше и лучше, а для меня--все хуже и хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9