Неподалеку от ворот кладбища Симсон разговаривал с четырьмя латиноамериканцами, давая им последние указания.
– Они, кажется, летели с гробом из самого Перу? – уточнил Хаскем. – Их нужно отблагодарить. – И не успела Джанет ничего сказать, как он уже подошел к ним, вынимая бумажник. – Прошу вас, господа.
Замелькали пятидесятифунтовые банкноты. И в тот же момент лицо Джанет обожгли кошачьи глаза, на этот раз совсем зеленые от ряби молодых листьев, и тихий, но внятный голос сказал:
– Благодарю, мистер Хаскем, мне не нужны деньги.
Тонкая рука Хаскема с отполированными ногтями замерла в воздухе.
– То есть?
– То есть я не нуждаюсь в денежном эквиваленте моей работы.
Хаскем пожал плечами и повернулся к Джанет.
– Подожди меня здесь, Хью! – на ходу крикнула она, видя, как ладная узкобедрая и широкоплечая фигура, перепоясанная широким армейским ремнем, удаляется в противоположную от ворот сторону.
Джанет бежала за удаляющимся в сплетение деревьев человеком, ощущая себя в каком-то дурном сне: прекрасно видя, что мужчина идет спокойным размеренным шагом, она никак не могла догнать его. Тогда Джанет побежала – напрасно. Расстояние между ними не сокращалось. Смирившись, наконец, с тем, что ей не догнать этого таинственного индейца, она остановилась, прислонившись к первому попавшемуся дубу. А через несколько секунд увидела, как мужчина развернулся и так же не спеша пошел к ней навстречу. Но на сей раз сама Джанет не двинулась с места, и на лице незнакомца появилась спокойная удовлетворенная улыбка.
– Вы умеете учиться, – не то утверждая, не то спрашивая, произнес он.
– Меня зовут Джанет, Джанет Шерфорд, – сама не зная почему, вдруг сказала она и протянула ему руку.
– Паблито, – притушив свой зеленый огонь, он взял ее руку, и Джанет показалось, что рука вдруг повисла в каком-то безвоздушном пространстве, не имея тяжести. – О, простите, – усмехнулся он, и она ощутила ровное сухое тепло настоящего мужского пожатия.
– Я побежала за вами, чтобы…
– Слова только затемняют суть, Джанет. – Ее имя индеец произнес с явным удовольствием, словно пробуя его на вкус. – Я знаю, что вы увидели во мне нечто необычное и, больше того, в ответ на это необычное в вас самой проснулось то, чего вы никогда не чувствовали и не подозревали. Это хорошо. А еще лучше, что вы побежали за мной. Это говорит о том, что вы человек действия, а не бесплодных рассуждений. Я говорю правду? – полуутвердительно улыбнулся Паблито.
– Наверное, да.
– «Наверное» – лишнее. Поэтому сейчас я рядом с вами. – И расширенные глаза, в желтовато-карих радужных оболочках которых зарябил сквозь плетение недавно распустившихся листьев закатный свет солнца, приблизились вплотную к лицу Джанет. Но теперь ощущение того, что эти глаза должны принадлежать не человеку, а какому-то зверю, уже не испугало ее, наоборот, ей стало весело, как в детстве на качелях, когда уносишься высоко вверх. – Ваши способности не должны быть потеряны.
– Какие способности? – прошептала Джанет, всей кожей впитывая тот ровный, спокойный жар, который шел от человека, уже отошедшего от нее на несколько шагов.
– Те, о которых вы еще не знаете, но, может быть, догадываетесь.
– И что же вы мне предлагаете? – поражаясь своему, как ей показалось, чудовищному цинизму, нетерпеливо и упрямо спросила она.
Паблито отступил еще на несколько шагов, но жар от этого только усилился.
– Я предлагаю вам следовать за мной. «Куда?» – вопрос застыл на губах Джанет, и вместо него с них слетело властное своей обыденностью:
– А вы знаете, что я выхожу замуж?
– Разумеется. Но вам не потребуется много времени. Вы вернетесь. Единственное условие: вы верите мне безоговорочно.
– Иначе я не могу.
– Тогда подойдите ко мне ближе. Еще ближе. И не пугайтесь.
Правую руку Паблито положил ей на голову, а левую – на живот, и через несколько мгновений по ее телу искрящимися маленькими змейками побежали те самые токи, которые так робко и осторожно бродили в нем еще в филадельфийском аэропорту.
– Я жду вас через четыре дня в «Хитроу», – услышала она голос, позволивший себе чуть больший, чем раньше, гортанный акцент, – у стойки рейса Лондон–Конакри–Белем–Богота. Возьмите с собой самое любимое.
Путь до Боготы занимал больше суток, но Джанет, несмотря на трагедию и напряжение минувших дней, совсем не чувствовала себя усталой: проснувшиеся токи жизни бродили в ней, делая тело упругим, а мысли свободными.
Она сидела в кресле, закрыв глаза и отдаваясь уже привычному ощущению ровного тепла, исходящего от Паблито. Это тепло поддерживало непонятное самой Джанет телесное влечение к латиноамериканцу, но оно же и не давало этому смутному влечению перейти в определенный сексуальный интерес.
Все произошло так внезапно. Она пыталась как-то объяснить свой поступок, но объяснений, строго говоря, не было. Джанет, конечно, слышала о поездках в Непал или в Мексику людей, не удовлетворенных западной цивилизацией и ее ценностями, – эта мода зародилась еще в шестидесятые в среде университетских интеллектуалов и хиппующих рок-музыкантов, к которой принадлежали и ее отец, и Стив. Стив подробно описал в книге свои эзотерические опыты, но она, с детства обожавшая его воспоминания, все-таки относилась к ним скорее как к волшебной сказке, нежели как к чему-то, что может происходить на самом деле… И вот теперь она сама летела неизвестно куда и неизвестно зачем… Но, словно отвечая на ее невысказанный вопрос, жар внезапно усилился. Она открыла глаза: Паблито внимательно смотрел на нее своими кошачьими глазами. «Пусть все будет, как будет», – подумала, глядя в них, девушка.
– Ну конечно, – улыбаясь, произнес Паблито и откинулся в кресле, устремив глаза в потолок.
Большую часть времени они молчали, Джанет – глядя в меняющееся за иллюминатором небо, а индеец – улыбаясь в гофрированный серый потолок салона. И все же девушку не оставляло ощущение, что он постоянно смотрит на нее, только смотрит каким-то иным, не внешним взглядом. На перелете через океан в Белем, когда самолет стало бросать в воздушные ямы, которыми так славится Атлантика в районе тридцатого меридиана, Паблито неожиданно попросил разрешения поговорить. Удивленная Джанет немедленно оторвалась от созерцания свинцово-серой бездны и повернула к нему свое ставшее за последние дни чуть более резким лицо.
– Вы молчите и ни о чем меня не спрашиваете намеренно или просто так получается? – в голосе индейца звучала почти ласка.
– Наверное, и то и другое, – попыталась быть честной Джанет.
Тяжелые коричневатые веки удовлетворенно прикрыли его косо поставленные глаза.
– Судя по всему, ваша мать была человеком дела, а вы, разумеется, классический романтик:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69