И тогда физрук выволочет его из своей каморки застигнутым на месте преступления, держа этого шкодливого кота, омерзительно визжащего: Дяденька, прости за...ца!!, со спущенными штанами, пытающегося дрыгать ногами, физрук пронесет его мимо аристократии, которая будет с гадливостью отворачиваться, через весь спортзал, а потом вышвырнет в коридор, с силой плюнет: Ну надо же, какая погань! - и пойдет, а он примется улепетывать, пытаясь одновременно натянуть штаны, не сразу встав на ноги, сначала на четвереньках. Когда он представлял себе такую картину, то очень пугался: а вдруг он и вправду шкодливый кот? Было очень горестно сознавать, что физрук, похоже, верно раскусил его. Но он, конечно, гнал от себя такие картины и такие мысли. А физрук, кстати, и орал на него редко, он даже не помнит, чтобы тот дал ему затрещину, брезговал, наверное. Слава богу, физрук проработал года полтора и ушел, как говорили, рассорился с директором.
...И еще, где-то годом позже, ему рассказывал один одноклассник (из тех, физкультурных аристократов), как они в пионерском лагере набили морду одному нахалу, который, насколько он понял, как-то неправильно обошелся с дамой на дискотеке. Одноклассник рассказывал доверительно, приглашал повозмущаться поведением нахала, а он так толком и не понял, что уж такого возмутительного было в этом поведении, хот вежливо, с пониманием кивал. Но одно понял хорошо (что, собственно, знал всегда, но тут очень удачно напомнили, почти даже ткнули носом, хотя его собеседник совершенно того не желал), а именно: что никогда он, даже в порыве негодования, не будет бить никакого нахала, а вот оказаться на месте нахала запросто бы мог. И ему как будто хлестнули крапивой по душе. Он никогда не был ни на одной дискотеке, и ему не только совершенно не хотелось туда, но было даже страшновато. Вдруг он там сделает что-нибудь неправильно? А это окажется какой-нибудь невиданной, неслыханной низостью, мерзостью, и по дискотеке пронесется ропот изумления: как, уж не обманывают ли нас глаза? Но это - секунда, тут же последует быстрая расправа, как над тем нахалом, и вышвырнут его с дискотеки, и все будут возмущены до глубины души, все, от хулиганистых типов, которые в самом разгаре дискотечного веселья чутко прислушиваются, не нарушена ли где справедливость, до какой-нибудь старой доброй воспитательницы, котора после очередной драки объясняет всем, что кулаками ничего не докажешь, но в этом случае... ну уж с такими-то! И она разведет руками - такого не видала. Все от него отвернутся, и останется он как перст один, с побитой рожей, и, главное, все так и будут убеждены, что правильно ему набили рожу - а как еще с такими! - и никому он не объяснит, что не со зла это сделал, а просто не знал, ну не знал! Но никто, разумеется, не поверит, что таких вещей можно не знать.
Он сидел в оцепенении, иногда переводя взгляд с одного носка ботинка на другой. Потом встал и пошел. Он направлялся к дому, то есть намеревался пойти к остановке, сесть на автобус и поехать домой, и вдруг с удивлением понял, что весь его поход в поликлинику занял не так уж много времени и он вполне успевает к четвертому уроку, а ему почему-то казалось, что со школой на сегодня покончено. Он остановился, раздумывая о том, что сейчас пойдет в школу, к своим одноклассникам, им всем, конечно, будет очень любопытно узнать, что это такое с ним приключилось, потом классная придет выяснить причину его отсутствия. Первый раз он не смог скрыть, что происходит с ним, и сорвался, обнаружился. И нехорошо стало на душе. Он чувствовал, что если обнаружился один раз, то второй раз обнаружиться будет уже легче, третий раз - еще легче и так далее, а в результате... Все узнают, что он ПРИДУРОК. Он затряс головой - ничего, ничего, один раз ничего не значит. Он часто болеет, и никто толком не знает, что у него за болезни, скажет им, что давление подскочило, голова закружилась, у него такое бывает, а так ничего, мол, ерунда. Один раз можно. Он вспомнил про прыщик и тут же почувствовал такую злость к себе, что даже фыркнул: надо же было такое устроить - из-за какой-то дряни! Он уже искренне не понимал, как с ним могло такое произойти. Однако уже как-то незаметно для себя твердо настроился идти домой, и сейчас ему совершенно не хотелось видеть своих одноклассников. Он решил, что остальные три урока погоды не делают, можно придумать, что сказать завтра классной, она ему поверит, потому что никогда уроков не прогуливал, тем более она знает про его болезненность, так что все будет нормально. Все же он решил идти не к ближайшей остановке, которую видно из окон школы, а к следующей.
Он открыл дверь, вошел, брякнул ключ на обычное место в прихожей, с усилием стащил с себя ботинки, толком их не расшнуровав, заглянул в свою комнату и, не снимая куртки, пошел в родительскую комнату, по пути обернулся на кухню - все это для того, чтобы выяснить, есть кто-нибудь дома или нет; никого не было, потом на всякий случай заглянул в туалет и в ванную. Никого не было. Ну и слава богу. Это старая его привычка. Без родителей как-то вольготнее. Он вернулся в прихожую, повесил куртку, втащил в свою комнату школьную сумку и повалился на диван. Когда он переступал порог родного дома после школы, силы совершенно оставляли его. Он лежал, было противно сделать движение, а лежать в школьной форме было тоже противно, потому что мать много раз ему говорила, чтобы не валялся на диване в школьной форме, от этого она мнется, поэтому когда он валялся, то всегда испытывал дискомфорт, хотя и не думал ни о какой школьной форме. Сквозь тоскливое отупение, в которое он был погружен, иногда проглядывала мысль о горе немытой посуды в раковине, которую придется мыть, и эта гора представлялась прямо-таки непреодолимым препятствием для всей дальнейшей жизни, вставать тем более не хотелось, и он все лежал, лежал. А еще домашнее задание надо делать - дальше лучше не заглядывать... Обычно, когда получалось так, что он приходил из школы пораньше, то испытывал подъем настроения, даже какое-то чувство праздничности, но теперь оно было нейтрализовано не совсем обычным способом, каким он очутился дома пораньше. Но все равно- когда он приходил домой, сразу же забывал первую половину дня, что бы там ни происходило, правда, происходило там, как правило, одно и то же, с редкими и незначительными вариациями, и сегодняшнее приключение оказалось не таким уж значительным, чтобы помнить о нем весь день; и когда он впервые после раннего утра видел обои родного дома, на свое место заступало обычное состояние, в котором находился вторую половину дня - а ее он проводил дома, за редчайшим исключением, состояние тоскливой, неприкаянной скуки, иногда сменяющееся нейтрально окрашенным оцепенением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
...И еще, где-то годом позже, ему рассказывал один одноклассник (из тех, физкультурных аристократов), как они в пионерском лагере набили морду одному нахалу, который, насколько он понял, как-то неправильно обошелся с дамой на дискотеке. Одноклассник рассказывал доверительно, приглашал повозмущаться поведением нахала, а он так толком и не понял, что уж такого возмутительного было в этом поведении, хот вежливо, с пониманием кивал. Но одно понял хорошо (что, собственно, знал всегда, но тут очень удачно напомнили, почти даже ткнули носом, хотя его собеседник совершенно того не желал), а именно: что никогда он, даже в порыве негодования, не будет бить никакого нахала, а вот оказаться на месте нахала запросто бы мог. И ему как будто хлестнули крапивой по душе. Он никогда не был ни на одной дискотеке, и ему не только совершенно не хотелось туда, но было даже страшновато. Вдруг он там сделает что-нибудь неправильно? А это окажется какой-нибудь невиданной, неслыханной низостью, мерзостью, и по дискотеке пронесется ропот изумления: как, уж не обманывают ли нас глаза? Но это - секунда, тут же последует быстрая расправа, как над тем нахалом, и вышвырнут его с дискотеки, и все будут возмущены до глубины души, все, от хулиганистых типов, которые в самом разгаре дискотечного веселья чутко прислушиваются, не нарушена ли где справедливость, до какой-нибудь старой доброй воспитательницы, котора после очередной драки объясняет всем, что кулаками ничего не докажешь, но в этом случае... ну уж с такими-то! И она разведет руками - такого не видала. Все от него отвернутся, и останется он как перст один, с побитой рожей, и, главное, все так и будут убеждены, что правильно ему набили рожу - а как еще с такими! - и никому он не объяснит, что не со зла это сделал, а просто не знал, ну не знал! Но никто, разумеется, не поверит, что таких вещей можно не знать.
Он сидел в оцепенении, иногда переводя взгляд с одного носка ботинка на другой. Потом встал и пошел. Он направлялся к дому, то есть намеревался пойти к остановке, сесть на автобус и поехать домой, и вдруг с удивлением понял, что весь его поход в поликлинику занял не так уж много времени и он вполне успевает к четвертому уроку, а ему почему-то казалось, что со школой на сегодня покончено. Он остановился, раздумывая о том, что сейчас пойдет в школу, к своим одноклассникам, им всем, конечно, будет очень любопытно узнать, что это такое с ним приключилось, потом классная придет выяснить причину его отсутствия. Первый раз он не смог скрыть, что происходит с ним, и сорвался, обнаружился. И нехорошо стало на душе. Он чувствовал, что если обнаружился один раз, то второй раз обнаружиться будет уже легче, третий раз - еще легче и так далее, а в результате... Все узнают, что он ПРИДУРОК. Он затряс головой - ничего, ничего, один раз ничего не значит. Он часто болеет, и никто толком не знает, что у него за болезни, скажет им, что давление подскочило, голова закружилась, у него такое бывает, а так ничего, мол, ерунда. Один раз можно. Он вспомнил про прыщик и тут же почувствовал такую злость к себе, что даже фыркнул: надо же было такое устроить - из-за какой-то дряни! Он уже искренне не понимал, как с ним могло такое произойти. Однако уже как-то незаметно для себя твердо настроился идти домой, и сейчас ему совершенно не хотелось видеть своих одноклассников. Он решил, что остальные три урока погоды не делают, можно придумать, что сказать завтра классной, она ему поверит, потому что никогда уроков не прогуливал, тем более она знает про его болезненность, так что все будет нормально. Все же он решил идти не к ближайшей остановке, которую видно из окон школы, а к следующей.
Он открыл дверь, вошел, брякнул ключ на обычное место в прихожей, с усилием стащил с себя ботинки, толком их не расшнуровав, заглянул в свою комнату и, не снимая куртки, пошел в родительскую комнату, по пути обернулся на кухню - все это для того, чтобы выяснить, есть кто-нибудь дома или нет; никого не было, потом на всякий случай заглянул в туалет и в ванную. Никого не было. Ну и слава богу. Это старая его привычка. Без родителей как-то вольготнее. Он вернулся в прихожую, повесил куртку, втащил в свою комнату школьную сумку и повалился на диван. Когда он переступал порог родного дома после школы, силы совершенно оставляли его. Он лежал, было противно сделать движение, а лежать в школьной форме было тоже противно, потому что мать много раз ему говорила, чтобы не валялся на диване в школьной форме, от этого она мнется, поэтому когда он валялся, то всегда испытывал дискомфорт, хотя и не думал ни о какой школьной форме. Сквозь тоскливое отупение, в которое он был погружен, иногда проглядывала мысль о горе немытой посуды в раковине, которую придется мыть, и эта гора представлялась прямо-таки непреодолимым препятствием для всей дальнейшей жизни, вставать тем более не хотелось, и он все лежал, лежал. А еще домашнее задание надо делать - дальше лучше не заглядывать... Обычно, когда получалось так, что он приходил из школы пораньше, то испытывал подъем настроения, даже какое-то чувство праздничности, но теперь оно было нейтрализовано не совсем обычным способом, каким он очутился дома пораньше. Но все равно- когда он приходил домой, сразу же забывал первую половину дня, что бы там ни происходило, правда, происходило там, как правило, одно и то же, с редкими и незначительными вариациями, и сегодняшнее приключение оказалось не таким уж значительным, чтобы помнить о нем весь день; и когда он впервые после раннего утра видел обои родного дома, на свое место заступало обычное состояние, в котором находился вторую половину дня - а ее он проводил дома, за редчайшим исключением, состояние тоскливой, неприкаянной скуки, иногда сменяющееся нейтрально окрашенным оцепенением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12