ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Флорентино! Он здорово переменился, раздался в плечах, в его чертах и жестах появилась какая-то законченность и определенность, короче, он стал настоящим мужчиной.
Друзья обнялись. Они молча смотрят друг на друга, смущенные потоком нахлынувших воспоминаний, которые не могут выразить словами. Раймон молчит, так же как и Флорентино. Он, конечно, лучше владеет языком, чем его друг, но ведь и теснящиеся в его душе мысли и чувства неизмеримо глубже и сложнее.
Это словесное бессилие гнетет их, и невольно они переводят растерянный взгляд на стоящих рядом прекрасных волов.
– Ты знаешь, это ведь мои волы, – говорит Флорентино. – Два года назад я женился… У моей жены тоже есть работа… Мы теперь стали очень неплохо жить… И знаешь, у меня дома есть еще пара таких же волов! – добавляет он с наивной гордостью.
И вдруг замолкает, румянец смущения проступает сквозь его темный загар, потому что он наделен нередко встречающейся у простых людей душевной чуткостью, которая не зависит от образования и которой зачастую лишены самые изысканные светские люди. Он вдруг со страхом подумал, что жестоко было рассказывать о собственном счастье, зная, как безрадостно возвращение Рамунчо, зная, что жизнь его разбита, что навеки погребена среди черных монашенок его невеста, что его мать при смерти.
Они снова замолкают, глядя друг на друга с добрыми улыбками и не находя слов. Впрочем, за эти три года разделявшая их пропасть двух разных мироощущений стала еще глубже. И Флорентино, щелкнув языком, палкой заставляет волов стронуться с места и, крепко сжав руку друга, говорит:
– Мы ведь еще увидимся? Правда?
И звук колокольчиков его телеги вскоре затихает вдали под тенистыми деревьями, где уже начинает спадать дневная жара.
«Ну что ж, у него-то жизнь удалась!» – мрачно думает Рамунчо, продолжая шагать по осеннему лесу…
Дорога, по которой он идет, поднимается все выше; местами ее прорезают горные ручьи, а иногда перегораживают толстые, узловатые корни дубов.
Вот-вот должен показаться Эчезар; деревни еще не видно, но все кругом так близко ему и знакомо, что образ ее все отчетливее возникает перед его мысленным взором.
Он невольно ускоряет шаг, сердце колотится у него в груди.
Боже, как пуст теперь этот край, где больше нет Грациозы, пуст и печален, как некогда дорогое жилище, по которому прошла безжалостная смерть.
И все же в глубине души Рамунчо осмеливается думать, что где-то там, в маленьком монастыре, под черным монашеским чепцом еще блестят дорогие черные глаза и что он когда-нибудь сможет их вновь увидеть; что, в конце концов, уйти в монастырь – не значит умереть и что, быть может, судьба еще не произнесла свой окончательный приговор. Ведь если подумать, разве могла так перемениться душа Грациозы, еще недавно безраздельно отданная ему одному? Ей наверняка угрожали, ее заставили… Но когда они встретятся лицом к лицу, кто знает? Когда они вновь будут говорить, глядя друг другу в глаза? Но, безумец, разве это возможно? Разве в их краю случалось такое, чтобы монахиня отреклась от своего вечного обета и последовала за женихом? Да и как стали бы они жить здесь, когда все отвернутся от них, как от клятвопреступников, и будут избегать их? Может, бежать в Южную Америку? Но как? Как добраться до нее, как увести ее из этого белого обиталища живых мертвецов, где бдительно следят за каждым словом и жестом монахинь? О нет! Все это безумная, неосуществимая мечта… Надежды нет, все кончено, кончено!..
Затем на какое-то мгновение тоска по Грациозе забывается, и он всем своим существом, всем сердцем рвется к матери: ведь у него же еще есть мать, которая здесь, совсем рядом, взволнованная и счастливая, в смятении радостного ожидания.
Но вот слева от дороги среди дубов и буков показалась скромная деревушка со старинной часовней и, на перекрестке двух тропинок под сенью очень старых деревьев, стена для игры в лапту. И мысли Рамунчо снова приняли иной оборот: при виде этой маленькой, закругленной наверху стены, выкрашенной известью и охрой, в нем вскипает молодая радостная сила; с мальчишеским азартом он говорит себе, что завтра уже сможет снова отдаться этой баскской игре, опьяняющему восторгу движения и стремительной ловкости; он думает о больших воскресных соревнованиях после вечерни, о борьбе с лучшими игроками Испании, обо всем, чего ему так недоставало в годы изгнания и что теперь станет его жизнью… Но лишь на мгновенье отдается он радостному порыву, и вновь безысходное отчаяние сжимает ему сердце. Ведь Грациоза не увидит его побед! Зачем же они тогда! Без нее все, даже то, что было ему так дорого, тотчас становится бесцветным, бессмысленным, суетным и ненужным.
Эчезар! Внезапно там, за поворотом дороги, открывается Эчезар! Залитый красными лучами закатного солнца, он появляется, словно фантастическое видение, на темном фоне сгущающихся вечерних теней. Солнце вот-вот скроется за горизонтом. Его последние лучи окружают меднозолотистым сиянием одинокую деревушку с ее старой тяжеловесной колокольней, а огромные волны исходящего от Гизуны мрака катятся сверху вниз, постепенно поглощая коричневые холмы с рыжеватыми пятнами умирающих папоротников.
Боже! Как при виде родного края щемит сердце у солдата, возвращающегося домой, где он больше не увидит своей невесты!
Три года назад ушел он отсюда… Но три года – потом они будут казаться, увы, лишь мимолетным мгновением – в его возрасте кажутся вечностью, огромным куском времени, меняющим всю жизнь. И после этого бесконечного изгнания какой жалкой, маленькой, печальной и бесприютной кажется ему эта зажатая горами деревушка, которую он тем не менее обожает. В душе этого необразованного деревенского парня вновь начинается мучительная борьба двух противоположных чувств, наследие его отца-чужестранца: почти болезненная привязанность к своему жилищу, к краю своего детства, и страха похоронить себя здесь навсегда, зная, что существует иной, такой широкий и бескрайний мир…
После жаркого дня осень напоминает о себе быстро сгущающимися сумерками, внезапно поднимающейся из долин прохладой, запахом опавших листьев и мха. И тотчас же прошлые осени, прошлые ноябри в мельчайших подробностях всплывают у него в памяти: холодные ночи, сменяющие прекрасные солнечные дни, печальные предвечерние туманы, Пиренеи, окутанные перламутрово-серой дымкой или местами вырисовывающиеся четким черным силуэтом на фоне бледно-золотистого неба; вокруг домов в садах доцветают последние цветы, еще не тронутые утренними заморозками, на дорожках под сводами чинар – толстый слой опавших листьев, потрескивающих под ногами путника, возвращающегося под домашний кров к вечерней трапезе… О, как блаженно и беззаботно-радостно было раньше возвращение домой вечером после целого дня ходьбы по горным кручам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43