Так хотелось высказать подруге, до чего меня задело, что она отбила у меня парня. Однако у нас была еще не настолько тесная дружба, чтобы я могла позволить себе впасть в бешенство. Да и Майкл вовсе не был моим бывшим возлюбленным и тому подобное. Он был всего лишь случайным сексапильным парнем, запавшим скорее на нее, чем на меня. Но минут через пять этого притворного спокойствия я так рассвирепела, что мне стало невмоготу смотреть на Сару. Она продолжала рассказывать о Майкле, а я уставилась прямо перед собой, как угрюмый подросток, и односложно ей отвечала.
– Что с тобой, Ариэль? – наконец спросила Сара.
– В каком смысле? – сказала я.
– У тебя какой-то безумный вид. Ты чем-то расстроена?
– Нет, – ответила я.
Но Сара догадалась, что тут что-то не так, потому что ни разу не позвонила мне за выходные. И в понедельник в обеденный перерыв, спустившись в вестибюль, где мы обычно встречались, я ее не застала. Я потеряла единственную подругу и не знала, как ее вернуть. Слишком стыдно было поведать Саре о своих чувствах. Гордость не позволяла мне признаться в ревности.
Хуже всего в нашей ссоре было то, что она произошла именно сейчас. Сара оставила меня в одиночестве именно в тот момент, когда мне нужна была компаньонка для выходов в свет. Можно, конечно, тусоваться в одиночку, но это казалось мне чересчур безнадежным. Когда две девчонки бывают на людях вместе, это круто. Но если девушка приходит куда-то одна, это лишь вызывает у окружающих жалость. Так что всю эту неделю по вечерам, пока Сара, возможно, лежала распростертая на кровати, я смотрела телевизор, потягивая «Карло Росси», перечитывая «Записки старого извращенца» и моля Бога, чтобы какой-нибудь знакомый паренек вытащил меня из хандры и занялся со мной любовью, достойной вверенной мне колонки.
В среду в полдень я отправилась к ящику «Сити Уик» и взяла экземпляр газеты. На первой странице, внизу, между анонсами статей «Последний кутеж Надика » (стр.18) и «Хайман пытается вылечиться » (стр. 19), было напечатано следующее:
«Я опустилась на колени возле дивана и медленно расстегнула молнию спереди на платье-халатике медсестры. Потом стянула его с плеч, сбросила на пол и осталась стоять перед Джеймсом в одних колготках и лифчике «минимайзер». Я медленно расстегнула лифчик, тоже бросила его на пол и стала водить по грудям пальцами, как стриптизерша в кино». Читайте новую колонку Ариэль Стейнер «Беги, хватай, целуй»! (стр. 21)»
Я попыталась представить себе выражение лиц родителей, когда они это прочтут. Но гораздо хуже анонса была карикатура. В середине двадцать первой страницы, над заголовком «Комический стриптиз», было помещено изображение все той же эльфоподобной девицы из прошлого номера газеты, теребящей свои соски перед эякулирующим парнем. Иллюстраторша изобразила пенис Джеймса чрезмерно длинным и торчащим кверху, пририсовав вокруг него маленькие штришки, отчего создавалось впечатление, что он трясется. Меня она изобразила с родинкой над верхней губой, короткими темными волосами и небольшими вздернутыми сиськами. Да эта цыпочка Тесса Толнер еще в большей степени сексуальная извращенка, чем я.
Прочитав рассказ, я обратилась к разделу «Почта».
Осмеяние, которому Ариэль Стейнер подвергает отсутствие обрезания (рубрика «Я», № 9/25), лишний раз подтверждает ту неслыханную предвзятость, с которой приходится сталкиваться нам, коренным американцам. Осмелься Стейнер поносить чернокожих парней или евреев, десятки возмущенных читателей в своих письмах заклеймили бы ее как шовинистку. Почему же в отношении нас должен существовать иной стандарт? Мы, «необрезанные франки», из среды которых вышли такие светила, как Элвис Пресли, Тони Данза и Чарлтон Хестон , не намерены и впредь мириться со столь вопиющими предрассудками.
Джеффри Томасон, Верхний Ист-Сайд
Дорогая Ариэль Стейнер!
Зачем соглашаться на надувного бойфренда, когда можно иметь настоящего? Я неплохо сложен, и женщины говорят, что я хорошо целуюсь. Похоже, ты как раз такая девушка, какая мне нужна: не боишься называть вещи своими именами, и у тебя есть чувство юмора. Мой телефон найдешь в телефонной книге. Не сомневайся – я не псих.
Джерри Лупино, Бронкс
Вернувшись на работу с обеденного перерыва, я первым делом проверила автоответчик – не звонил ли Лупино. Ничего. Я слегка расстроилась. Но все же позвонила в телефонную компанию и попросила изъять из справочника мой номер, чтобы помешать злокозненным планам очередного извращенца.
Несколько позже позвонил-таки один грозный дядя. В смысле – мой отец.
– Стоит ли показывать это маме? – спросил он. – Она наверняка будет спрашивать.
«Сити Уик» распространяют только в Манхэттене, а офис мамы расположен в Бруклин-Хайтс, неподалеку от дома родителей. Она ведет собственное дело, распространяя детские видеофильмы для школ и библиотек по почте.
– Лучше не надо, – сказала я.
– Мне сейчас нелегко, – признался отец. – Меня сильно выбила из колеи эта иллюстрация, но больше всего расстроил подзаголовок к колонке. Не хотелось бы думать, что прочитанное мною – действительно правдивая исповедь.
– Мне показалось, ты говорил, что степень достоверности – мое личное дело и ничье больше.
– Я лукавил. Так ты сочиняешь эти байки или нет? И почему их тогда в газете называют правдивыми, если это не так?
– Может, тебе все же не следует читать колонку? Я хочу сказать, раз тебя все это сильно смущает…
– Не могу остановиться! Не хватает самообладания!
– Ну, тогда, прошу тебя, сделай одолжение: не рассказывай мне, что ты прочитал, а что – нет. Мне лучше не знать о том… насколько ты информирован.
– Интересное заявление. В нем слышны отголоски твоего собственного стыда, чего я раньше не принимал в расчет. Я беспокоился только за нас с мамой. Полагаю, ты попросила от души, так что постараюсь выполнить твою просьбу.
И сама не знаю, поверила ли я тогда папе или нет.
На протяжении нескольких следующих недель, поскольку мы с Сарой продолжали бойкотировать друг друга, мне пришлось заняться раскопками своего прошлого. Я знала, что в моей колонке должны печататься правдивые исповеди, но Дженсен и Тернер ничего не говорили насчет хронологии. Итак, моими следующими тремя опусами были рассказы о Джоше («Великое Нечто»), Джейсоне, пареньке из МСО («Поделись богатством»), и Телле, вызывающе одетом панке («Глен или Гленда»). Я придумала, что каждый мой роман длился неделю, а в последних двух рассказах изменила названия улиц и ресторанов, чтобы создалось впечатление, будто эти истории произошли в Нью-Йорке, а не в Провиденсе. Иллюстрации были такими: я стою обнаженная и пялюсь на голого парня с бачками и возбужденным пенисом; меня удовлетворяют орально в классной комнате с портретом Маркса на заднем плане;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Что с тобой, Ариэль? – наконец спросила Сара.
– В каком смысле? – сказала я.
– У тебя какой-то безумный вид. Ты чем-то расстроена?
– Нет, – ответила я.
Но Сара догадалась, что тут что-то не так, потому что ни разу не позвонила мне за выходные. И в понедельник в обеденный перерыв, спустившись в вестибюль, где мы обычно встречались, я ее не застала. Я потеряла единственную подругу и не знала, как ее вернуть. Слишком стыдно было поведать Саре о своих чувствах. Гордость не позволяла мне признаться в ревности.
Хуже всего в нашей ссоре было то, что она произошла именно сейчас. Сара оставила меня в одиночестве именно в тот момент, когда мне нужна была компаньонка для выходов в свет. Можно, конечно, тусоваться в одиночку, но это казалось мне чересчур безнадежным. Когда две девчонки бывают на людях вместе, это круто. Но если девушка приходит куда-то одна, это лишь вызывает у окружающих жалость. Так что всю эту неделю по вечерам, пока Сара, возможно, лежала распростертая на кровати, я смотрела телевизор, потягивая «Карло Росси», перечитывая «Записки старого извращенца» и моля Бога, чтобы какой-нибудь знакомый паренек вытащил меня из хандры и занялся со мной любовью, достойной вверенной мне колонки.
В среду в полдень я отправилась к ящику «Сити Уик» и взяла экземпляр газеты. На первой странице, внизу, между анонсами статей «Последний кутеж Надика » (стр.18) и «Хайман пытается вылечиться » (стр. 19), было напечатано следующее:
«Я опустилась на колени возле дивана и медленно расстегнула молнию спереди на платье-халатике медсестры. Потом стянула его с плеч, сбросила на пол и осталась стоять перед Джеймсом в одних колготках и лифчике «минимайзер». Я медленно расстегнула лифчик, тоже бросила его на пол и стала водить по грудям пальцами, как стриптизерша в кино». Читайте новую колонку Ариэль Стейнер «Беги, хватай, целуй»! (стр. 21)»
Я попыталась представить себе выражение лиц родителей, когда они это прочтут. Но гораздо хуже анонса была карикатура. В середине двадцать первой страницы, над заголовком «Комический стриптиз», было помещено изображение все той же эльфоподобной девицы из прошлого номера газеты, теребящей свои соски перед эякулирующим парнем. Иллюстраторша изобразила пенис Джеймса чрезмерно длинным и торчащим кверху, пририсовав вокруг него маленькие штришки, отчего создавалось впечатление, что он трясется. Меня она изобразила с родинкой над верхней губой, короткими темными волосами и небольшими вздернутыми сиськами. Да эта цыпочка Тесса Толнер еще в большей степени сексуальная извращенка, чем я.
Прочитав рассказ, я обратилась к разделу «Почта».
Осмеяние, которому Ариэль Стейнер подвергает отсутствие обрезания (рубрика «Я», № 9/25), лишний раз подтверждает ту неслыханную предвзятость, с которой приходится сталкиваться нам, коренным американцам. Осмелься Стейнер поносить чернокожих парней или евреев, десятки возмущенных читателей в своих письмах заклеймили бы ее как шовинистку. Почему же в отношении нас должен существовать иной стандарт? Мы, «необрезанные франки», из среды которых вышли такие светила, как Элвис Пресли, Тони Данза и Чарлтон Хестон , не намерены и впредь мириться со столь вопиющими предрассудками.
Джеффри Томасон, Верхний Ист-Сайд
Дорогая Ариэль Стейнер!
Зачем соглашаться на надувного бойфренда, когда можно иметь настоящего? Я неплохо сложен, и женщины говорят, что я хорошо целуюсь. Похоже, ты как раз такая девушка, какая мне нужна: не боишься называть вещи своими именами, и у тебя есть чувство юмора. Мой телефон найдешь в телефонной книге. Не сомневайся – я не псих.
Джерри Лупино, Бронкс
Вернувшись на работу с обеденного перерыва, я первым делом проверила автоответчик – не звонил ли Лупино. Ничего. Я слегка расстроилась. Но все же позвонила в телефонную компанию и попросила изъять из справочника мой номер, чтобы помешать злокозненным планам очередного извращенца.
Несколько позже позвонил-таки один грозный дядя. В смысле – мой отец.
– Стоит ли показывать это маме? – спросил он. – Она наверняка будет спрашивать.
«Сити Уик» распространяют только в Манхэттене, а офис мамы расположен в Бруклин-Хайтс, неподалеку от дома родителей. Она ведет собственное дело, распространяя детские видеофильмы для школ и библиотек по почте.
– Лучше не надо, – сказала я.
– Мне сейчас нелегко, – признался отец. – Меня сильно выбила из колеи эта иллюстрация, но больше всего расстроил подзаголовок к колонке. Не хотелось бы думать, что прочитанное мною – действительно правдивая исповедь.
– Мне показалось, ты говорил, что степень достоверности – мое личное дело и ничье больше.
– Я лукавил. Так ты сочиняешь эти байки или нет? И почему их тогда в газете называют правдивыми, если это не так?
– Может, тебе все же не следует читать колонку? Я хочу сказать, раз тебя все это сильно смущает…
– Не могу остановиться! Не хватает самообладания!
– Ну, тогда, прошу тебя, сделай одолжение: не рассказывай мне, что ты прочитал, а что – нет. Мне лучше не знать о том… насколько ты информирован.
– Интересное заявление. В нем слышны отголоски твоего собственного стыда, чего я раньше не принимал в расчет. Я беспокоился только за нас с мамой. Полагаю, ты попросила от души, так что постараюсь выполнить твою просьбу.
И сама не знаю, поверила ли я тогда папе или нет.
На протяжении нескольких следующих недель, поскольку мы с Сарой продолжали бойкотировать друг друга, мне пришлось заняться раскопками своего прошлого. Я знала, что в моей колонке должны печататься правдивые исповеди, но Дженсен и Тернер ничего не говорили насчет хронологии. Итак, моими следующими тремя опусами были рассказы о Джоше («Великое Нечто»), Джейсоне, пареньке из МСО («Поделись богатством»), и Телле, вызывающе одетом панке («Глен или Гленда»). Я придумала, что каждый мой роман длился неделю, а в последних двух рассказах изменила названия улиц и ресторанов, чтобы создалось впечатление, будто эти истории произошли в Нью-Йорке, а не в Провиденсе. Иллюстрации были такими: я стою обнаженная и пялюсь на голого парня с бачками и возбужденным пенисом; меня удовлетворяют орально в классной комнате с портретом Маркса на заднем плане;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85