Может быть, будь он мал, жалок и ничтожен, злая судьба в конце концов из презрительного сожаления к нему сменила бы гнев на милость. Но тут перед вами была притягивающая красота великана.
В довершение всего хозяйство в его домике велось через пень-колоду и было предметом осуждения всех соседок: им заведовала старая родственница с ревматизмом, и ее пироги и хлеб бывали всегда скандально неудачны.
И вот этот-то Первус де Ионг оказался объектом страстных чувств вдовы Парленберг с ее богатым и огромным участком, удобным и красивым домом, золотой цепью на шее, шелковыми платьями, с ее мягкими белыми руками и прославленными кулинарными талантами. Она обожала его открыто и с пылкостью, которая другого мужчину давно привела бы к ее ногам. Все знали, что она посылала ему каждую неделю кекс, пироги, хлеб, собственноручно испеченные. Она предлагала ему отборные семена с ее прибыльных полей, рассаду из ее парников, и от всего этого он упорно и постоянно отказывался. Она льстила ему, завлекала, упрашивала заглянуть к ней и отведать ее стряпню. Она даже просила у него советов – тончайшая форма лести! Она спрашивала Первуса относительно выбора удобрения, свойств почвы, обработки ее, она, чья богатейшая земля при ее умелом хозяйничании давала с каждого акра больше дохода, чем десять акров Первуса.
Ее фермой превосходно управлял Ян Брасс под ее наблюдением, разумеется.
Де Ионг был простодушен и вначале попадался на эту удочку. Она, бывало, скажет своим глубоким ласкающим голосом.
– Мистер де Ионг, могу я спросить у вас совета по поводу кое-чего? Я ведь одинокая женщина с тех пор, как похоронила Линдерта, а чужие не очень-то станут беспокоиться о моем добре и моей земле. Хочу с вами потолковать насчет редиса, латука, шпината и турнепса. В прошлом году они вышли такие волокнистые и песочные из-за этого Яна Брасса. Он за медленное выращивание, а вы так быстро сняли свои. Брасс уверяет, что виновато мое удобрение, но я думаю иначе. Что скажете вы?
Ян Брасс, узнав об этом совещании, рассказывал всем о нем с мрачным юмором. Фермеры, встречаясь с Первусом де Ионгом, приветствовали его словами:
– Здорово, де Ионг! Что? Даете вдове Парленберг добрые советы?
А тот год как раз был исключительно неудачным для Первуса де Ионга: на его собственных полях ни одна культура не дала хорошего урожая. И когда все Ай-Прери начало исподтишка показывать на него пальцем и посмеиваться; он наконец сообразил, что хитрая, вдовушка водит его за нос. Медленно созревающий, но упорный гнев истинного голландца поднялся в нем – возмущение мужчины, которого провела женщина.
Когда она подошла как-то к нему, обычным сладким голосом спрашивая совета относительно дренажа участка с кормовыми травами и еще чего-то, он сказал резко:
– Вы бы лучше обратились за советом к Гарму Тьену.
Гарм Тьен был известный во всей округе идиот, несчастный дурачок тридцати лет, с мозгом пятилетнего ребенка.
Отлично понимая, что весь поселок относится Одобрительно к его предполагаемой выгодной женитьбе на толстой, богатой, красногубой вдовушке и старается толкнуть его на это, Первус заупрямился, как бык, и ничего не хотел больше слышать о ней. Ему было так неуютно в неопрятном домике; он был одинок и несчастен. Но о вдове он знать ничего не хотел. Тут проявились тщеславие, гордость, возмущение мужчины – все вместе.
При первой же встрече Селины и Первуса де Ионга случаю угодно было, чтобы он выступил ее защитником. При этаком начале конец был заранее предрешен; Произошло это следующим образом.
Уступая уговорам Марты и отчасти собственной фантазии, Селина отправилась как-то на большое собрание и танцы в зале Адама Оома – большом сарае вблизи станции железной дороги. Здесь собрались фермеры всего района с семьями. Некоторые приехали за много миль. Была назначена небольшая плата за вход; вырученные деньги предназначались для покупки нового органа для церкви. Три музыканта играли без перерыва. Женщины привезли с собой в ящиках и корзинах ужин. Корзинки разыгрывались с аукциона, и тот, кто давал самую высокую цену, получал право ужинать с красоткой, чью корзинку он купил. Приготовили горячий кофе. Все собранные с аукциона деньги тоже предназначались для покупки органа.
Разумеется, весь аукцион проводился самым благонамеренным и добропорядочным образом, так, чтобы не разъединять супружеские пары. Каждая фермерша знала свою корзинку не хуже, чем своих ребятишек, и каждый фермер, когда корзинка его жены продавалась с аукциона, называл умеренную сумму и становился автоматически обладателем корзинки и компаньоном по ужину своей собственной жены. Зато корзинки незамужних женщин раскупались с бою. Марта упаковала свою корзину около полудня и уехала с Клаасом и детьми в четыре часа. Ей предстояло помогать при сервировке кофе и при мытье посуды. Клаас и Ральф тоже были вовлечены в работу. Обладательницы косичек скользили взад и вперед по навощенному полу вместе с другими шумливыми и визгливыми девушками поселка, пока не начали съезжаться целые толпы на аукцион и ужин. Якоб Гугендунк вызвался попозже проводить Селину на этот бал. Корзинка Селины должна была предлагаться с аукциона вместе с корзинками Катрин, Лин, Софии из Ай-Прери. Она сама укладывала ее. Марта, уезжая, оставила самые точные инструкции.
«Ветчина… пирожки… вот этот кувшин… маринованные овощи… смотрите, как бы не разлить… консервы…»
Корзина Марты была гигантских размеров, и содержимое в ней выглядело солидно. Каждый сандвич напоминал глыбу, каждый пирожок был с блюдо величиной.
Корзина, приготовленная для Селины, была не так велика, но тоже немалых размеров. Однако, оставшись одна, Селина внезапно решила, что она не возьмет ее. В сундуке у нее нашлась небольшая шкатулка таких размеров, что в ней могла поместиться примерно пара туфель. «В этом ящичке можно уместить достаточно еды на двоих» – решила Селина. Она и Юлия Гемпель всегда укладывали свой завтрак в такие ящички, отправляясь в свободные от учения дни на какой-нибудь пикник за город. Селина немного нервничала сегодня: ее пугала перспектива ужинать вдвоем с каким-нибудь парнем из Верхней Прерии, ей не знакомым. А вдруг никто не станет торговаться из-за ее ящичка! Она наполнила его едой на свой вкус, пренебрегая указаниями Марты. Ей не нравилось тяжеловесное меню фермеров.
Селина была одна на кухне. Якоб работал где-то на поле или во дворе. В доме царила необычная тишина. Она засучила рукава и принялась за работу. Чайное печенье было предметом ее гордости. Селина испекла шесть маленьких кексов. Это было получше тяжелых и мокрых пирогов Марты! Потом она приготовила еще несколько изысканных закусок, сделала тоненькие сандвичи без традиционной ветчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
В довершение всего хозяйство в его домике велось через пень-колоду и было предметом осуждения всех соседок: им заведовала старая родственница с ревматизмом, и ее пироги и хлеб бывали всегда скандально неудачны.
И вот этот-то Первус де Ионг оказался объектом страстных чувств вдовы Парленберг с ее богатым и огромным участком, удобным и красивым домом, золотой цепью на шее, шелковыми платьями, с ее мягкими белыми руками и прославленными кулинарными талантами. Она обожала его открыто и с пылкостью, которая другого мужчину давно привела бы к ее ногам. Все знали, что она посылала ему каждую неделю кекс, пироги, хлеб, собственноручно испеченные. Она предлагала ему отборные семена с ее прибыльных полей, рассаду из ее парников, и от всего этого он упорно и постоянно отказывался. Она льстила ему, завлекала, упрашивала заглянуть к ней и отведать ее стряпню. Она даже просила у него советов – тончайшая форма лести! Она спрашивала Первуса относительно выбора удобрения, свойств почвы, обработки ее, она, чья богатейшая земля при ее умелом хозяйничании давала с каждого акра больше дохода, чем десять акров Первуса.
Ее фермой превосходно управлял Ян Брасс под ее наблюдением, разумеется.
Де Ионг был простодушен и вначале попадался на эту удочку. Она, бывало, скажет своим глубоким ласкающим голосом.
– Мистер де Ионг, могу я спросить у вас совета по поводу кое-чего? Я ведь одинокая женщина с тех пор, как похоронила Линдерта, а чужие не очень-то станут беспокоиться о моем добре и моей земле. Хочу с вами потолковать насчет редиса, латука, шпината и турнепса. В прошлом году они вышли такие волокнистые и песочные из-за этого Яна Брасса. Он за медленное выращивание, а вы так быстро сняли свои. Брасс уверяет, что виновато мое удобрение, но я думаю иначе. Что скажете вы?
Ян Брасс, узнав об этом совещании, рассказывал всем о нем с мрачным юмором. Фермеры, встречаясь с Первусом де Ионгом, приветствовали его словами:
– Здорово, де Ионг! Что? Даете вдове Парленберг добрые советы?
А тот год как раз был исключительно неудачным для Первуса де Ионга: на его собственных полях ни одна культура не дала хорошего урожая. И когда все Ай-Прери начало исподтишка показывать на него пальцем и посмеиваться; он наконец сообразил, что хитрая, вдовушка водит его за нос. Медленно созревающий, но упорный гнев истинного голландца поднялся в нем – возмущение мужчины, которого провела женщина.
Когда она подошла как-то к нему, обычным сладким голосом спрашивая совета относительно дренажа участка с кормовыми травами и еще чего-то, он сказал резко:
– Вы бы лучше обратились за советом к Гарму Тьену.
Гарм Тьен был известный во всей округе идиот, несчастный дурачок тридцати лет, с мозгом пятилетнего ребенка.
Отлично понимая, что весь поселок относится Одобрительно к его предполагаемой выгодной женитьбе на толстой, богатой, красногубой вдовушке и старается толкнуть его на это, Первус заупрямился, как бык, и ничего не хотел больше слышать о ней. Ему было так неуютно в неопрятном домике; он был одинок и несчастен. Но о вдове он знать ничего не хотел. Тут проявились тщеславие, гордость, возмущение мужчины – все вместе.
При первой же встрече Селины и Первуса де Ионга случаю угодно было, чтобы он выступил ее защитником. При этаком начале конец был заранее предрешен; Произошло это следующим образом.
Уступая уговорам Марты и отчасти собственной фантазии, Селина отправилась как-то на большое собрание и танцы в зале Адама Оома – большом сарае вблизи станции железной дороги. Здесь собрались фермеры всего района с семьями. Некоторые приехали за много миль. Была назначена небольшая плата за вход; вырученные деньги предназначались для покупки нового органа для церкви. Три музыканта играли без перерыва. Женщины привезли с собой в ящиках и корзинах ужин. Корзинки разыгрывались с аукциона, и тот, кто давал самую высокую цену, получал право ужинать с красоткой, чью корзинку он купил. Приготовили горячий кофе. Все собранные с аукциона деньги тоже предназначались для покупки органа.
Разумеется, весь аукцион проводился самым благонамеренным и добропорядочным образом, так, чтобы не разъединять супружеские пары. Каждая фермерша знала свою корзинку не хуже, чем своих ребятишек, и каждый фермер, когда корзинка его жены продавалась с аукциона, называл умеренную сумму и становился автоматически обладателем корзинки и компаньоном по ужину своей собственной жены. Зато корзинки незамужних женщин раскупались с бою. Марта упаковала свою корзину около полудня и уехала с Клаасом и детьми в четыре часа. Ей предстояло помогать при сервировке кофе и при мытье посуды. Клаас и Ральф тоже были вовлечены в работу. Обладательницы косичек скользили взад и вперед по навощенному полу вместе с другими шумливыми и визгливыми девушками поселка, пока не начали съезжаться целые толпы на аукцион и ужин. Якоб Гугендунк вызвался попозже проводить Селину на этот бал. Корзинка Селины должна была предлагаться с аукциона вместе с корзинками Катрин, Лин, Софии из Ай-Прери. Она сама укладывала ее. Марта, уезжая, оставила самые точные инструкции.
«Ветчина… пирожки… вот этот кувшин… маринованные овощи… смотрите, как бы не разлить… консервы…»
Корзина Марты была гигантских размеров, и содержимое в ней выглядело солидно. Каждый сандвич напоминал глыбу, каждый пирожок был с блюдо величиной.
Корзина, приготовленная для Селины, была не так велика, но тоже немалых размеров. Однако, оставшись одна, Селина внезапно решила, что она не возьмет ее. В сундуке у нее нашлась небольшая шкатулка таких размеров, что в ней могла поместиться примерно пара туфель. «В этом ящичке можно уместить достаточно еды на двоих» – решила Селина. Она и Юлия Гемпель всегда укладывали свой завтрак в такие ящички, отправляясь в свободные от учения дни на какой-нибудь пикник за город. Селина немного нервничала сегодня: ее пугала перспектива ужинать вдвоем с каким-нибудь парнем из Верхней Прерии, ей не знакомым. А вдруг никто не станет торговаться из-за ее ящичка! Она наполнила его едой на свой вкус, пренебрегая указаниями Марты. Ей не нравилось тяжеловесное меню фермеров.
Селина была одна на кухне. Якоб работал где-то на поле или во дворе. В доме царила необычная тишина. Она засучила рукава и принялась за работу. Чайное печенье было предметом ее гордости. Селина испекла шесть маленьких кексов. Это было получше тяжелых и мокрых пирогов Марты! Потом она приготовила еще несколько изысканных закусок, сделала тоненькие сандвичи без традиционной ветчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68