– Быть может, – был ответ. – А быть может я стану чикагским сэром Кристофом Рэном.
– А кто это такой?
– Боже милостивый! Сколько раз ты бывала в Лондоне?
– Три раза.
– В следующий раз, когда будешь там, удостой вниманием премилую маленькую постройку, которая зовется собором Святого Павла. Я никогда не видел его, но о нем столько говорили!
Они доехали уже до ворот Штормвуда. Деревья и кусты были еще обнажены, но трава повсюду уже зеленела. В угасающем свете дня виднелась вдали блестящая поверхность озера. Под сверкающими красками заката она напоминала расплавленный сапфир.
Последний поворот. Аллея кленов. В конце ее – дом, массивный, с колоннадой и портиком. Дверь уже была открыта, когда они подъехали к подъезду. Горничная в чепчике и переднике встретила их, а дверцу автомобиля распахнул какой-то мужчина, почтительно приветствовавший Паулу.
– Он отнесет твой чемодан наверх, – сказала Паула Дирку.
– Как ваши ребятишки, Анна? А что, мистер Шторм уже здесь?
– Он звонил, миссис Шторм. Он сказал, что приедет поздно, в десять или еще позже. Так что просит не ждать его к обеду.
Паула от роли опытного, ловкого и бесстрашного шофера теперь сразу перешла к роли хозяйки дома, спокойно за всем наблюдавшей, отдававшей распоряжения одним только кивком головы или даже движением бровей.
Не пожелает ли Дирк сначала пройти к себе? Или, может быть, он хотел бы взглянуть на малюток, раньше, чем они уснут, хотя няня еще, пожалуй, выставит его из детской. Она строгая особа, эта британка. Обед в половине восьмого. Он может не переодеваться, если ему не хочется. Здесь все было очень чопорно, но они упростили это.
(Дирк на следующий день насчитал тринадцать слуг только в доме, не побывав ни на кухне, ни на конюшне, ни в прачечной и тому подобных местах.)
Комната, ему отведенная, показалась Дирку довольно безвкусной. Просторное четырехугольное, помещение с узкими окнами с двух сторон. Озеро было видно лишь в одно из этих окон, и то едва-едва.
Видимо, в комнатах, выходивших на озеро, устроены были спальни хозяев. В среде, из которой вышли родные Дирка, и по кодексу, принятому в доме его матери, гостям полагалось все самое лучшее. Здесь же у богачей и светских людей, очевидно, лучшее предоставлялось хозяевам, гостя же устраивали удобно, но не уделяли его устройству особенного внимания. Чемодан его был уже распакован и отнесен в кладовую до его прихода в комнату. «Надо рассказать все это Селине», – подумал он, усмехаясь, и критически оглядел комнату. Она была отделана во французском вкусе: всюду – розовая с золотом парча, кружева кремового оттенка и розовые бутоны. «Чересчур слащаво для мужской комнаты», – решил Дирк и наклонился к стулу подле места, где стояло «fauteuil». Он подумал с тайным удовлетворением, что произносит правильно по-французски. Повсюду высокие зеркала, шелковые драпировки, кремовый шелк на стенах. Кровать вся в кружевах, с покрывалом из розового атласа. Он распахнул дверь в ванную: она была много больше его алькова на Демин-Плейс. Ванна была великолепна – голубая с белым. И повсюду белые и голубые полотенца, полотенца и полотенца, от тонких, узких, вышитых до мохнатых простыней величиной с добрый ковер.
Дирк был ошеломлен, несмотря на оборонительную критическую позицию, занятую с самого отъезда сюда.
Он решил принять ванну и переодеться к обеду и был доволен, что сделал это, когда спустился в столовую и увидел Паулу в черном шифоне перед камином в большой комнате, которую она называла библиотекой. Дирк подумал, что она очень эффектна в этом туалете, с жемчугом на шее. Он не хотел замечать этого и все-таки видел и овальное лицо с большими, скошенными в уголках, глазами, и длинную гибкую шею, и пышные волосы, зачесанные высоко и открывавшие маленькие уши.
– У тебя прямо-таки угрожающий вид, – заметила Паула при виде гостя.
– Этому виной голод, – отвечал Дирк, – он придает что-то зверское моим кротким голландским чертам. Скажи, Паула, почему ты называешь эту комнату библиотекой?
Пустые полки занимали все стены. В этой комнате должны были, видимо, храниться сотни томов, но их было в настоящее время не больше пятидесяти – шестидесяти, сиротливо стоявших или лежавших в беспорядке то тут, то там.
Паула засмеялась:
– Тебя смущает беспорядок на полках, я вижу? Теодор купил это поместье, знаешь ли, таким, какое оно есть. У нас, разумеется, достаточно книг в городе, но здесь я мало читаю. А Теодор! Я думаю, вряд ли он в своей жизни пробовал читать что-либо, кроме уголовных романов и газет.
Дирк уверял себя, что Пауле заранее было известно, что муж приедет не ранее десяти, и она умышленно подстроила этот обед вдвоем. Поэтому он почувствовал себя слегка задетым, когда Паула сказала:
– Я позвала обедать и Эмери. И мы устроим после обеда партию в бридж. Знаешь Фила Эмери, которого называют Третий? Он даже на карточках визитных пишет Третий, словно какой-нибудь монарх!
Эмери были промышленниками. Фирма эта существовала шестьдесят лет, и Эмери считались в Чикаго аристократами. Они имели пристрастие ко всему английскому. Устраивали охоту с собаками, ошеломляя обитателей прерии пышностью и костюмами. У Эмери было обширное поместье над озером по соседству с поместьем Штормвуд. Они приехали к обеду с небольшим опозданием. Дирку приходилось видеть портрет старого Филиппа Эмери (Филиппа Первого, подумал он с иронией), и теперь, глядя на анемичное «третье издание», он пришел к заключению, что почтенный род вырождается. Миссис Эмери была белокура, похожа на изваяние и не привлекала ничьих взоров. Рядом с ней Паула была похожа на сверкающий темный бриллиант. Обед был превосходный, но, к изумлению Дирка, чрезвычайно простой. Немногим обильнее обедов дома, на ферме. Разговор за столом велся как-то отрывочно и был порядком скучен. «И эти люди владеют миллионами! – думал Дирк. – Миллионами! Вот этому Филу Третьему нет надобности корпеть над чертежами в конторе». Миссис Эмери доказывала, что важно установить наконец правильное произношение названий улиц Чикаго.
– Ужасно, – горячилась эта дама, – мне думается, пора поднять этот вопрос и сделать что-нибудь. Надо учить правильному чистому произношению и взрослых, и детей в школах. Улицу Гете они называют Герти. Даже Иллинойс они произносят Иллиноиз.
Она говорила очень серьезно, даже бюст ее поднимался и опускался от волнения. И торопливо, продолжая говорить, доедала свой салат. Глядя на нее, Дирк подумал, что полным блондинкам не следует горячиться: от этого у них некрасиво багровеет лицо.
За бриджем, после обеда, Филипп Третий пытался, как достойный сын своего отца, выиграть у Дирка больше денег, чем Дирк мог позволить себе проиграть. Жена его негодовала на это, так как она была партнершей Дирка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68