– воскликнула Айрис.
– Да нет. Это был его люк. Ну, как в больших отелях, не простой номер, а люк.
– Да ну тебя! Какой еще люк для брюк?
– Я не про такой, я про люк в отеле. Ну, так все время, пока читаешь, то помнишь, что случилось это в первой главе, и ты знаешь, кто это сделал, и не можешь понять, как сыщица – она женщина по имени Алекса Бэддели – не можешь понять, как она спасет человека, которого арестовали, а он красавец такой чистой воды, молодой янки, Майк, как там его, фамилию позабыла… нет, нет, нет, назовите меня дурой, я же помню! Майк Риттенхаус, то есть племянник Наполеона и без гроша в кармане. Ну и невозможно понять, как она его спасет от петли, потому это он сделал, ведь вы же прочли про то, как он это делал, с самого начала.
Пожалуй, никогда еще в своей юной жизни Адди не доводилось говорить так долго без того, чтобы ее не перебили, и она умолкла, переводя дыхание.
– Ну, не заставляй нас всех сидеть на иголках, Адди, – сказала миссис Варли. – Он это сделал или не он?
– Да не он! – воскликнула Адди, торжествующе осияв их всех улыбкой. – Вот почему книжка такая умная. Только в самом конце открывается, что он тогда сидел в кино – о чем все время долбил полиции, – а в первой главе вы прочитали, не как он убивал дядю, про что все верили, а про похожее убийство, которое он видел в кино. Оно… как же это? – ВДОХНУЛО! – ну да, вдохнуло настоящего убийцу. Но потому как это самое первое, что вы прочли, и потому как после кино он идет по Бонд-стрит и мучится из-за ужасного, что совершил, вы думаете, его убийство мучит, а на самом деле он все свои деньги потратил на эту распутную женщину, с которой познакомился в кафе на углу – и потому, как вы до конца книжки вбили себе в голову, будто убил он, так до того удивительно, что его дядю убил-таки не он!
Раскрасневшись из-за – как она верила – торжества ее таланта рассказчицы, Адди не заметила, как глаза ее слушательниц и слушателей заволокло полное отупение.
– Я ничего не поняла, – сказала миссис Варли.
– И я тоже, – сказала Долли, покачивая головой.
– Ты, как всегда, ухватила палку не за тот конец, Адди, милочка, – сказал Читти голосом, который, без сомнения, считал ласковым.
Адди теперь чуть не плакала.
– Да нет же, это правда ужасно умная идея, когда подумаешь.
– Я против идей, – сказала миссис Варли. – От идей половина всех бед в мире.
– Но этот молодой янки, этот Майк, понимаете, все говорят, что он…
– Давай не начинай все сначала, – сказал Томелти. – Мы и в первый раз ни уха ни рыла не поняли, а зная тебя, ты только еще больше напутаешь. И чего тебе вообще взбрело наплести эту лабуду, хотел бы я знать?
Нижняя губа Адди дрожала под кривыми зубами, точно у ребенка, которого выбранили, но бедняжка объяснила:
– Я просто хотела сказать, что при убийстве нельзя трогать мертвое тело, пока доктор не скажет вам, что оно на самом деле мертвое. Так в книжке говорится, и, значит, так оно и есть.
– Ну, с этим разобрались, – подытожил Томелти. – Так какое мнение у сидящих за этим столом? Чьих рук дело?
– Уши меня не обманули, Томелти? – вскричала возмущенная миссис Варли. – Ты правда спрашиваешь нас, кто, по-нашему, убил Джентри?
– А почему нет? Они наверху вроде жуют это и пережевывают.
Глаза миссис Варли прищурились.
– Объявят награду, ты думаешь?
– Награду? Нетушки! Да заполыхай весь дом, и они бы все вопили и визжали, а вы бы вбежали, чтобы их спасти, так они бы заставили вас ноги хорошенько вытереть, а уж потом нырять за ними в чертов огонь!
Он обернулся к Долли.
– Ну так, Долли, скажи нам, кто, по-твоему, убил Реймонда Джентри?
Долли приставила указательный палец в самый центр своего лба, будто хотела в назидание всем указать точное место своего озарения.
– Ну, я все думала, – сказала она, – раз уж он их всех разозлил, так, может, они, знаете ли, все вместе?
– Все они? Все вместе?
– Ну знаете, все разом, как присяжные?
Томелти мгновенно опроверг ее аргумент:
– Присяжных всегда двенадцать, так что нет. Айрис?
– Ну, раз уж ты спрашиваешь, Томелти, – чопорно сказала старшая горничная, – так у меня есть теория.
– Теория, а? Ладно, мисс Альберта Эйнштейн, выкладывайте.
Мотнув перманентными кудрями на шофера в знак того, что ему следует сделать с его вульгарным ирландским сарказмом, она продолжала:
– Помните, как в книжках, это всегда тот, на которого никак не подумаешь?
– Ну?
– Так это же очевидно, разве нет? Убийцей должен быть как его там… Трабшо, сыскарь.
– Ты совсем очумела! – вскричала миссис Варли, которая, несмотря на свое неодобрение оборота, который принял разговор, не смогла не вмешаться. – Трабшо даже в доме еще не было, когда это случилось.
– В книжках им это не мешает! Откуда нам знать, он мог пробраться в глухие часы…
– Чушь, – сказал Томелти.
– Ты как будто все знаешь, Томелти, – сказал Читти. – Ну и твоя теория?
– Ну, мы высматриваем самого очевидного подозреваемого, так?
– Так.
– В таком случае, как у них в заводе, сделать это должен был дворецкий.
– Э-эй, это еще что такое? Ты обвиняешь меня в убийстве?
– Не-а, конечно, нет, мистер Читти. Не вас. Я пошутил. Только шутка и ничего больше.
Наступила пауза. А затем с безупречной своевременностью:
– Я против шуток, – сказала миссис Варли.
Глава десятая
День был пасмурный и ветреный. Ледяные вихри, завывая, как помешавшиеся баньши, сотрясая корявые безлиственные деревья по сторонам подъездной дороги с таким бешенством, что казалось, вы слышите, как стучат их скелеты, бушевали вокруг четырех стен Ффолкс-Мэнора. Температура была, несомненно, близка к нулю.
Выйдя из дома с тяжеловесно следующим за ним Тобермори (поводок пса змеился позади него по снежному покрывалу дорожки), полковник остановился у порога, еще не закрыв за собой парадную дверь. Сила ветра ошеломила его, и он поглядел на небо, будто с опаской усомнился в разумности прогулки. Затем мужественно застегнул верхнюю пуговицу пальто и поднял воротник, защитив шею спереди и сзади.
Во всяком случае, снег пока перестал падать и теперь простирался глубокий и ровный, насколько хватал глаз, то есть насколько под тяжелыми тучами глаз вообще мог что-то хватать. Однако то, что лежало впереди, меньше всего походило на ласкающий взор пушистый снег рождественских открыток, эту природную серебряную мишуру. Нет, во все стороны простиралась жуткая снежная пустыня, и ни единого оазиса вблизи или вдали, ни единого созвездия огоньков, которые указывали бы на существование чьих-то уютных жилищ, по меньшей мере деревушки, и помешали бы вам ощущать себя единственным живым человеком в мертвом мире.
Но ведь полковник так часто утверждал, что времена года должны соответствовать себе. «Четыре времени года, – не уставал он повторять, – соответствуют обеду из четырех блюд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Да нет. Это был его люк. Ну, как в больших отелях, не простой номер, а люк.
– Да ну тебя! Какой еще люк для брюк?
– Я не про такой, я про люк в отеле. Ну, так все время, пока читаешь, то помнишь, что случилось это в первой главе, и ты знаешь, кто это сделал, и не можешь понять, как сыщица – она женщина по имени Алекса Бэддели – не можешь понять, как она спасет человека, которого арестовали, а он красавец такой чистой воды, молодой янки, Майк, как там его, фамилию позабыла… нет, нет, нет, назовите меня дурой, я же помню! Майк Риттенхаус, то есть племянник Наполеона и без гроша в кармане. Ну и невозможно понять, как она его спасет от петли, потому это он сделал, ведь вы же прочли про то, как он это делал, с самого начала.
Пожалуй, никогда еще в своей юной жизни Адди не доводилось говорить так долго без того, чтобы ее не перебили, и она умолкла, переводя дыхание.
– Ну, не заставляй нас всех сидеть на иголках, Адди, – сказала миссис Варли. – Он это сделал или не он?
– Да не он! – воскликнула Адди, торжествующе осияв их всех улыбкой. – Вот почему книжка такая умная. Только в самом конце открывается, что он тогда сидел в кино – о чем все время долбил полиции, – а в первой главе вы прочитали, не как он убивал дядю, про что все верили, а про похожее убийство, которое он видел в кино. Оно… как же это? – ВДОХНУЛО! – ну да, вдохнуло настоящего убийцу. Но потому как это самое первое, что вы прочли, и потому как после кино он идет по Бонд-стрит и мучится из-за ужасного, что совершил, вы думаете, его убийство мучит, а на самом деле он все свои деньги потратил на эту распутную женщину, с которой познакомился в кафе на углу – и потому, как вы до конца книжки вбили себе в голову, будто убил он, так до того удивительно, что его дядю убил-таки не он!
Раскрасневшись из-за – как она верила – торжества ее таланта рассказчицы, Адди не заметила, как глаза ее слушательниц и слушателей заволокло полное отупение.
– Я ничего не поняла, – сказала миссис Варли.
– И я тоже, – сказала Долли, покачивая головой.
– Ты, как всегда, ухватила палку не за тот конец, Адди, милочка, – сказал Читти голосом, который, без сомнения, считал ласковым.
Адди теперь чуть не плакала.
– Да нет же, это правда ужасно умная идея, когда подумаешь.
– Я против идей, – сказала миссис Варли. – От идей половина всех бед в мире.
– Но этот молодой янки, этот Майк, понимаете, все говорят, что он…
– Давай не начинай все сначала, – сказал Томелти. – Мы и в первый раз ни уха ни рыла не поняли, а зная тебя, ты только еще больше напутаешь. И чего тебе вообще взбрело наплести эту лабуду, хотел бы я знать?
Нижняя губа Адди дрожала под кривыми зубами, точно у ребенка, которого выбранили, но бедняжка объяснила:
– Я просто хотела сказать, что при убийстве нельзя трогать мертвое тело, пока доктор не скажет вам, что оно на самом деле мертвое. Так в книжке говорится, и, значит, так оно и есть.
– Ну, с этим разобрались, – подытожил Томелти. – Так какое мнение у сидящих за этим столом? Чьих рук дело?
– Уши меня не обманули, Томелти? – вскричала возмущенная миссис Варли. – Ты правда спрашиваешь нас, кто, по-нашему, убил Джентри?
– А почему нет? Они наверху вроде жуют это и пережевывают.
Глаза миссис Варли прищурились.
– Объявят награду, ты думаешь?
– Награду? Нетушки! Да заполыхай весь дом, и они бы все вопили и визжали, а вы бы вбежали, чтобы их спасти, так они бы заставили вас ноги хорошенько вытереть, а уж потом нырять за ними в чертов огонь!
Он обернулся к Долли.
– Ну так, Долли, скажи нам, кто, по-твоему, убил Реймонда Джентри?
Долли приставила указательный палец в самый центр своего лба, будто хотела в назидание всем указать точное место своего озарения.
– Ну, я все думала, – сказала она, – раз уж он их всех разозлил, так, может, они, знаете ли, все вместе?
– Все они? Все вместе?
– Ну знаете, все разом, как присяжные?
Томелти мгновенно опроверг ее аргумент:
– Присяжных всегда двенадцать, так что нет. Айрис?
– Ну, раз уж ты спрашиваешь, Томелти, – чопорно сказала старшая горничная, – так у меня есть теория.
– Теория, а? Ладно, мисс Альберта Эйнштейн, выкладывайте.
Мотнув перманентными кудрями на шофера в знак того, что ему следует сделать с его вульгарным ирландским сарказмом, она продолжала:
– Помните, как в книжках, это всегда тот, на которого никак не подумаешь?
– Ну?
– Так это же очевидно, разве нет? Убийцей должен быть как его там… Трабшо, сыскарь.
– Ты совсем очумела! – вскричала миссис Варли, которая, несмотря на свое неодобрение оборота, который принял разговор, не смогла не вмешаться. – Трабшо даже в доме еще не было, когда это случилось.
– В книжках им это не мешает! Откуда нам знать, он мог пробраться в глухие часы…
– Чушь, – сказал Томелти.
– Ты как будто все знаешь, Томелти, – сказал Читти. – Ну и твоя теория?
– Ну, мы высматриваем самого очевидного подозреваемого, так?
– Так.
– В таком случае, как у них в заводе, сделать это должен был дворецкий.
– Э-эй, это еще что такое? Ты обвиняешь меня в убийстве?
– Не-а, конечно, нет, мистер Читти. Не вас. Я пошутил. Только шутка и ничего больше.
Наступила пауза. А затем с безупречной своевременностью:
– Я против шуток, – сказала миссис Варли.
Глава десятая
День был пасмурный и ветреный. Ледяные вихри, завывая, как помешавшиеся баньши, сотрясая корявые безлиственные деревья по сторонам подъездной дороги с таким бешенством, что казалось, вы слышите, как стучат их скелеты, бушевали вокруг четырех стен Ффолкс-Мэнора. Температура была, несомненно, близка к нулю.
Выйдя из дома с тяжеловесно следующим за ним Тобермори (поводок пса змеился позади него по снежному покрывалу дорожки), полковник остановился у порога, еще не закрыв за собой парадную дверь. Сила ветра ошеломила его, и он поглядел на небо, будто с опаской усомнился в разумности прогулки. Затем мужественно застегнул верхнюю пуговицу пальто и поднял воротник, защитив шею спереди и сзади.
Во всяком случае, снег пока перестал падать и теперь простирался глубокий и ровный, насколько хватал глаз, то есть насколько под тяжелыми тучами глаз вообще мог что-то хватать. Однако то, что лежало впереди, меньше всего походило на ласкающий взор пушистый снег рождественских открыток, эту природную серебряную мишуру. Нет, во все стороны простиралась жуткая снежная пустыня, и ни единого оазиса вблизи или вдали, ни единого созвездия огоньков, которые указывали бы на существование чьих-то уютных жилищ, по меньшей мере деревушки, и помешали бы вам ощущать себя единственным живым человеком в мертвом мире.
Но ведь полковник так часто утверждал, что времена года должны соответствовать себе. «Четыре времени года, – не уставал он повторять, – соответствуют обеду из четырех блюд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56