Отец Николай нервно сглотнул и выдохнул, глядя Дарье Алексеевне прямо в глаза:
– Я исполню… прошу простить, это не моя песня. Его Императорское Величество напевал как-то раз, вот я и…
– Пойте! – попросила Лопухина, не отводя взгляда.
– Хорошо… тогда…
Дрогнули струны. Капитан явно знал мелодию заранее – заиграл сильно и уверенно.
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Затихли голоса в зале. Лицо Дарьи Алексеевны застыло в недоумённом напряжении, и только одни глаза требовали – дальше!
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком.
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий, ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст,
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!
Тихо вскрикнула Зинаида Петровна, когда сжавшиеся непроизвольно пальцы Лопухиной стиснули ей руку. Державин, пробиравшийся от дверей к роялю, уронил на пол толстый альбом, откуда разлетелись листы с неровными стихотворными строчками.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
А женские глаза напротив, кричали: – "Нам ничего не приснилось!"
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Рояль смолк с последним звуком песни. Дарья Алексеевна подошла к священнику и мягко положила руки на плечи:
– Не нужно умирать… Нам ещё жить и жить… нам…
– Нам?
– Да.
– Это ответ на все вопросы?
– На все.
Зинаида Петровна Вяземская, до глубины души поражённая вопиющим нарушением пристойности, оглядела залу в поисках поддержки:
– Это возмутительно! – и тут же поправилась, увидев стоящего в стороне императора Павла Петровича. Улыбающегося императора! – На самом деле возмутительно – никакие условности не должны препятствовать соединению любящих сердец!
Ещё час спустя.
Вот так неожиданно ко мне пришла слава великого поэта. Сколько ни отнекивался, объясняя, что стихи написаны ротмистром Сергеем Есениным, к сожалению, рано ушедшим из жизни, но никто так и не поверил. Все сдержанно, боясь попасть в опалу из-за грубой лести, хвалили, говорили о большом вкладе в развитие русской изящной словесности, о неоценимом… К чертям! Какой вклад, если Державин бросил альбом со стихами в камин? А если совсем литературу оставит? Самому вдохновлять будущих поэтов?
Единственно хорошо – отношения отца Николая и Дарьи Алексеевны наконец-то прояснились. А то доверить пост обер-прокурора Священного Синода неженатому человеку совершенно невозможно, а руководство церковью и руководство церкви необходимо укреплять, причём срочно.
Вообще, была поначалу мысль избрать Патриарха, но немного подумав, от неё отказался. Не может быть в партии двух лидеров, правильно? Спросите, причём тут партия? А вы приглядитесь, прежде чем спрашивать. Иерархия, дисциплина, ячейки в виде приходов, взносы… Готовая партия и есть – хоть Царство Небесное на земле строй, хоть коммунизм. Существует, правда, опасность зарождения комчванства… не сейчас, в будущем. Но мы же большевики-интернационалисты, не так ли? Это к тому говорю, что есть у моей партии серьёзный конкурент, который и не даст расслабиться. Понимаете, о ком?
Ладно, что мы всё о делах и о делах? Кто обещал поэтический вечер? Где Державин с его поэмой? Ах да, поэма в камине… но это же не повод молчать?
– Гавриил Романович, теперь твоя очередь.
– Государь, мне, право слово, неудобно.
– Это почему?
– Осознавая всю ничтожность потуг… И вообще, я принял решение навсегда оставить поэтическую стезю.
– А если Родина прикажет?
– Родина?
– Император.
– Тогда придётся подчиниться.
– Считай, что приказ уже получен.
Беда с этими талантами! Ей-богу, легче сражение выиграть, чем успокоить обидчивого и ранимого писателя. Ну чисто дети!
Державин вышел к роялю и прокашлялся:
– Дамы и господа! Друзья мои! Извините, читать буду по памяти, так что может быть чего-нибудь и позабуду. Не судите строго скромного пиита.
Горит Восток зарёю новой.
На перекрёстках, площадях
Грохочут пушки. Дым багровый
Родит смятение в умах,
И на врага наводит страх.
Полки ряды свои сомкнули.
На крышах залегли стрелки.
Летят кулибинские пули,
Нависли хладные штыки.
Гонимы англами к победам,
На баррикады рвутся шведы,
Шотландцы строем в бой летят.
Все чужеземные язЫки
Под пушек рёв, под звук музЫки
Своё стремление крепят
Служить владычице морей.
Но стойкость русских егерей
Для англов – слово роковое.
Гремит, пылает тут и там.
Но явно счастье боевое
Служить уж начинает нам.
Огнём небесным супостаты
Поражены. И сожжены.
Вгоняет вражеских солдатов
Во прах могучий бог войны.
Тесним мы англов рать за ратью;
Темнеет слава их знамён.
И бога браней благодатью
Наш каждый шаг запечатлён….
***
*** Прим. автора : Через тридцать лет, вдохновлённый примером учителя, генерал-лейтенант А.С.Пушкин напишет поэму "Взятие Вены". Впрочем, уважаемый читатель и сам её помнит со школьных лет. Но если память подводит, то всегда можно заглянуть в учебник. ***
Вместо эпилога
– Поберегли бы себя, Александр Фёдорович, – капитан Ермолов осуждающе покачал головой, когда Беляков сбросил с плеча тяжёлый кожаный мешок. – Рёбра-то ещё толком не срослись, да и вообще…
– И что же в этом вообще?
– Не к лицу государеву министру чёрной работой заниматься.
– А кто будет, они? – Фёдорыч пренебрежительно плюнул в сторону кривой берёзы, под которой уложили связанных по рукам и ногам пленников. – Нет уж, лучше я сам.
Так получилось, что срочно отбывающий в Петербург император подчинил егерей подновскому купцу, оставив грозную бумагу, в которой назначал того министром несуществующей золотодобывающей промышленности. Наверное, более в утешение, чем надеясь на что-то, потому как после сильной контузии в грудь Беляков и сам не чаял остаться в живых. Но выжил. Мало того, кипучая энергия и предприимчивость не позволили долго разлёживаться в постели. И закрутилось-завертелось….
Золото… проклятый метал… жёлтый дьявол… Безжалостная и бездушная машина смерти, всегда сопровождающая его появление, в очередной раз провернула своё колесо, перемалывая обильные жертвы, не разделённые на правых и виноватых. А первыми стали многочисленные скиты, прятавшиеся в заволжских лесах от пристального государева внимания. Ниточки золотой паутины, тянувшиеся к Керженцу и Ветлуге с Урала и Сибири, обрезались решительно – ночными пожарами, стрельбой по бегущим от огня старцам и старицам, допросами проклинающих собственное спасение пленников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Я исполню… прошу простить, это не моя песня. Его Императорское Величество напевал как-то раз, вот я и…
– Пойте! – попросила Лопухина, не отводя взгляда.
– Хорошо… тогда…
Дрогнули струны. Капитан явно знал мелодию заранее – заиграл сильно и уверенно.
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Затихли голоса в зале. Лицо Дарьи Алексеевны застыло в недоумённом напряжении, и только одни глаза требовали – дальше!
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком.
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий, ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст,
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!
Тихо вскрикнула Зинаида Петровна, когда сжавшиеся непроизвольно пальцы Лопухиной стиснули ей руку. Державин, пробиравшийся от дверей к роялю, уронил на пол толстый альбом, откуда разлетелись листы с неровными стихотворными строчками.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
А женские глаза напротив, кричали: – "Нам ничего не приснилось!"
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Рояль смолк с последним звуком песни. Дарья Алексеевна подошла к священнику и мягко положила руки на плечи:
– Не нужно умирать… Нам ещё жить и жить… нам…
– Нам?
– Да.
– Это ответ на все вопросы?
– На все.
Зинаида Петровна Вяземская, до глубины души поражённая вопиющим нарушением пристойности, оглядела залу в поисках поддержки:
– Это возмутительно! – и тут же поправилась, увидев стоящего в стороне императора Павла Петровича. Улыбающегося императора! – На самом деле возмутительно – никакие условности не должны препятствовать соединению любящих сердец!
Ещё час спустя.
Вот так неожиданно ко мне пришла слава великого поэта. Сколько ни отнекивался, объясняя, что стихи написаны ротмистром Сергеем Есениным, к сожалению, рано ушедшим из жизни, но никто так и не поверил. Все сдержанно, боясь попасть в опалу из-за грубой лести, хвалили, говорили о большом вкладе в развитие русской изящной словесности, о неоценимом… К чертям! Какой вклад, если Державин бросил альбом со стихами в камин? А если совсем литературу оставит? Самому вдохновлять будущих поэтов?
Единственно хорошо – отношения отца Николая и Дарьи Алексеевны наконец-то прояснились. А то доверить пост обер-прокурора Священного Синода неженатому человеку совершенно невозможно, а руководство церковью и руководство церкви необходимо укреплять, причём срочно.
Вообще, была поначалу мысль избрать Патриарха, но немного подумав, от неё отказался. Не может быть в партии двух лидеров, правильно? Спросите, причём тут партия? А вы приглядитесь, прежде чем спрашивать. Иерархия, дисциплина, ячейки в виде приходов, взносы… Готовая партия и есть – хоть Царство Небесное на земле строй, хоть коммунизм. Существует, правда, опасность зарождения комчванства… не сейчас, в будущем. Но мы же большевики-интернационалисты, не так ли? Это к тому говорю, что есть у моей партии серьёзный конкурент, который и не даст расслабиться. Понимаете, о ком?
Ладно, что мы всё о делах и о делах? Кто обещал поэтический вечер? Где Державин с его поэмой? Ах да, поэма в камине… но это же не повод молчать?
– Гавриил Романович, теперь твоя очередь.
– Государь, мне, право слово, неудобно.
– Это почему?
– Осознавая всю ничтожность потуг… И вообще, я принял решение навсегда оставить поэтическую стезю.
– А если Родина прикажет?
– Родина?
– Император.
– Тогда придётся подчиниться.
– Считай, что приказ уже получен.
Беда с этими талантами! Ей-богу, легче сражение выиграть, чем успокоить обидчивого и ранимого писателя. Ну чисто дети!
Державин вышел к роялю и прокашлялся:
– Дамы и господа! Друзья мои! Извините, читать буду по памяти, так что может быть чего-нибудь и позабуду. Не судите строго скромного пиита.
Горит Восток зарёю новой.
На перекрёстках, площадях
Грохочут пушки. Дым багровый
Родит смятение в умах,
И на врага наводит страх.
Полки ряды свои сомкнули.
На крышах залегли стрелки.
Летят кулибинские пули,
Нависли хладные штыки.
Гонимы англами к победам,
На баррикады рвутся шведы,
Шотландцы строем в бой летят.
Все чужеземные язЫки
Под пушек рёв, под звук музЫки
Своё стремление крепят
Служить владычице морей.
Но стойкость русских егерей
Для англов – слово роковое.
Гремит, пылает тут и там.
Но явно счастье боевое
Служить уж начинает нам.
Огнём небесным супостаты
Поражены. И сожжены.
Вгоняет вражеских солдатов
Во прах могучий бог войны.
Тесним мы англов рать за ратью;
Темнеет слава их знамён.
И бога браней благодатью
Наш каждый шаг запечатлён….
***
*** Прим. автора : Через тридцать лет, вдохновлённый примером учителя, генерал-лейтенант А.С.Пушкин напишет поэму "Взятие Вены". Впрочем, уважаемый читатель и сам её помнит со школьных лет. Но если память подводит, то всегда можно заглянуть в учебник. ***
Вместо эпилога
– Поберегли бы себя, Александр Фёдорович, – капитан Ермолов осуждающе покачал головой, когда Беляков сбросил с плеча тяжёлый кожаный мешок. – Рёбра-то ещё толком не срослись, да и вообще…
– И что же в этом вообще?
– Не к лицу государеву министру чёрной работой заниматься.
– А кто будет, они? – Фёдорыч пренебрежительно плюнул в сторону кривой берёзы, под которой уложили связанных по рукам и ногам пленников. – Нет уж, лучше я сам.
Так получилось, что срочно отбывающий в Петербург император подчинил егерей подновскому купцу, оставив грозную бумагу, в которой назначал того министром несуществующей золотодобывающей промышленности. Наверное, более в утешение, чем надеясь на что-то, потому как после сильной контузии в грудь Беляков и сам не чаял остаться в живых. Но выжил. Мало того, кипучая энергия и предприимчивость не позволили долго разлёживаться в постели. И закрутилось-завертелось….
Золото… проклятый метал… жёлтый дьявол… Безжалостная и бездушная машина смерти, всегда сопровождающая его появление, в очередной раз провернула своё колесо, перемалывая обильные жертвы, не разделённые на правых и виноватых. А первыми стали многочисленные скиты, прятавшиеся в заволжских лесах от пристального государева внимания. Ниточки золотой паутины, тянувшиеся к Керженцу и Ветлуге с Урала и Сибири, обрезались решительно – ночными пожарами, стрельбой по бегущим от огня старцам и старицам, допросами проклинающих собственное спасение пленников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66