Но что с ней? Почему она плачет? И целует его безумными, сводящими с ума поцелуями... Ненад испугался, стыд сменился страхом. Мария обнимала его, привлекала к себе,— он упорно защищался, упирался коленями, руками. Но она была сильнее его и, прижав его голову к своей груди, начала убаюкивать. Стараясь казаться шутливой и спокойной, она продолжала твердить:
— Ну-ка попробуй, вырвись теперь, ну-ка!
Но в голосе ее Ненаду слышались нотки отчаяния, безумия и чего-то такого, что заставляло ее горько плакать.
Голова кружилась, на лице были следы ее слез, оно горело от ее поцелуев — он был унижен, в нем кипело омерзение и негодование... Последним усилием воли он высвободился и бросился к двери.
В полнейшей тишине слышны были только рыдания Марии. Ненад выбежал, хлопнув дверью, и бросился к себе на мансарду, в холодную, мрачную и заброшенную комнату. Вот как, значит, это происходит? Это и есть то самое? Как позорно, как стыдно! Зарывшись головой в подушку, Ненад расплакался, сам не зная почему.
Ненад перестал ходить к Марии; она его не приглашала, молча его избегая. И он стал жалеть о школе. Раз он увидел, как Мария садилась в сани, в которых были госпожа Марина и офицер в черной шинели с золотыми нашивками. Снова стала доноситься отдаленная игра на рояле. Все чаще приезжала госпожа Марина, все чаще Мария стала уходить из дома.
Однажды Ясна получила приглашение явиться в гимназию. Ушла напуганная, но вернулась смущенная и довольная.
— Завтра ты пойдешь к директору.
На другой день Ненад, бледный, вытянувшись в струнку, стоял перед директором школы, высоким, чопорным господином с длинными холеными пальцами. Голубой майорский мундир сидел на нем как литой, без единой складки. Ненада особенно поразили гладко причесанные черные волосы, разделенные ровно посредине прямым, как стрела, пробором.
— Ваша мать мне сообщила, что вы не можете посещать школу из-за того, что у вас нет денег на уплату за учение и книги. Одна особа, пожелавшая остаться неизвестной, которая знает о ваших успехах, уплатила за вас до конца года и купила вам книги. Надеюсь, вы оправдаете ее доверие и наши надежды. Вот книги. Подойдите. Так.
Директор стоял очень прямо, слегка опираясь руками о край стола. На его выбритом лице появилось какое- то подобие улыбки.
— Вы довольны?
— Да,— пробормотал Ненад.
— Можете идти.
Ненад бегом бросился домой. Кто купил книги? Почему этот человек скрывается? Вместе с Ясной они долго гадали, кто бы это мог быть. Только Мария, никто другой. Они не допускали мысли, чтобы это мог сделать кто- либо из учителей. Ненад опрометью сбежал с лестницы, бросился на террасу и тут остановился как вкопанный. Из подъезда выходила Мария. Раскрасневшаяся, она обеими руками несла чемодан, который, как видно, был слишком тяжел для нее. Она прошла по узкой дорожке среди сугробов мимо Ненада и не заметила его.
У ворот стоял офицер. Чуть поодаль в сгустившихся сумерках виднелись очертания саней. Офицер выхватил чемодан и бросил его солдату, сидевшему на козлах. Потом, невзирая на то, что Мария отбивалась, со смехом поднял ее на руки, вскочил в сани, и они сразу покатили. Ненад, остолбенев, наблюдал за отъездом Марии. Ему было ясно, что это не обычная кратковременная прогулка. Он вернулся на мансарду совершенно убитый.
— Это она? — спросила Ясна.
Ненад долго не мог понять, о чем его спрашивают; наконец, ответил:
— Нет, не она.
Глава третья ОСВОБОЖДЕНИЕ
ИМПЕРАТОРСКАЯ И КОРОЛЕВСКАЯ РЕАЛЬНАЯ ГИМНАЗИЯ
Гимназия помещалась в здании Военной академии, всегда мрачном, с низкими потолками. Войдя с улицы, проходишь мимо комнаты привратника, где теперь торчат часовые, и попадаешь в длинные темные коридоры. Здесь отдает крепким запахом нашатыря из уборных и слышится звяканье шпор и сабель педагогов. Алло! Команды: «аптахт!» и «внимание!». Худенькие руки вытягиваются по швам. Пятки вместе, носки врозь. «Мелде гехорзам!» Господин директор в блестящем голубом мундире со звездочками на воротнике под бритым подбородком проходит перед строем. Веры ты православной. Язык твой сербскохорватский. А на руке металлический значок. «И. К. Р. Г.» — «Императорская и Королевская Реальная Гимназия».
— Матич Йован...
Внимание! Пятки вместе, носки врозь!
— Матич Йован, вы вчера шли по улице без значка на рукаве. Два часа карцера, Матич Йован.
— Слушаюсь, господин поручик.
Доска со списком учащихся. И. К-система. Его императорское и апостолическое величество, в бакенбардах, глядит со стен на это первое поколение учеников в оккупированных областях, которое воспитывает пресветлая монархия. Босния и Герцеговина? Вошли в «пределы монархии». Сербия? И она войдет в пределы монархии. Все туда войдут. Рамки монархии — как резина: они растягиваются. Радуйтесь, что вы попали в ее орбиту. Тут и уютно и тепло. Один император, две короны, десять народов, двадцать языков. «Слава в вышних богу, на земле мир, в человеческих благоволение».
— А, ля-ля... Раскрывай рот, сербский клоп, что ты его сжимаешь! Не коверкай песню, Петрович. Жарко, не фальшивь, ля, ля, ля...
Сорок наголо остриженных малышей со значками на левом рукаве открывают и закрывают рот во славу Габсбургов. На кафедре стоит учитель — господин подполковник Клаич. Левой рукой он придерживает саблю, в правой у него — черная офицерская фуражка. Господину подполковнику Клаичу было шестнадцать лет, когда он, вместе с Боснией и Герцеговиной, попал в орбиту пресветлой монархии. Пятки вместе, носки врозь! Руки по швам! А теперь, слава богу, он подполковник и учитель в оккупированных областях. Внедряет идею монархии. Является опорой цивилизации. Если держать руки по швам, можно далеко пойти. Молодые люди, как Жераич, Принцип, Чабринович, не смогли понять столь простой вещи. Потому и погибли. Учитель Клаич старается распространять великую идею монархии и вдолбить ее в наибольшее число стоящих перед ним стриженых голов.
— Открывай рот, поросенок, пой во всю глотку...
— Смирно! Равняйся!
Все в порядке. Тишина.
— Вольно! Садись!
Гул. Сдержанный смех. Тело жаждет движений. На улице сияет солнце. Сава, поблескивая, протекает под старым взорванным мостом, рядом с которым заканчивают новый. Перед ним на месте разрушенных и сгоревших железнодорожных складов поднимаются новые здания. Весна наступила. Все ею дышит.
— Кто засмеялся? Аптахт! Равняйся! Будете так стоять целый час. Не прислоняться к парте! В затылок!
Где-то под потолком жужжит муха. Всюду на стенах его императорское и королевское апостолическое величество улыбается в своих бакенбардах. Глаза господина подполковника Клаича бегают по рядам. За его спиной — монархия.
— Мутер, садись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Ну-ка попробуй, вырвись теперь, ну-ка!
Но в голосе ее Ненаду слышались нотки отчаяния, безумия и чего-то такого, что заставляло ее горько плакать.
Голова кружилась, на лице были следы ее слез, оно горело от ее поцелуев — он был унижен, в нем кипело омерзение и негодование... Последним усилием воли он высвободился и бросился к двери.
В полнейшей тишине слышны были только рыдания Марии. Ненад выбежал, хлопнув дверью, и бросился к себе на мансарду, в холодную, мрачную и заброшенную комнату. Вот как, значит, это происходит? Это и есть то самое? Как позорно, как стыдно! Зарывшись головой в подушку, Ненад расплакался, сам не зная почему.
Ненад перестал ходить к Марии; она его не приглашала, молча его избегая. И он стал жалеть о школе. Раз он увидел, как Мария садилась в сани, в которых были госпожа Марина и офицер в черной шинели с золотыми нашивками. Снова стала доноситься отдаленная игра на рояле. Все чаще приезжала госпожа Марина, все чаще Мария стала уходить из дома.
Однажды Ясна получила приглашение явиться в гимназию. Ушла напуганная, но вернулась смущенная и довольная.
— Завтра ты пойдешь к директору.
На другой день Ненад, бледный, вытянувшись в струнку, стоял перед директором школы, высоким, чопорным господином с длинными холеными пальцами. Голубой майорский мундир сидел на нем как литой, без единой складки. Ненада особенно поразили гладко причесанные черные волосы, разделенные ровно посредине прямым, как стрела, пробором.
— Ваша мать мне сообщила, что вы не можете посещать школу из-за того, что у вас нет денег на уплату за учение и книги. Одна особа, пожелавшая остаться неизвестной, которая знает о ваших успехах, уплатила за вас до конца года и купила вам книги. Надеюсь, вы оправдаете ее доверие и наши надежды. Вот книги. Подойдите. Так.
Директор стоял очень прямо, слегка опираясь руками о край стола. На его выбритом лице появилось какое- то подобие улыбки.
— Вы довольны?
— Да,— пробормотал Ненад.
— Можете идти.
Ненад бегом бросился домой. Кто купил книги? Почему этот человек скрывается? Вместе с Ясной они долго гадали, кто бы это мог быть. Только Мария, никто другой. Они не допускали мысли, чтобы это мог сделать кто- либо из учителей. Ненад опрометью сбежал с лестницы, бросился на террасу и тут остановился как вкопанный. Из подъезда выходила Мария. Раскрасневшаяся, она обеими руками несла чемодан, который, как видно, был слишком тяжел для нее. Она прошла по узкой дорожке среди сугробов мимо Ненада и не заметила его.
У ворот стоял офицер. Чуть поодаль в сгустившихся сумерках виднелись очертания саней. Офицер выхватил чемодан и бросил его солдату, сидевшему на козлах. Потом, невзирая на то, что Мария отбивалась, со смехом поднял ее на руки, вскочил в сани, и они сразу покатили. Ненад, остолбенев, наблюдал за отъездом Марии. Ему было ясно, что это не обычная кратковременная прогулка. Он вернулся на мансарду совершенно убитый.
— Это она? — спросила Ясна.
Ненад долго не мог понять, о чем его спрашивают; наконец, ответил:
— Нет, не она.
Глава третья ОСВОБОЖДЕНИЕ
ИМПЕРАТОРСКАЯ И КОРОЛЕВСКАЯ РЕАЛЬНАЯ ГИМНАЗИЯ
Гимназия помещалась в здании Военной академии, всегда мрачном, с низкими потолками. Войдя с улицы, проходишь мимо комнаты привратника, где теперь торчат часовые, и попадаешь в длинные темные коридоры. Здесь отдает крепким запахом нашатыря из уборных и слышится звяканье шпор и сабель педагогов. Алло! Команды: «аптахт!» и «внимание!». Худенькие руки вытягиваются по швам. Пятки вместе, носки врозь. «Мелде гехорзам!» Господин директор в блестящем голубом мундире со звездочками на воротнике под бритым подбородком проходит перед строем. Веры ты православной. Язык твой сербскохорватский. А на руке металлический значок. «И. К. Р. Г.» — «Императорская и Королевская Реальная Гимназия».
— Матич Йован...
Внимание! Пятки вместе, носки врозь!
— Матич Йован, вы вчера шли по улице без значка на рукаве. Два часа карцера, Матич Йован.
— Слушаюсь, господин поручик.
Доска со списком учащихся. И. К-система. Его императорское и апостолическое величество, в бакенбардах, глядит со стен на это первое поколение учеников в оккупированных областях, которое воспитывает пресветлая монархия. Босния и Герцеговина? Вошли в «пределы монархии». Сербия? И она войдет в пределы монархии. Все туда войдут. Рамки монархии — как резина: они растягиваются. Радуйтесь, что вы попали в ее орбиту. Тут и уютно и тепло. Один император, две короны, десять народов, двадцать языков. «Слава в вышних богу, на земле мир, в человеческих благоволение».
— А, ля-ля... Раскрывай рот, сербский клоп, что ты его сжимаешь! Не коверкай песню, Петрович. Жарко, не фальшивь, ля, ля, ля...
Сорок наголо остриженных малышей со значками на левом рукаве открывают и закрывают рот во славу Габсбургов. На кафедре стоит учитель — господин подполковник Клаич. Левой рукой он придерживает саблю, в правой у него — черная офицерская фуражка. Господину подполковнику Клаичу было шестнадцать лет, когда он, вместе с Боснией и Герцеговиной, попал в орбиту пресветлой монархии. Пятки вместе, носки врозь! Руки по швам! А теперь, слава богу, он подполковник и учитель в оккупированных областях. Внедряет идею монархии. Является опорой цивилизации. Если держать руки по швам, можно далеко пойти. Молодые люди, как Жераич, Принцип, Чабринович, не смогли понять столь простой вещи. Потому и погибли. Учитель Клаич старается распространять великую идею монархии и вдолбить ее в наибольшее число стоящих перед ним стриженых голов.
— Открывай рот, поросенок, пой во всю глотку...
— Смирно! Равняйся!
Все в порядке. Тишина.
— Вольно! Садись!
Гул. Сдержанный смех. Тело жаждет движений. На улице сияет солнце. Сава, поблескивая, протекает под старым взорванным мостом, рядом с которым заканчивают новый. Перед ним на месте разрушенных и сгоревших железнодорожных складов поднимаются новые здания. Весна наступила. Все ею дышит.
— Кто засмеялся? Аптахт! Равняйся! Будете так стоять целый час. Не прислоняться к парте! В затылок!
Где-то под потолком жужжит муха. Всюду на стенах его императорское и королевское апостолическое величество улыбается в своих бакенбардах. Глаза господина подполковника Клаича бегают по рядам. За его спиной — монархия.
— Мутер, садись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138