— Часы вижу, а точно не знаю. Сперва вы мне укажите, которая стрелка маленькая, а которая большая. Потому что я только к большой привыкла.
Генерал вертел перед ней часовые стрелки, а она говорила ему, который час. Время она угадывала, но генерал остался недоволен.
— Ничего не поделаешь, Филка, придется вам сходить к доктору.
Она сходила к глазному врачу, поскольку генерал всякий раз напоминал ей об этом. Врач прописал ей очки, но она так и не пошла подобрать их.
«На кого бы это я в очках была похожа? Генерал старше меня, и то их не носит, хотя он и пожилой и большой господин, а мне перед ним в очках выставляться?»
Люди говорили:
— Ведь он же сам тебя посылал к доктору.
— Верно, посылал. Но мне что, в очках ходить? Зачем? Ну не смешно ли, если я в очках перед ним буду крутиться? Да я к ним и не привыкну, поди!
Немного погодя генерал спросил ее:
— Филка, вы у врача были?
— Была. Но все в порядке. У меня никогда не было особо хорошего зрения. А нынче мне-то уж шестьдесят. Разве могу, как шестнадцатилетняя, видеть?
— А пенсия у вас есть? Сколько вы получаете?
— Какая пенсия? Нет пенсии. Я никогда не служила. Работать работала, но за такую работу пенсии не дают. Страховку, чтоб на старости лет пенсию получать, я и то никогда не платила. Если и добывала кронку-другую, тут же успевала ее израсходовать.
— Филка, но что-то вы должны получать. Теперь каждый пенсию получает.
— Как так каждый? А мне бы за что положили? Разве только за Яно? За то, что он жизнь мне отравлял? Или за то, что удрал от меня? Должно, где-то в пограничье зайцев гоняет, но, пожалуй, особого вреда он им уже не причинит.
Генерал выхлопотал ей пенсию. А она просто нахвалиться им не могла.
— Не то чтобы много,— говаривала она соседям,— а все ж таки кое-что! Да мне много уже и не нужно. И совсем ни за что получаю, правда, совсем ни за что. Живу себе, как барыня.
— Да ведь теперь так заведено,— смеялись люди,— теперь каждый получает.
— А мне-то за что? Виноградник продала. А работы не было. Так, возилась помаленьку. А генерал-то, он знает, что к чему, выхлопотал мне деньги.
— Небось не из своего кармана. Государство деньги дает. И ему тоже.
— Пускай кто угодно дает! Главное, что мне тоже дают, и не придется мне с протянутой рукой стоять.
А однажды, когда она пошла на базар, чтоб купить овощей для говяжьего супа, на улице окликнул ее Яно.
— Эй, Филка, ты куда торопишься?
Сперва она едва узнала его.
— Яно, никак, ты?! Откуда ты взялся?
— Да вот, приехал. Я уже опять на месте. Долгонько меня тут не было, но теперь уж здесь осяду. Не хотелось сразу идти к тебе. Думал, ты и не признаешь меня.
— Я, конечно, стала плохо видеть, Яно, да все равно — кто ж тебя признает, как не я? Когда ты приехал?
— Позавчера.
— Позавчера? А где ж ты был до сих пор? Хоть бы показался! А мне и словом никто не обмолвился.
— Не хотел идти сразу к тебе. Нашел здесь работу. Работать мне не обязательно, я пенсию получаю, но хоть приработаю малость. Я снова город подметаю. Только вот жить негде.
— Как так негде? Это ведь я в твоем доме живу. Свою- то горницу продала, и хоть ты потом все пропил, обирать тебя из-за этого не стану. Коль негде тебе голову приклонить, что ж, сделай милость, вселяйся!
И они опять зажили вместе. По счастью, особо привыкать им друг к дружке не приходилось. Ладили меж собой, а если иной раз и повздорят, так что с того? Мало ли на свете людей несчастливых лишь оттого, что не с кем поругаться!
А вот разговоров им не занимать стать. И колких и веселых.
Яно днем подметает город. Фила дома стряпает. И Яно, воротившись с работы, по обыкновению, съедает все, а потом ее же стряпню и хулит.
— Все равно бурда!
— Как бурда? Ты же подчистил все. А не нравится, остался бы в Чехии либо за свою Марику бы держался.
— Ты лучше ее не поминай! Готовить мастерица была, куда тебе до нее.
— А из чего она готовила? Небось как и все другие варганила. Да ты еще и воровал у нее. Тебя смолоду посадить в каталажку надо было.
— Ну и что? Ну и посадили бы! Думаешь, в каталажке плохо? Сидишь там, наверно, и ждешь ужина.
— Ну и отправляйся туда! Для таких господ в каталажке и плетка припасена. Всыпали бы тебе горячих, я тебя бы ничуть не пожалела. Глядишь, и перестал бы быть таким привередой...
— Тише ты. Или, думаешь, для баб плеток не припасли?
— Для Марики-то, конечно. И для таких, как она. Еще до войны надо было ее как следует выдрать.
— Думаешь, не драли? А я для чего там был? А уж потом она мне жару задала. Как-то раз ночью мы схватились, батюшки светы, ну я и драпанул после! Босиком! В одних подштанниках. А она из окна мне еще аспарагус на голову кинула. К счастью, он только по спине меня хлопнул.
— Дурак петый, эдак она и убить тебя могла.
— Могла. Только потом уж и впрямь глядела бы на мир сквозь решетку.
— А дальше ты куда наладился?— допытывалась Фила — Сразу с мукой пошел?
— Ты что, с мукой! Это было поздней. Назад воротился. Подождал до утра, а утром этак честь по чести: «Марика, какие могут быть гневы, просто не подходим друг к дружке, давай-ка с тобой распрощаемся».
— А она?
— Плакала.
— Это ты, наверно, ревел.
— Ну я-то совсем немножко. Так, ради нее, чтоб не думала, что я хотел обдурачить ее. Неплохая она была женщина. Давай лучше не вспоминать о ней!
Да, Яно особенно не изменился. Покою и теперь от него не было. Однажды Фила встала, хотела обуться, а в башмаках опять полно песку. Это вконец ее разозлило, и она напустилась на Яно.
— Ты опять за свое, старый дурень? Тебя это еще потешает? Чего сыплешь мне песок в башмаки?
— Какой песок? У тебя опять ум за разум заходит? Ведь у меня с песком дел никаких. Хотя и заметаю улицы, там всегда только пыль столбом. А пыль — она цыль и есть. А тут мука-мучица! Это у тебя в башке, видать, мутится! Ты могла бы песок просеивать, потому что уже не отличаешь песок от муки.
— Вот уж, право, старый придурок!
— Это ты придурочная, раз у тебя из башмаков мука сыплется. Неужто генерал тебе насыпал? Не таскаешь же ты песок со своего виноградника, его, говорят, там весь перепахали. Бульдозер-то плуг тянет, а не сито — муки в винограднике не найдешь.
— Какая мука, какое сито? Ты опять несешь околесицу?
— Кто несет окодесицу? Была бы мука, я бы с ней управился. Нечего тебе было продавать виноградник! А теперь, наверно, в башмаках у тебя генеральская мука. Скорей всего, как плата за труд. Ты ведь работящая. А такую женщину и генерал должен оценить.
— Дурень, я ведь слепая!
— Ну и ладно! Глупая! К слепеньким все и лепятся, а у генералов все внутри так. и играет.
— Как бы не так!
— А нет, что ли? Ведь у генерала времени на женщин прежде не было. Вечно в походах был и только одно слышал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32