содержание и обучение было там бесплатное, а за переезд и платье разрешалось отработать на фермах во время каникул, длившихся все лето. Я написал туда и несколько недель с замиранием сердца дожидался ответа. И вот наконец пришел ответ: меня охотно примут, если я владею английским языком. Опять книга! Опять учиться! Видно, без знаний не проживешь.
Эмиль кончил ученье и сразу же был уволен. На всем острове не нашлось для него работы, а уехать в другой город он не решался.
— Ну где мне, — говорил он. — Уж если куда ехать, так лучше в Америку. Там всегда можно заработать себе на хлеб, да и не только на хлеб.
У Эмиля в Америке был брат, который обещал выслать денег на билет по первой же просьбе. Хозяин знал, что в мастерской без Эмиля придется трудно, но не мог себе позволить роскошь держать подмастерье.
У Густава, нового ученика, работа совсем не ладилась. Он беспокойно ерзал на своем табурете и чувствовал себя, как зверь, посаженный в клетку.
— Эх, будь я сейчас дома, в Блекинге, — то и дело повторял он. — Можно мне хоть посвистеть немного?
Чтобы ученик, да еще самый младший, свистел в мастерской, — это было против всех правил. Но теперь молодой хозяин почти не вставал с постели и в мастерской оставались одни мальчишки. А Густав умел выводить нежнейшие трели и рулады. Прохожие останавливались у дверей и слушали Густава, стоило ему разойтись как следует. Но сапожник он был никудышный, и мы никак не могли научить его обращаться с инструментом. Кусок стали, которым мы разглаживали кожу, превращался в треугольник, и Густав извлекал из него мелодичные звуки. Когда ему поручали смолить дратву, он даже на ней ухитрялся сыграть нежную мелодию. А сердиться на него было нельзя,— он и сам ничего не мог с собой поделать, словно бес засел у него в пальцах. Оставалось одно — просить его посвистать, тогда он оставлял в покое свои пальцы и мог заняться делом.
Но тут молодой хозяин стучал в тонкую перегородку, и я бежал к нему.
— Ах, черт его подери! — улыбаясь, говорил хозяин.— Ну, так и кажется, что это слепой Андерсен играет на своей флейте. Да он вроде и вторым голосом подтягивает Как это он, языком, что ли? Ты только послушай! А в работе есть от него какой-нибудь прок?
Особого проку, конечно, не было. Он годился для работы не больше, чем правый башмак для левой ноги. Сапожное ремесло нисколько не интересовало его. С нами дело обстояло точно так же: я свое ремесло буквально ненавидел, а Петер Дрейер тоже рад был бы заняться чем-нибудь другим. Но мы как-то уже примирились с тем, что стали сапожниками, а Петер считал даже делом чести работать хорошо и аккуратно. «Что умеют другие, то должен уметь и я»,— рассуждал Петер. Я лично не страдал таким профессиональным честолюбием, но меня с детства приучили добросовестно выполнять свои обязанности, чем бы я ни занимался, да к тому же за стеной лежал молодой хозяин, который кусок за куском выплевывал в плошку свои легкие. Еще ни разу в жизни ни к одному человеку не испытывал я такой привязанности и, может быть, благодарности, как к нему; стоило ему взглянуть на меня, и я казался себе беспомощным птенцом в теплой, заботливой руке. Я очень нуждался тогда в ласке, а кто же умел быть ласковее, чем он! Мысль о том, что он может скоро умереть, так пугала меня, что мне приходилось прятаться от него.
Только ради молодого хозяина мы с Петером выбивались из сил, чтобы дело не пошло прахом. Я снова взял на себя часть обязанностей Густава, доставал деньги, брал в долг, взыскивал по счетам, лишь бы все шло своим чередом, лишь бы избавить больного от лишних хлопот. Петер работал по вечерам и в воскресные дни, чтобы заказчики были довольны и не искали других сапожников.
Густав добывать деньги не умел и вообще не интересовался нашими заботами. Когда мы заговаривали с ним, он отвечал вяло, невпопад, точно во сне. Но к концу работы он оживлялся. Он выклянчил в табачной лавочке огромный пустой ящик из-под сигар — этак штук на пятьсот — и теперь каждый вечер, пока не гасили свет, и каждое воскресенье возился с ним. Он закруглил углы, выточил шейку, натянул струны и прорезал отверстия. Возня с ящиком стоила ему нескольких месяцев упорного труда; со стороны это выглядело очень нелепо, и мы смеялись над Густавом. Но он продолжал работать как ни в чем не бывало, и в один прекрасный день скрипка была готова! И что всего удивительней — он сразу же на ней заиграл, хотя до этого никогда не держал скрипки в руках. Казалось, делая скрипку, он одновременно освоил игру на ней.
Молодой хозяин просил меня присматривать за Густавом.
— Понимаешь, он из таких, что в любой день может сбежать, — объяснял хозяин. — Не то чтоб над ним сюило очень трястись, — он здесь все равно не на месте, — только не дело это, если ученик удирает Пойдут всякие разговоры, сам понимаешь...
Не только хозяин, каждый мог без труда увидеть, что Густаву здесь не место. Но когда я вел себя так же и не проявлял интереса к своему ремеслу, меня просто считали лентяем. И я завидовал Густаву, твердо знавшему, чего он хочет.
— Напрасно ты следишь за мной, — говорил он, — мне еще сперва надо выучиться играть по нотам. А уж потом я сбегу с бродячим цирком.
Этот маленький, беспомощный мальчуган не сомневался в своем призвании, оно было у него в крови. А я до сих пор не знал, чего хочу.
Однажды ко мне неожиданно пришел гость — Якоб Хансен; он прошел к нам во двор переулком и, внезапно появившись под окнами мастерской, поманил меня длинным указательным пальцем. Все это выглядело очень забавно, и товарищи не преминули громко расхохотаться. Из-за своей стеснительности Якоб всегда вел себя так, что, желая остаться незаметным, привлекал всеобщее внимание. Услышав смех, он обиделся и скрылся в переулке, а я побежал следом, боясь, что он уйдет.
— Вот дурни! — Он толкнул меня в грудь вместо приветствия.
Мы давно уже не виделись, пожалуй, с тех пор, как меня отдали в учение, не виделись по моей вине. Бывая в Нексе, я ни разу не зашел к нему. Когда я уехал из дому, он был учеником на лесопилке, но через год в Нексе открыли реальное училище, и Якоб сразу же поступил туда. Еще через год он на отлично сдал выпускные экзамены. По всему острову только и говорили что о нем. А теперь Якоб приехал в Рэнне навести справки: он хотел подготовиться и экстерном сдать экзамены на аттестат зрелости при классической гимназии. Я гордился им и очень был рад, что он зашел ко мне; его посещение как-то поднимало меня в собственных глазах.
— Ах, черт подери, так он твой друг? — спросил меня молодой хозяин, когда Якоб с полгода тому назад напечатал в «Ависен» статью, направленную против пробста нашего города, в которой припер того к стене с помощью библейских текстов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43