Деайним, себе на горе, как раз поторопил свою родню, и с него детскую серьгу уже сняли, возместив потерю головной цепочкой. Если хоть один из помолвленных уже взрослый, разорвать помолвку нельзя. Убить разве только. Серебряная цепочка Деайнима сковала Эйлене-Аэйр на пути к Эйлене-Аят.
Родители Деайнима сориентировались мигом и выдворили жениха Эйлене в действующую армию прежде даже, чем сама Эйлене сообразила что к чему. Там Деайним Крайт пользовался лютой ненавистью всего начальства, включая Акейту — возглавлявшую пограничный гарнизон. Деайним никогда не возражал старшим по званию. Блестящий риалот, он в словах не нуждался. Хохотала вся армия, но ведь не наложишь дисциплинарное взыскание за мелодию!
Естественно, что Деайним, по молодости лет богатый талантом вляпываться, и здесь отличился. Акейта, создание системы тотальных протекций, была бездарнейшим полководцем: хуже вообразить невозможно. Деайним же был стратег прирожденный. Опять-таки жить охота. Солдаты сразу поняли то, чего Акейта не поняла и на третий день. Но молчали. Под трибунал кому охота? Деайним, по меткому замечанию кавалерии, «дал и взял»: дал Акейте в ухо и взял командование на себя. Затем отправился в безрассудную атаку, чем и отвлек-таки часть сил противника от крепости. Защитники крепости справились и без него. Сам же Деайним со своими сторонниками затянул преследователей в Алмазную Могилу. Так пустыня называлась. Могила — понятно почему, а Алмазная — так песок там был острей алмазной пыли, в чем боевая когорта вскоре и убедилась. Вся прелесть маневра и заключалась в его безумии. Противник весело преследовал когорту, и в мыслях не имея, что Деайним направляется в это гиблое место. Никто в здравом уме не пошел бы. Акейта, к слову, даже в сторону Алмазной Могилы не могла ни одного человека направить. Но Крайта-риалота любили и за ним пошли. Как могут только матерые воины пойти за пятнадцатилетним генералом. «Хороший мальчишка. Пацан еще. Пусть живет. Поможем обормоту». Обормот завлек противника в зыбучие пески. Возвращаться и попадать в котел смысла никакого. Значит, вперед. Очень категорический императив. Воды нет, жрать нечего. Вперед, одним словом. Тонкий песок легче пыли и острее ножа. Пили кровь коней — пока были живы кони. Омовения совершали собственной кровью: до самых колен ни у кого и клочка целой кожи не осталось. Пока могли — пели. Потом держали строй под звуки Крайтовой алоты. Распухшие пальцы извлекали из инструмента нечто чудовищное. Одной этой музыки хватило бы сойти с ума, а тут еще солнце, жара, песок… зато и появилась когорта где не ждали. В бой даже вступать не пришлось. Отряд Деайнима довершил окружение. Сам Деайним в числе многих прочих поймал пустынную лихорадку. Лежал слабый, как птенец, и пышно бредил. Солдатня размышляла, что делать с сопляком, ежели выживет. Крепость-то защитили, но первым делом шлепнули Акейту. Оно понятно, но в ответе быть Деайниму: первый начал. Вояки героического сосунка спрятали. Благополучно выжив, Деайним простился со всеми и отправился за кордон. Там его услуги были приняты, и года два он проходил в звании начальника гарнизона: поменьше армии, побольше когорты.
Край, куда подался Деайним, был его родине союзником в силу обоюдной необходимости. До поры до времени. Ибо там наравне с Аят чтили прекрасного демона Айта. Отсюда и менее выраженная, по словам Одри, «самкократия». Одри и вообще развлекала эта сугубо местная разновидность ереси. Конечно, любой господствующей и воинствующей церкви еретики нужны, иначе с кем же воевать-то? Но ересь нужна постольку, поскольку нужна. Вот на Земле, к примеру, католики вполне обошлись бы без еретиков. Да и гугеноты без папистов проклятых обошлись бы с удовольствием. Другого бы кого-нибудь придумали. Но если ересь становится женской или мужской, дело меняется. Ведь ни женщины без мужчин, ни мужчины без женщин в конечном счете обойтись не могут. Безвыходно. Оттого и борьба с ересью здесь была яростной и безнадежной.
Около двух лет Деайним проваландался у проклятых вероотступников, предвкушал повышение, но только и довелось, что предвкусить. Эйлене-Аят объявила войну государству, оскорбившему благодать Аят. Деайним волею судеб оказался эмигрантом, но все силы потустороннего мира не сделали бы его наемником. Он вернулся.
Сразу, естественно, дважды дезертир. Из родной армии — и куда — к язычникам! Приговор. Язычники в ту же дудку: когда — во время военных действий! Приговор. Победителей как раз судят. Эйлене-Аят, не нуждавшаяся в живом напоминании об Эйлене-Аэйр, вынесла смертный приговор, но тут пошли волнения в армии. Помилование, хоть и частичное, принесли Деайниму как кофе в постель — прямо на эшафот. Гражданская казнь и пожизненная каторга.
Тут как раз пятнадцатилетней Эйлене-Аят припала охота иметь свою и только свою столицу. Годика три Деайним ее строил. Впоследствии пригодилось. Кто лучше скроется в Конхалоре, кто лучше его знает, чем человек, его построивший? Деайним, еще не выйдя из отупения после эшафота (петлю на шею накидывали даже в случае помилования, мерзость какая), тем не менее прокладывал тайные ходы и размещал укрытия где ни попадя. Просто так, чтоб обмануть надсмотрщиков. О свободе он тогда и не мечтал, но ведь надо иметь цель, не то и опуститься недолго. Целью Деайнима стало провести за нос господ тюремщиков. Он не знал тогда, что строит для себя. На третьем году подобной жизни Эйлене-Аят посетила свою будущую столицу. Увидев ее, Деайним освирепел. На белом облицовочном камне он настрочил послание: или Эйлене-Аят немедленно устроит ему побег, или он тут же всем, всем, всем расскажет о помолвке, и быть ей тогда Эйлене-Аэйр ре-Айним, женой каторжника. И постарался, чтоб путеводный камень попался ей на глаза. Конечно, знай Эйлене то, что знал Деайним, его бы с землей сровняли. Деайним вдвойне блефовал. Во-первых, это Эйлене была уверена, что он женится. Деайним считал, что скорее всего нет. Конечно, Эйлене-Аят прелакомый кусочек, можно и не удержаться в благих намереньях, так что голову на отсечение давать не стоит, но жениться на Эйлене… бр-р. Главное все же в другом. Как только отзвучала формула отречения, как только с головы его сорвали цепочку, он потерял статус взрослого жителя. Он был граждански мертв, А значит, все сделки и договоры рассыпались в прах. В том числе и помолвка. Деайним, отлично подкованный во всех уложениях гражданского и уголовного права, как всякий нормальный каторжник, знал это, Эйлене — нет. Кто сказал, что власть предержащие обязаны знать законы? Так что и дня не прошло, как карета Эйлене-Аят увезла Деайнима от сияющей белизны Конхалора. Деайним для вящей незаметности притулился на полу кареты, в кровь обдирая щеку и ухо о рубины, усеявшие ремни сандалий Эйлене-Аят, и думал, не велика ли цена за свободу — лежать у ног богоподобной Правительницы…
Когда Одри выбралась, она отлично поняла, зачем Деайним ее столкнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26