Спаситель поспешно отпустил.
- Лады, - проговорил он.
- Доберусь без вас! Ходить-то я не разучился!
- Счастливо, - сказал спаситель.
Спаситель, подумал я. Раньше это слово писали с большой буквы. И
обозначало оно одного-единственного человека.
А теперь?
Юрик опять плакал. Это разве жизнь? Из дому выйти нельзя! Добро бы на
фронте был искалечен, как Синцов или Мересьев, а то ведь смешно! Не
связалось у природы, на миг она недосмотрела, и за эту ее исчезающе малую
халатность он, живой, ни в чем не виноватый, всю жизнь никуда не годен,
никому не нужен, всю жизнь смешон!.. Потому и Вика... Если б он был
сильным, как эти двое! Быть сильным, как веселый спаситель, ему и в голову
не приходило, сила ассоциировалась у него лишь со злом. Он полз, и вдруг
сообразил, что не знает, где дом. Он остановился. Он же обещал маме
вернуться через час - а прошло сколько? Стемнело! Мама, наверное, места
себе не находит! Позвонить немедленно! Он зашарил по карманам, вспомнил,
что двушки остались у фашистят.
Дима проводил взглядом заплаканного смешного мальчишку, продолжая
улыбаться. Он чувствовал себя великолепно. Он знал, что драки мог и не
выстоять, но подошел без колебаний, лихо и бесшабашно. Сегодня он
всемогущ. Звездный день.
А Юрина мама вновь обзванивала милицию, больницы и морг. В милиции ее
голос уже помнили; молоденький дежурный, как умел, пытался успокоить ее:
"Да что вы, мамаша, ну с девушкой загулялся..." "Он у меня не ходит с
девушками!" - отчаянно кричала мама. В трубке приглушенно хмыкали -
дежурный-то знал, как проводят парни теплые вечера, особенно если мамы о
них такого мнения. Но не спорить же с обезумевшей. "Ну гуляет, вечер
теплый..." "Хорошенькое дело, теплый! Дождь лил как из ведра!" "Может, к
другу зашел?" "К какому это другу?!"
И бабуля маячила рядом в длинном мятом халате, бубня: "Распустила
мальца... Никого в грош не ставит... Против меня подначивала, а он против
всех пошел... Погоди, погоди, может он с бандой какой связался..."
"Перестаньте!!!" - кричала мама, впиваясь ногтями себе в щеки. Что-то
нереальное творилось вокруг: уклад сломался, и она чувствовала себя как
рыба, выкинутая из воды. Она успела дважды обежать округу, осмотрела все
подъезды, в каждом ожидая увидеть его, Юрчонка, пусть хоть избитого, хоть
пьяного, хоть болтающего, как последний эгоист, с самой незнакомой ей
девчонкой - крик, слезы, допрос, проникновенная беседа будут потом, а
сейчас - найти!.. У нее заходилось сердце, в глазах темнело. Дома валилась
на диван, глотала сердечное - а тут уже вставала над ней, шаркала за ней
по квартире неотступно мать ее мужа, к телефону ли, на кухню ли, и
бубнила, бубнила: "Это он нарочно мудрует. Вчера-то измывался над старухой
из-за несчастных рецептов этих... Твоими все стараниями, а вона, против
самой обернулось. Походила бы ты за ним. Как он из дому - ты следом
незаметненько. Что-то он часто на кино просит - видать, девок водит по
ресторанам, в институтах-то нынче такие бэ все..." "Перестаньте!!!" -
кричала мама, а милиционер хихикал, и кошмар этот был нескончаем.
Любимым мостом Димы был Охтинский - казалось, древний, готический
какой-то. В этот вечер он успел навестить и мост. Свесившись, поглядел на
мерцающие черные струи и двинулся дальше, к Суворовскому. Из темноты,
прочеркнутой пунктирами береговых огней, летел ветер, робко перебирал
волосы, гладил щеки. Ветер - не Она. Она улетела навсегда. Он думал об
этом спокойно, с мягкой грустью, подобной голубому свету плывущего в
красноватом небе Смольного собора. Он потерял Ее. Она будет возвращаться,
будет вновь уезжать - не к нему и не от него. Он стал омерзительно
свободен. Он остался один.
Он сделался настолько всемогущ, что решился написать родителям. Уйдя
от шумных главных магистралей, он пристроился на лавочке под фонарем, от
которого вниз струился конус чуть светящегося тумана, и достал блокнот.
"Дорогие мама и папа! - написал он. Карандаш подзатупился уже, Дима обгрыз
дерево вокруг грифеля и заточил его о последний лист блокнота. - Простите,
бога ради, что не заехал, дел у меня в Питере до беса, и я спешил. Но
теперь, хвала господу, я со всей текучкой расклепался и свободен яко птах
небесный. На днях буду в Москве - я посчитал, мой бюджет позволит - и
тогда обязательно заверну дня на два, на три, а то и поболе", - слова
текли легко и плавно, будто карандаш сам сочился изящными сыновними
оборотами. Так случалось редко, и надо было использовать звездный миг до
последнего. Дима исписал лист, второй, третий, не сообщая ничего
существенного - зачем им зря настроение портить? Зато мимоходом касался
различных мелочей прошлой жизни, которые родители так любили вспоминать и
умиляться. А в голове медленно текли мысли величавые и смиренные, как у
мудрого старца - ничуть не связанные с создаваемым текстом. "С учебой все
в порядке. Шеф даже вспоминал на последнем экзамене - а, мол, это тот
самый Садовников?" Потом нарисовал себя во временном измерении. Одна его
половина удалялась, широко шагая вдаль, где дыбился маленький Медный
всадник, и там выворачивалась, а вторая половина шагала навстречу зрителю
и сыновне улыбалась. Он еще подумал и написал наискось: "Одна нога здесь,
другая - там". Самое трудное позади, подумал он, закрывая блокнот. Завтра
купим конверт, запечатаем и швырнем. Шокотерапия.
Он встал и сразу понял, что никуда идти уже не хочет. И просто
пересел на другой конец скамьи, туда, где над ней грузно нависли
неподвижные, распластанные ветви сирени.
В домах гасли окна - то одно, то другое. Гасли слабые отсветы на
влажных темных листьях. Водянистый, теплый покой курился над асфальтом,
над лужами, над газонами и кустами, над Димой.
А как суетно начинался день!
Наверное. Она-то уже там. То есть, конечно, там, может, и накупаться
успела. Взглянуть бы на того, с кем Она болталась по Золотому кольцу... и,
может, скоро заработает по золотому кольцу... если такой есть. Наверное,
есть. А может, и нет. Все не так просто.
Все очень просто. Не любит. Остальное - неважные детали. Мимо
прошлепал сгорбленный старичок, ведший на поводке крохотную собачонку.
Собачонка подбежала к Диминым ногам, принюхалась. Старичок, не глядя,
ждал. Собачонка визгливо тявкнула, кинув голову вперед, и Дима
непроизвольно дернулся.
- Она не укусит, - успокоил старичок.
- Тем лучше для нее, - ответил Дима.
Старичок переложил поводок из руки в руку, подышал на освободившуюся
ладонь и спрятал ее в карман теплой куртки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53