Выбора не было, и я постарался объяснить это Симоне, которая думала иначе. Мы заспорили; наш спор был похож на замкнутый круг; она приводила свои доводы с таким жаром, что я чуть было не проморгал машину, подъехавшую к дому.
Судя по звуку, это был вездеход «фольксваген»; стало быть, явился Штейнер, и неспроста. Он наверняка приехал объяснить ей причину тревоги и предложить остаться на ночь у него.
Он уже подходил к крыльцу – слышно было, как хрустит гравий под сапогами. Она направилась к двери, с отчаянием взглянув через плечо на меня. Я ободряюще махнул рукой, вышел наружу через кухню и притаился в тишине ночи, а она открыла дверь и встретила его. Свою роль она играла хорошо.
– Что случилось, Манфред?
– Английские коммандос прорвались в бухту. Их, кажется, уже поймали, но не всех. Я думаю, тебе лучше на ночь переехать в Шарлоттстаун.
– Да нет, пожалуй, не стоит. – Ей удалось сказать это с легким смехом. – Что им до меня... А что произошло на море?
– Скверная штука. Торпедный катер вышел на поиски судна, которое доставило их.
– И нашел его?
– Вот именно – нашел. Они слились в объятиях. Оба пошли ко дну.
– Кто-нибудь уцелел?
– Радль распорядился, чтобы ни одно судно не выходило в море, если ты это имеешь в виду. – Он горько усмехнулся. – Ты знаешь, он действует строго по уставу, не более того. Действия на море – дело моряков; торпедный катер был последней морской единицей в Шарлоттстауне. Армия не имеет права соваться за пределы волнолома.
– Но ведь там погибают люди, которых можно было бы спасти, – сказала она.
– Совершенно верно, но для господина полковника Отто Радля правила есть правила, порядок есть порядок.
Наступила небольшая пауза, потом он спросил озадаченно:
– Это еще что такое?
Именно тут я сообразил, что на мне нет вязаной шапочки. Я глянул в щель и увидел, что он стоит у камина и держит в руке мою шапочку. Одет он был так же, как и прежде, только теперь на поясе у него в кожаной кобуре висел «люгер».
Странно, но вражды к этому человеку у меня не было. Я много уже знал о нем. Мне нравилось то, что я знал и видел, когда наблюдал за ним и Симоной: она вряд ли уж так безнадежно ошиблась в оценке этого человека. По той же причине не мог ошибаться и Эзра Скалли. Он и в самом деле рисует как Бог.
– Кто здесь был, Симона? Скажи мне, я требую.
Тон его голоса был на этот раз более суровым, и совершенно неожиданно его осенило возможное объяснение. Он начал поворачиваться, и я вошел, держа маузер наготове.
– Эти штуковины придумало гестапо, чтобы убивать бесшумно. Они действуют безотказно. Поэтому делай что тебе говорят. Забери у него оружие, Симона.
Она была бледна, как призрак, глядела затравленно. Он стоял словно изваяние, глядя, как она двинулась в его сторону. Она закрыла глаза, задрожала и отступила.
– Нет... нет, Оуэн, я не могу... не смогу... я...
Ее слова на миг отвлекли меня. Я глянул в ее сторону, и тут Штейнер, крутанувшись на одной ноге, швырнул мне в лицо фуражку, ухватил за левое запястье, выбил маузер из руки и, припав на колено, провел такой бросок, что я кувырком перелетел через ковер, лежавший посреди комнаты.
Я выставил плечо, вскочил на ноги, держа наготове финку в правой руке, и отвел руку назад, чтобы метнуть ее с разворота. Его реакция была фантастической: в долю секунды он успел выхватить пистолет, и мы оказались на миг друг против друга, готовые к смертельному бою, как вдруг между нами оказалась Симона, неумело сжимая в руке мой маузер.
– Прекратите! – крикнула она. – Прекратите это глупое, бессмысленное убийство!
Я ждал согнувшись, а Штейнер все еще стоял на колене и держал наготове пистолет.
– Это – Оуэн Морган, Манфред! – закричала она. – Ты что, не понимаешь? Это же Оуэн Морган!
Он бросил быстрый взгляд на нее, потом на меня, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на удивление.
– Это правда? Вы – Оуэн Морган?
– Да, это так.
Он неожиданно улыбнулся, причем вполне добродушно, поднялся и сунул пистолет в кобуру. Потом обнял Симону за плечи и сказал:
– Все в порядке, Симона. Теперь все будет хорошо.
Он попытался взять из ее руки маузер, но она отпрянула:
– Нет, пусть он пока будет у меня. Чтобы на равных, понятно? Я не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал. Я этого не перенесу.
Она стояла и смотрела на нас горящими глазами, потом повернулась и бросилась в спальню. Дверь хлопнула, и Штейнер, покачав головой, сказал:
– Бедная Симона. Война есть война, то легче, то тяжелее, но когда не знаешь, за кого ты... – Он протянул мне руку. – Манфред Штейнер. Я уже давно хотел с вами познакомиться. Знаменитый Оуэн Морган!..
– Я не знал, что так знаменит.
– Ну как же, у Симоны вы на языке с утра до вечера. Только и разговору, что об Оуэне Моргане. Каждая скала на берегу – обязательно памятник чему-то, что вы вместе делали, какому-то сказочному подвигу из бесконечного лета.
Я угостил его сигаретой, и он стал задумчиво разглядывать меня.
– Вы прибыли вместе с коммандос?
Причин отрицать это я не видел.
– Я командовал операцией.
– Но вы не в военной форме.
– В форме или не в форме, – пожал я плечами, – какое это имеет значение с точки зрения приказа немецкого командования?
– Здесь этот приказ выполняется, предупреждаю вас, – сказал он. – Нынешний губернатор, полковник Радль, – суровый человек. Он всегда выполняет приказ, как бы это ни было неприятно. Согласно действующему приказу военнослужащие вражеских спецподразделений при взятии в плен подлежат казни незамедлительно. Ответственность за буквальное выполнение этого приказа лежит лично на командире каждого укрепленного района.
– Со стороны Радля это большая глупость, честно говоря, – сказал я. – Война не продлится больше месяца, это – крайний срок. Британские войска вот-вот пересекут Эльбу, а русские уже сражаются на подступах к Берлину.
– Знаю, – сказал он. – Я слушаю радио Би-би-си, вероятно, чаще вас, но Радль – человек особенный. В молодости он начинал вместе с Гитлером, еще в двадцатых годах, до прихода НСДПГ к власти. Ему это заменяет религию. И верит он полностью и без остатка. Он бы и своей собственной казни смотрел прямо в лицо, умер бы за свою веру так же спокойно, как древний христианин, преданный мучительной смерти в Риме. Ничто не могло бы убедить его изменить долгу.
– Сколько человек из группы вторжения осталось в живых?
– Не знаю. Несомненно, есть пленные. Двое, по крайней мере. Так мне сказал унтер из саперов, который шел докладывать в комендатуру.
Он покачал головой и спросил:
– Какова была цель рейда?
– Мы шли, чтобы узнать о вас и вашем проекте «Черномазый», – признался я, присаживаясь на край стола. – Руководство полагало, что вы могли бы представлять угрозу, если ваши люди решат сопротивляться до конца на этих островах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Судя по звуку, это был вездеход «фольксваген»; стало быть, явился Штейнер, и неспроста. Он наверняка приехал объяснить ей причину тревоги и предложить остаться на ночь у него.
Он уже подходил к крыльцу – слышно было, как хрустит гравий под сапогами. Она направилась к двери, с отчаянием взглянув через плечо на меня. Я ободряюще махнул рукой, вышел наружу через кухню и притаился в тишине ночи, а она открыла дверь и встретила его. Свою роль она играла хорошо.
– Что случилось, Манфред?
– Английские коммандос прорвались в бухту. Их, кажется, уже поймали, но не всех. Я думаю, тебе лучше на ночь переехать в Шарлоттстаун.
– Да нет, пожалуй, не стоит. – Ей удалось сказать это с легким смехом. – Что им до меня... А что произошло на море?
– Скверная штука. Торпедный катер вышел на поиски судна, которое доставило их.
– И нашел его?
– Вот именно – нашел. Они слились в объятиях. Оба пошли ко дну.
– Кто-нибудь уцелел?
– Радль распорядился, чтобы ни одно судно не выходило в море, если ты это имеешь в виду. – Он горько усмехнулся. – Ты знаешь, он действует строго по уставу, не более того. Действия на море – дело моряков; торпедный катер был последней морской единицей в Шарлоттстауне. Армия не имеет права соваться за пределы волнолома.
– Но ведь там погибают люди, которых можно было бы спасти, – сказала она.
– Совершенно верно, но для господина полковника Отто Радля правила есть правила, порядок есть порядок.
Наступила небольшая пауза, потом он спросил озадаченно:
– Это еще что такое?
Именно тут я сообразил, что на мне нет вязаной шапочки. Я глянул в щель и увидел, что он стоит у камина и держит в руке мою шапочку. Одет он был так же, как и прежде, только теперь на поясе у него в кожаной кобуре висел «люгер».
Странно, но вражды к этому человеку у меня не было. Я много уже знал о нем. Мне нравилось то, что я знал и видел, когда наблюдал за ним и Симоной: она вряд ли уж так безнадежно ошиблась в оценке этого человека. По той же причине не мог ошибаться и Эзра Скалли. Он и в самом деле рисует как Бог.
– Кто здесь был, Симона? Скажи мне, я требую.
Тон его голоса был на этот раз более суровым, и совершенно неожиданно его осенило возможное объяснение. Он начал поворачиваться, и я вошел, держа маузер наготове.
– Эти штуковины придумало гестапо, чтобы убивать бесшумно. Они действуют безотказно. Поэтому делай что тебе говорят. Забери у него оружие, Симона.
Она была бледна, как призрак, глядела затравленно. Он стоял словно изваяние, глядя, как она двинулась в его сторону. Она закрыла глаза, задрожала и отступила.
– Нет... нет, Оуэн, я не могу... не смогу... я...
Ее слова на миг отвлекли меня. Я глянул в ее сторону, и тут Штейнер, крутанувшись на одной ноге, швырнул мне в лицо фуражку, ухватил за левое запястье, выбил маузер из руки и, припав на колено, провел такой бросок, что я кувырком перелетел через ковер, лежавший посреди комнаты.
Я выставил плечо, вскочил на ноги, держа наготове финку в правой руке, и отвел руку назад, чтобы метнуть ее с разворота. Его реакция была фантастической: в долю секунды он успел выхватить пистолет, и мы оказались на миг друг против друга, готовые к смертельному бою, как вдруг между нами оказалась Симона, неумело сжимая в руке мой маузер.
– Прекратите! – крикнула она. – Прекратите это глупое, бессмысленное убийство!
Я ждал согнувшись, а Штейнер все еще стоял на колене и держал наготове пистолет.
– Это – Оуэн Морган, Манфред! – закричала она. – Ты что, не понимаешь? Это же Оуэн Морган!
Он бросил быстрый взгляд на нее, потом на меня, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на удивление.
– Это правда? Вы – Оуэн Морган?
– Да, это так.
Он неожиданно улыбнулся, причем вполне добродушно, поднялся и сунул пистолет в кобуру. Потом обнял Симону за плечи и сказал:
– Все в порядке, Симона. Теперь все будет хорошо.
Он попытался взять из ее руки маузер, но она отпрянула:
– Нет, пусть он пока будет у меня. Чтобы на равных, понятно? Я не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал. Я этого не перенесу.
Она стояла и смотрела на нас горящими глазами, потом повернулась и бросилась в спальню. Дверь хлопнула, и Штейнер, покачав головой, сказал:
– Бедная Симона. Война есть война, то легче, то тяжелее, но когда не знаешь, за кого ты... – Он протянул мне руку. – Манфред Штейнер. Я уже давно хотел с вами познакомиться. Знаменитый Оуэн Морган!..
– Я не знал, что так знаменит.
– Ну как же, у Симоны вы на языке с утра до вечера. Только и разговору, что об Оуэне Моргане. Каждая скала на берегу – обязательно памятник чему-то, что вы вместе делали, какому-то сказочному подвигу из бесконечного лета.
Я угостил его сигаретой, и он стал задумчиво разглядывать меня.
– Вы прибыли вместе с коммандос?
Причин отрицать это я не видел.
– Я командовал операцией.
– Но вы не в военной форме.
– В форме или не в форме, – пожал я плечами, – какое это имеет значение с точки зрения приказа немецкого командования?
– Здесь этот приказ выполняется, предупреждаю вас, – сказал он. – Нынешний губернатор, полковник Радль, – суровый человек. Он всегда выполняет приказ, как бы это ни было неприятно. Согласно действующему приказу военнослужащие вражеских спецподразделений при взятии в плен подлежат казни незамедлительно. Ответственность за буквальное выполнение этого приказа лежит лично на командире каждого укрепленного района.
– Со стороны Радля это большая глупость, честно говоря, – сказал я. – Война не продлится больше месяца, это – крайний срок. Британские войска вот-вот пересекут Эльбу, а русские уже сражаются на подступах к Берлину.
– Знаю, – сказал он. – Я слушаю радио Би-би-си, вероятно, чаще вас, но Радль – человек особенный. В молодости он начинал вместе с Гитлером, еще в двадцатых годах, до прихода НСДПГ к власти. Ему это заменяет религию. И верит он полностью и без остатка. Он бы и своей собственной казни смотрел прямо в лицо, умер бы за свою веру так же спокойно, как древний христианин, преданный мучительной смерти в Риме. Ничто не могло бы убедить его изменить долгу.
– Сколько человек из группы вторжения осталось в живых?
– Не знаю. Несомненно, есть пленные. Двое, по крайней мере. Так мне сказал унтер из саперов, который шел докладывать в комендатуру.
Он покачал головой и спросил:
– Какова была цель рейда?
– Мы шли, чтобы узнать о вас и вашем проекте «Черномазый», – признался я, присаживаясь на край стола. – Руководство полагало, что вы могли бы представлять угрозу, если ваши люди решат сопротивляться до конца на этих островах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51