Так что вы зря потратили время. Ваши люди в гавани что-то напутали, ваша канонерка – по-английски, кажется, так, если не ошибаюсь, – на дне моря. Задание провалено. – Последние слова он проговорил по-английски: – Задание не выполнено. Такой гриф шлепнут на досье по этому делу. Верно?
– Да, приблизительно так.
Он выпрямился, заложив руки за спину.
– Вам известен приказ немецкого командования?
– Естественно.
– Тогда вы должны знать, что согласно его положениям все члены так называемых десантно-диверсионных отрядов должны быть казнены немедленно после захвата в плен.
– Все в ваших руках.
Мое замечание его ничуть не задело. Он мрачно кивнул и заметил:
– Вообще-то, полковник Морган, расстреливать диверсантов – обязанность военного коменданта района, а не моя. Генерал Мюллер, последний военный комендант, погиб, подорвавшись на мине, четыре недели назад.
– Какая неосторожность...
– Новый губернатор, капитан третьего ранга Карл Ольбрихт, еще не прибыл.
– И вы его замещаете?
Он снова выдавил из себя натужную улыбку и ответил:
– Примерно.
– Стало быть, меня расстреляют только после того, как новый комендант подпишет нужную бумагу? А до того как?
– А до того – все как у всех, – ответил он и сел. – Придется поработать, полковник Морган. Работы хватает. Будете работать в кандалах вместе с остальными заключенными.
Ни с того ни с сего Штейнер вдруг решил напомнить о правилах обращения с военнопленными по Женевской конвенции:
– Я обязан вновь подчеркнуть, что сегодня утром полковник Морган совершил рыцарский поступок...
– Это известно, Штейнер, – спокойно сказал Радль. – Вы свободны.
Штейнер продолжал стоять, а я молился, чтобы ему хватило самообладания. Первый раз за все время знакомства я увидел по его лицу, что он взволнован, – и он снова заговорил.
Радль снова прервал его, причем достаточно мягко. Рыцарский крест на груди у Штейнера – единственная награда, которую немцы безусловно уважали, – требовал соответствующего обхождения.
– Вы свободны, Штейнер.
Штейнер козырнул и щелкнул каблуками, а Радль сказал:
– Можете отвести полковника Моргана к остальным, Брандт.
– Вы что, ничего не знаете о положении на фронтах? – спросил я. – Если так, то знайте: скоро войне конец, вы проиграли.
Радль откозырял и мне – привычно и угрюмо.
Я рассмеялся ему в лицо и вышел.
Мы подъехали к форту Эдвард над Шарлоттстауном. Эдвард был самый крупный из четырех королевских военно-морских фортов, построенных в пятидесятых годах прошлого столетия, во время, когда английское правительство было обеспокоено отношениями с Францией.
У ворот за бруствером из мешков с песком стоял часовой, вооруженный пулеметом. Взмахом руки он приказал нам следовать через гранитную арку, на которой было по-латыни вырезано: «Королева Виктория», а чуть выше дата – «1856 г.».
Внутри форта сквозь камни мостовой пробивалась зеленая трава, как и в прежние времена; новинкой были железобетонные лоты. Кроме того, по всему двору стояли грузовики. А надпись на табличке говорила о дислокации артиллерийской части. Мы выбрались из вездехода, и Брандт вежливо пригласил меня пройти в открытые деревянные двери старого блокгауза.
Один из жандармских унтеров поспешно вышел вперед, держа наготове ножные кандалы. Брандт повернулся ко мне, побледнев, и сказал по-английски:
– Простите, полковник. Такое дело... Солдат должен выполнять приказ.
– Валяйте, – сказал я.
Опустившись на колени, унтер проворно защелкнул стальные кольца вокруг моих лодыжек и стянул их концы специальным ключом. Цепь между ними была фута два в длину, что позволяло более-менее сносно передвигаться.
– Куда теперь? – решительно спросил я.
Не сказав ни слова, Брандт двинулся вперед. Мы взобрались по каменным ступеням сбоку от блокгауза на нижнюю часть крепостного вала и прошли до самого его края. Однажды, лет так с тысячу назад, четырнадцатилетним мальчишкой я стоял здесь и смотрел, как мой отец выходил на лодке в море. Теперь на этом месте была береговая батарея, и в стенах бастиона зияли выбоины – видимо, после продолжительного обстрела острова с английских крейсеров.
Слышно было, как кто-то негромко напевает по-немецки протяжную грустную старую песню времен Первой мировой войны: «Аргоннский лес, Аргоннский лес, ты многим стал могилой». Мы взобрались на вторую приступку и немало удивили своим появлением шестнадцатилетнего паренька, лишь слегка похожего на солдата, который безмятежно отдыхал у склада боеприпасов, прислонив винтовку к стене.
Он вскочил и вытянулся; Брандт вздохнул и слегка потрепал его по голове, сказав:
– Как-нибудь на днях, Дюрст, мне придется повысить тебя в чине.
Этим он мне понравился, а ведь это кое-что значит, когда можешь так сказать о немецком полевом жандарме. Он отодвинул засов двери и отступил в сторону.
– Ну, полковник... – сказал он.
Я вошел внутрь, и дверь за мной захлопнулась. Внутри было довольно светло, благодаря старым орудийным бойницам. Много света, масса свежего морского воздуха – и промозглая сырость от дождевой влаги, сочащейся по скользким стенам. Когда я вошел, те, кто внутри, встали, словно ждали меня: Фитцджеральд, Грант, сержант Хаген и ефрейтор Уоллас. Стало быть, Стивенсу и Ловату не повезло, – а может, наоборот, повезло больше, чем другим.
– Господи Иисусе, это же полковник, – сказал Хаген.
Фитцджеральд не нашелся, что добавить к сказанному, и я, дружелюбно улыбнувшись, сказал ему:
– Что говорилось в ваших приказах? «Ни в коем случае не высаживаться на берег и не предпринимать никаких действий, могущих известить противника о вашем присутствии». Теперь вы довольны?
Будь у него оружие, он пристрелил бы меня. Но у него не было ничего, кроме вбитого накрепко аристократического чванства, не позволявшего препираться с людьми ниже себя по рождению. Он отошел в дальний угол и уселся.
Грант быстро шагнул ко мне, сжав свои огромные кулачищи, но, забыв про кандалы, рухнул на колени.
– Эх, сержант! – упрекнул я его. – Вечно у вас, лихих ребят-диверсантов, что-то неладно. Хоть бы звание уважали...
Я вскарабкался на старый орудийный лафет. Сквозь незаделанные бойницы дождь беспрепятственно лил внутрь струями. Я достал свой непромокаемый портсигар, закурил и перебросил сокровище вниз Хагену.
Отсюда открывался поистине величественный вид. В ясный день можно было бы увидеть остров Гернси – на горизонте, в тридцати пяти милях к северо-востоку, – в ясный день, но не в такое утро. А на северо-западе, милях в ста за проливом, был берег Корнуолла и мыс Лизард, откуда все и началось. Четыре дня назад. Невероятно...
Глава 1Богатейший из богатых
Берег под особняком на утесе в двух милях от мыса Лизард был опутан паутиной ржавеющей колючей проволоки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Да, приблизительно так.
Он выпрямился, заложив руки за спину.
– Вам известен приказ немецкого командования?
– Естественно.
– Тогда вы должны знать, что согласно его положениям все члены так называемых десантно-диверсионных отрядов должны быть казнены немедленно после захвата в плен.
– Все в ваших руках.
Мое замечание его ничуть не задело. Он мрачно кивнул и заметил:
– Вообще-то, полковник Морган, расстреливать диверсантов – обязанность военного коменданта района, а не моя. Генерал Мюллер, последний военный комендант, погиб, подорвавшись на мине, четыре недели назад.
– Какая неосторожность...
– Новый губернатор, капитан третьего ранга Карл Ольбрихт, еще не прибыл.
– И вы его замещаете?
Он снова выдавил из себя натужную улыбку и ответил:
– Примерно.
– Стало быть, меня расстреляют только после того, как новый комендант подпишет нужную бумагу? А до того как?
– А до того – все как у всех, – ответил он и сел. – Придется поработать, полковник Морган. Работы хватает. Будете работать в кандалах вместе с остальными заключенными.
Ни с того ни с сего Штейнер вдруг решил напомнить о правилах обращения с военнопленными по Женевской конвенции:
– Я обязан вновь подчеркнуть, что сегодня утром полковник Морган совершил рыцарский поступок...
– Это известно, Штейнер, – спокойно сказал Радль. – Вы свободны.
Штейнер продолжал стоять, а я молился, чтобы ему хватило самообладания. Первый раз за все время знакомства я увидел по его лицу, что он взволнован, – и он снова заговорил.
Радль снова прервал его, причем достаточно мягко. Рыцарский крест на груди у Штейнера – единственная награда, которую немцы безусловно уважали, – требовал соответствующего обхождения.
– Вы свободны, Штейнер.
Штейнер козырнул и щелкнул каблуками, а Радль сказал:
– Можете отвести полковника Моргана к остальным, Брандт.
– Вы что, ничего не знаете о положении на фронтах? – спросил я. – Если так, то знайте: скоро войне конец, вы проиграли.
Радль откозырял и мне – привычно и угрюмо.
Я рассмеялся ему в лицо и вышел.
Мы подъехали к форту Эдвард над Шарлоттстауном. Эдвард был самый крупный из четырех королевских военно-морских фортов, построенных в пятидесятых годах прошлого столетия, во время, когда английское правительство было обеспокоено отношениями с Францией.
У ворот за бруствером из мешков с песком стоял часовой, вооруженный пулеметом. Взмахом руки он приказал нам следовать через гранитную арку, на которой было по-латыни вырезано: «Королева Виктория», а чуть выше дата – «1856 г.».
Внутри форта сквозь камни мостовой пробивалась зеленая трава, как и в прежние времена; новинкой были железобетонные лоты. Кроме того, по всему двору стояли грузовики. А надпись на табличке говорила о дислокации артиллерийской части. Мы выбрались из вездехода, и Брандт вежливо пригласил меня пройти в открытые деревянные двери старого блокгауза.
Один из жандармских унтеров поспешно вышел вперед, держа наготове ножные кандалы. Брандт повернулся ко мне, побледнев, и сказал по-английски:
– Простите, полковник. Такое дело... Солдат должен выполнять приказ.
– Валяйте, – сказал я.
Опустившись на колени, унтер проворно защелкнул стальные кольца вокруг моих лодыжек и стянул их концы специальным ключом. Цепь между ними была фута два в длину, что позволяло более-менее сносно передвигаться.
– Куда теперь? – решительно спросил я.
Не сказав ни слова, Брандт двинулся вперед. Мы взобрались по каменным ступеням сбоку от блокгауза на нижнюю часть крепостного вала и прошли до самого его края. Однажды, лет так с тысячу назад, четырнадцатилетним мальчишкой я стоял здесь и смотрел, как мой отец выходил на лодке в море. Теперь на этом месте была береговая батарея, и в стенах бастиона зияли выбоины – видимо, после продолжительного обстрела острова с английских крейсеров.
Слышно было, как кто-то негромко напевает по-немецки протяжную грустную старую песню времен Первой мировой войны: «Аргоннский лес, Аргоннский лес, ты многим стал могилой». Мы взобрались на вторую приступку и немало удивили своим появлением шестнадцатилетнего паренька, лишь слегка похожего на солдата, который безмятежно отдыхал у склада боеприпасов, прислонив винтовку к стене.
Он вскочил и вытянулся; Брандт вздохнул и слегка потрепал его по голове, сказав:
– Как-нибудь на днях, Дюрст, мне придется повысить тебя в чине.
Этим он мне понравился, а ведь это кое-что значит, когда можешь так сказать о немецком полевом жандарме. Он отодвинул засов двери и отступил в сторону.
– Ну, полковник... – сказал он.
Я вошел внутрь, и дверь за мной захлопнулась. Внутри было довольно светло, благодаря старым орудийным бойницам. Много света, масса свежего морского воздуха – и промозглая сырость от дождевой влаги, сочащейся по скользким стенам. Когда я вошел, те, кто внутри, встали, словно ждали меня: Фитцджеральд, Грант, сержант Хаген и ефрейтор Уоллас. Стало быть, Стивенсу и Ловату не повезло, – а может, наоборот, повезло больше, чем другим.
– Господи Иисусе, это же полковник, – сказал Хаген.
Фитцджеральд не нашелся, что добавить к сказанному, и я, дружелюбно улыбнувшись, сказал ему:
– Что говорилось в ваших приказах? «Ни в коем случае не высаживаться на берег и не предпринимать никаких действий, могущих известить противника о вашем присутствии». Теперь вы довольны?
Будь у него оружие, он пристрелил бы меня. Но у него не было ничего, кроме вбитого накрепко аристократического чванства, не позволявшего препираться с людьми ниже себя по рождению. Он отошел в дальний угол и уселся.
Грант быстро шагнул ко мне, сжав свои огромные кулачищи, но, забыв про кандалы, рухнул на колени.
– Эх, сержант! – упрекнул я его. – Вечно у вас, лихих ребят-диверсантов, что-то неладно. Хоть бы звание уважали...
Я вскарабкался на старый орудийный лафет. Сквозь незаделанные бойницы дождь беспрепятственно лил внутрь струями. Я достал свой непромокаемый портсигар, закурил и перебросил сокровище вниз Хагену.
Отсюда открывался поистине величественный вид. В ясный день можно было бы увидеть остров Гернси – на горизонте, в тридцати пяти милях к северо-востоку, – в ясный день, но не в такое утро. А на северо-западе, милях в ста за проливом, был берег Корнуолла и мыс Лизард, откуда все и началось. Четыре дня назад. Невероятно...
Глава 1Богатейший из богатых
Берег под особняком на утесе в двух милях от мыса Лизард был опутан паутиной ржавеющей колючей проволоки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51