— Клаверинг, Джон — гидропоника.
Теперь соединились в одну картину знаки на рукавах Клаверинга и работа, которую он выполнял в течение последнего срока в тюрьме.
— Ага, хотите, чтобы мы отработали стоимость нашей перевозки? — заметил он.
Стюарт не обратил внимания на его слова.
— Коуден, Питер — воздушная циркуляция… Дэвис, Дэвид — воздушная циркуляция…
— Гидропонные работники, сюда! — послышался голос.
Клаверинг вместе с другими людьми своего отдела последовал за главным старшиной по проходам и лестницам, и с одиннадцатью депортируемыми оказался в скудно обставленной спальне. Старшина игнорировал все вопросы. Стальная дверь с убедительным щелчком закрылась.
Время едва тянулось. Разговоры велись практически ни о чем. Все были рады, когда ожил громкоговоритель на стене и им было приказано улечься в койки для отлета. Им не нравилось, что им не сообщают, что происходит — до этого бывшие заключенные путешествовали только как пассажиры, оплатившие проезд. Им стало легче, когда грохот затих и страшный вес исчез с их груди. Они немного поразвлеклись, пытаясь перемещаться по отсеку в отсутствии силы тяжести.
— Внимание! — рявкнул громкоговоритель на стене. Переборка под ним ожила и превратилась в большой видеоэкран. Он показал, очевидно, комнату управления корабля. Там был высокий мужчина в черной форме с четырьмя золотыми полосками капитана на рукавах.
— Комендант! — кто-то тихо шепнул. — Я так и думал, что он бывший капитан!
— Мужчины, — тихо проговорил капитан Кристофер. — Я делаю вам честь, называя мужчинами, потому что вам предстоит мужская работа. Работа настолько опасная и неопределенная, желающих ее выполнять свободных людей найти трудно…
— История, — помолчав, продолжил он, — повторяется. Несколько столетий назад был другой Кристофер — хотя это было его собственное имя, — который знал, что Земля круглая, и это в те времена, когда большинство моряков боялись, что если они уплывут слишком далеко на запад, то их корабли, и они вместе с ними, упадут с этого края. Этот другой Кристофер, этот Кристофер Колумб, обнаружил, что сможет вести корабли, только если наберет людей из тюрем.
— Всем вам, которые прибыли в миры Приграничья, были предоставлены шансы. Все вы обнаружили, исходя из своего первого опыта тюрьмы, что преступление того не стоит. И все же, хотя вы знали, что наказание за повторное преступление — депортация, вы не изменили образ жизни и оказались здесь — все вы, вследствие своих же собственных действий. Остальные из нас — я сам, старшие и младшие офицеры — здесь потому, что мы хотим здесь быть. И я бы хотел, чтобы вам стало ясно, что мы не допустим отклонений от нашей цели. Я хочу, чтобы вам было ясно, что мы, профессиональные космонавты, сможем управлять кораблем так, что поднимать бунт не имеет смысла. Я хочу, чтобы вам было ясно, что под моим командованием основным законом является следующий: кто не работает, тот не ест.
— Не знаю, сколько времени займет наше путешествие в терминах объективного времени — это нам еще предстоит узнать. Не могу даже сказать, как долго это займет в терминах субъективного времени — но, думаю, что не пройдет и полстолетия, как мы вернемся.
— Еще могу сказать — обратно мы не повернем. Ни один из вас не знает, как управлять кораблем. Вы могли бы со временем узнать достаточно, чтобы решиться на захват корабля и заставить моих навигаторов и инженеров следовать вашим приказам. Но я вам скажу, что корабль оснащен средствами защиты, установленными именно на этот случай. В крайне невероятном случае — случае успеха бунта, я вам обещаю, что возврата не будет.
Клаверинг лихорадочно перебирал в уме какие-нибудь легальные правила, на основании которых он мог бы выразить протест. Но таковых не было. Бежав в миры Приграничья, он стал подчиняться их законам, и один из этих законов гласил, что депортация есть наказание за третье преступление. Он не мог не восхититься хитроумию Федерации — сделать Приграничье убежищем для преступника и предложить этому преступнику, на бумаге, по крайней мере, шанс исправиться. Но, оказалось, всем тем, кто представлял собой претендентов на полет в космическом корабле, было дано очень мало шансов на исправление.
Вместе с другими он смотрел, как сканнер отвернулся от капитана и офицеров и показал часть космоса, куда направлялся корабль. Он услышал ни на что не похожий вой включенного привода Манншенна и понял, что через несколько секунд экран покажет только бессмысленные завихрения света.
Но они лучше, чем холодная пустота — бесконечное ничто, нарушенное только тусклой, далекой туманностью, к которой направлялся корабль — крошечное светящееся облако, представляющее собой, возможно, другую Галактику.
Он бежал всю свою жизнь и добежал, докуда только смог, до самого края ночи.
И он был не в состоянии остановиться.
Ключ
Существует ключ.
С тех пор, как Человек стал Человеком, он всегда охотился. Любопытство, я думаю — это черта, унаследованная от наших предков-обезьян. Если бы наши предки были собачьей или кошачьей породы, возможно, мы бы и не тратили столько времени, вопрошая: «Почему?» Собаки и кошки не любопытны по натуре, если дело не касается пищи. Обезьяны любопытны. Но если бы наши предки были собаками или кошками, мы не были бы Людьми в полном смысле этого слова, и наша интеллектуальная энергия направлялась бы только на более эффективное производство пищи и жилья, и очень возможно, что мы никогда не покинули бы поверхность нашей планеты.
Но мы Люди, ближайшие родственники обезьян, и мы покинули поверхность Земли. Так оно и получились, что в тот вечер я пил в «Баре и гриле Сюзи» в порту Форлон, на Лорне, самом жалком из всех миров Приграничья, и там меня нашел Халворсен.
Насчет Халворсена я скажу: он не был похож на родича обезьяны. Он просто был похож на обезьяну. Ему не было необходимости прижимать руки к глазам, к ушам или ко рту, чтобы стать похожим на одну из трех мудрых обезьян из притчи. Он был похож на небольшую серую обезьяну, которая прожила достаточно долго для того, чтобы стать умнее человека. Он был тощим, с круглым пузом. Его смуглое, сухощавое лицо, с которого смотрели два больших, грустных карих глаза, было обрамлено кустистыми седыми бакенбардами.
Я почувствовал, как эти глаза пристально смотрят на меня. Я ощущал его взгляд несколько секунд, после чего поднял голову с рук и взглянул в его глаза поверх стола с переполненными пепельницами, грязными стаканами и лужицами пролитых напитков.
Я не стремился к компании. Именно поэтому мои друзья — второй и третий помощники на корабле «Приграничный», их девушки и моя девушка — покинули меня. Я чувствовал отвращение ко всем и ко всему, включая самого себя, и чем больше пил, тем большее отвращение чувствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31