Мистер Понд походил на рыбу с круглыми глазами и сократовским лбом, сэр Хьюберт Уоттон - на сэра Хьюберта Уоттона, что друзья очень ценили.
- Какой позор! - говорил сэр Хьюберт. - Что они делают с евреями! Приличных, прилежных, безвредных людей, в которых не больше коммунизма, чем во мне, выгоняют без выходного пособия! Вы согласны со мной, Гэхеген?
- Еще бы! - ответил капитан. - Я евреев не обижаю.
Три с половиной раза чуть было не обидел, но сдержался.
Что же до сотен или тысяч бедных скрипачей и шахматистов, их обижать не надо. Но ведь они сами себя обижают, когда так преданы Германии - и там, и даже здесь.
- Ну это преувеличено, - сказал мистер Понд. - Помните Шиллера, во время войны? Шуму не было, я знаю точно, ведь такие дела по моему ведомству. Вообще я не люблю шпионских историй, это самые скучные из детективов, но эта история очень уж неожиданно кончилась. Конечно, вы знаете, что в военное время жизни нет от любителей, как у герцога Веллингтона не было жизни от писателей. Мы преследовали шпионов, любители нас. Какие-то маньяки являлись к нам и говорили, что такой-то или такой-то похож на шпиона, а мы никак не могли втолковать, что шпион на шпиона не похож. Немцы очень старались скрыть своих помощников: одни были совсем незаметны, другие - слишком заметны, одни - чересчур малы, другие чересчур велики, чтобы их увидеть...
В честных глазах Джоан Гэхеген засветилось удивление.
- Простите, - сказала она, - разве так бывает?
Муж ее, и без того возбужденный, весело засмеялся.
- Бывает, дорогая, бывает! - воскликнул он. - Пожалуйста, вот пример. Вспомни бедных Бэлем-Браунов из Масуэлл-хилла. Пришел он со службы, взял косилку, и видит - из газона торчит что-то рыжее, вроде шерсти. Друг мой Понд, собравший самую лучшую коллекцию усов (конечно, после сэра Сэмюела Сподда), тут же установил, что это - волосы одного из сынов Енаковых см. Книгу чисел 13, 34, судя по качеству - еще живого. Однако профессор Путер возразил, что это - титан, ибо, как известно, Юпитер схоронил их под Этной, под Оссой и под тем холмом, на котором стоит Масуэлл-хилл.
Домик моих несчастных друзей разобрали, холм раскопали, и обнаружили чудище вроде сфинкса. Увидев его лицо, миссис Бэлем-Браун испугалась и сообщила репортерам, что оно великовато. Но мистер Понд, проходивший мимо, заметил, что оно - маловато, что вскоре подтвердилось. Чтобы сократить простую, ходульную историю...
- Да, пожалуйста! - вскричала Джоан.
- ...скажу, - продолжал Гэхеген, - что титан был очень длинный и лицо его, по законам перспективы, едва виднелось в небесах. К счастью, он ушел и утонул в океане.
Видимо, он собирался читать лекции в Америке, подчиняясь еще одному закону, гласящему, что, если тебя заметили, ты обязан их читать.
- Надеюсь, это все? - спросила Джоан. - Ну хорошо, ты говоришь ради разговора, но ведь мистер Понд зря не скажет. Что же вы имели в виду?
Мистер Понд тихо откашлялся.
- Слова мои и впрямь связаны с одной историей, - сказал он, - сам я не вижу в них ничего странного, но, вероятно, объяснить их надо.
И - как всегда, не без дотошности - он рассказал то, что мы перескажем.
Случилось это на модном морском курорте, где размещался и крупный порт, а потому и профессионалы, и любители зорко глядели, нет ли шпионов. Округом ведал сэр Хьюберт, городком - мистер Понд, который расположился на незаметной улочке, в небольшом доме, с двумя помощниками - молчаливым, широкоплечим, но коротеньким Ваттом и длинным, говорливым, элегантным Траверсом, которого все называли по имени - Артур. Батт сидел в первом этаже, глядя на дверь, а Траверс - на втором, где хранились чрезвычайно важные бумаги, в том числе единственный план минных заграждений в гавани.
Мистер Понд сидел в доме меньше, он много ходил по городу и хорошо знал свой квартал, надо сказать, неприглядный. Там было несколько хороших, старинных домов, большей частью - пустых, а вокруг теснились истинные трущобы, где, как обычно говорится, "было неспокойно", что опасно всегда, а в военное время - особенно. На улице, прямо за дверью, он не нашел ничего примечательного, но напротив стояла антикварная лавка, изукрашенная по витрине азиатскими саблями, а рядом обитала миссис Хартог-Хаггард, которая была опасней всех сабель на свете.
Такие женщины есть повсюду, они похожи на старых дев с карикатуры, хотя нередко оказываются хорошими матерями и женами. Миссис Хартог-Хаггард была вдобавок похожа на ораторшу с пацифистского митинга, на самом же деле отличалась патриотизмом и даже воинственностью, хотя обе эти крайности, строго говоря, приводят к многословию и одержимости. Бедный мистер Понд хорошо запомнил тот злосчастный день, когда угловатая фигура заметалась у входа и подозрительный взор впился в него сквозь очки.
Войти и впрямь было нелегко, дверь только что чинили, досок не убрали, но гостья покричала на рабочих и, еще не дойдя до цели, создала гипотезу.
- Мистер Понд, - крикнула она в самое ухо бедному хозяину, - он социалист! Ворчит о каких-то профсоюзах, я сама слышала! Что они делают у вашей двери?
- Простите, - отвечал мистер Понд, - сторонник профсоюзов - еще не социалист, а социалист - еще не пацифист, тем более - не изменник. Если не ошибаюсь, наши главные социалисты верят Марксу, и все они - за союзников, не за Германию. Бывший лидер портовой стачки говорит патриотические речи, зовет в армию...
- Нет, он не англичанин, - сказала гостья, имея в виду пролетария за дверью.
- Спасибо, миссис Хартог-Хаггард, - терпеливо сказал Понд. - Я распоряжусь, чтобы о нем собрали сведения.
Так он и сделал со всей тщательностью аккуратного человека. Рабочий и впрямь был не очень похож на англичанина, хотя казался скорее шведом, чем немцем. Выяснилось, что фамилия его - Питерсон, а может - и Петерсен; а мистер Понд усвоил последний урок мудрых: прав бывает и дурак.
Однако он забыл этот случай и удивленно оторвал взор от стола, за которым обычно сидел Батт, увидев воинственный силуэт давешней гостьи. На сей раз ей не помешали баррикады, да она и не помнила о былых подозрениях, новые были важнее - гадюка пригрелась на ее собственной груди. Раньше она не замечала своей гувернантки; Понд - замечал, и недавно видел, как коренастая, белесая девушка ведет четверых детей со спектакля "Кот в сапогах". Мало того, он слышал, как она рассуждает о фольклоре, и улыбался про себя немецкой дотошности, которая видит фольклор там, где надо видеть сказку.
- Она часами сидит взаперти! - хрипела миссис Хартог-Хаггард. Наверное, подает сигналы. Или уходит по запасной лестнице. Как вы думаете, что это такое?
- Истерия, - ответил мистер Понд. - Любой врач вам скажет, что истерики скрытны и угрюмы, они не всегда кричат на весь дом. Во многих немцах есть истеричность, она совсем не похожа на возбудимость латинян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
- Какой позор! - говорил сэр Хьюберт. - Что они делают с евреями! Приличных, прилежных, безвредных людей, в которых не больше коммунизма, чем во мне, выгоняют без выходного пособия! Вы согласны со мной, Гэхеген?
- Еще бы! - ответил капитан. - Я евреев не обижаю.
Три с половиной раза чуть было не обидел, но сдержался.
Что же до сотен или тысяч бедных скрипачей и шахматистов, их обижать не надо. Но ведь они сами себя обижают, когда так преданы Германии - и там, и даже здесь.
- Ну это преувеличено, - сказал мистер Понд. - Помните Шиллера, во время войны? Шуму не было, я знаю точно, ведь такие дела по моему ведомству. Вообще я не люблю шпионских историй, это самые скучные из детективов, но эта история очень уж неожиданно кончилась. Конечно, вы знаете, что в военное время жизни нет от любителей, как у герцога Веллингтона не было жизни от писателей. Мы преследовали шпионов, любители нас. Какие-то маньяки являлись к нам и говорили, что такой-то или такой-то похож на шпиона, а мы никак не могли втолковать, что шпион на шпиона не похож. Немцы очень старались скрыть своих помощников: одни были совсем незаметны, другие - слишком заметны, одни - чересчур малы, другие чересчур велики, чтобы их увидеть...
В честных глазах Джоан Гэхеген засветилось удивление.
- Простите, - сказала она, - разве так бывает?
Муж ее, и без того возбужденный, весело засмеялся.
- Бывает, дорогая, бывает! - воскликнул он. - Пожалуйста, вот пример. Вспомни бедных Бэлем-Браунов из Масуэлл-хилла. Пришел он со службы, взял косилку, и видит - из газона торчит что-то рыжее, вроде шерсти. Друг мой Понд, собравший самую лучшую коллекцию усов (конечно, после сэра Сэмюела Сподда), тут же установил, что это - волосы одного из сынов Енаковых см. Книгу чисел 13, 34, судя по качеству - еще живого. Однако профессор Путер возразил, что это - титан, ибо, как известно, Юпитер схоронил их под Этной, под Оссой и под тем холмом, на котором стоит Масуэлл-хилл.
Домик моих несчастных друзей разобрали, холм раскопали, и обнаружили чудище вроде сфинкса. Увидев его лицо, миссис Бэлем-Браун испугалась и сообщила репортерам, что оно великовато. Но мистер Понд, проходивший мимо, заметил, что оно - маловато, что вскоре подтвердилось. Чтобы сократить простую, ходульную историю...
- Да, пожалуйста! - вскричала Джоан.
- ...скажу, - продолжал Гэхеген, - что титан был очень длинный и лицо его, по законам перспективы, едва виднелось в небесах. К счастью, он ушел и утонул в океане.
Видимо, он собирался читать лекции в Америке, подчиняясь еще одному закону, гласящему, что, если тебя заметили, ты обязан их читать.
- Надеюсь, это все? - спросила Джоан. - Ну хорошо, ты говоришь ради разговора, но ведь мистер Понд зря не скажет. Что же вы имели в виду?
Мистер Понд тихо откашлялся.
- Слова мои и впрямь связаны с одной историей, - сказал он, - сам я не вижу в них ничего странного, но, вероятно, объяснить их надо.
И - как всегда, не без дотошности - он рассказал то, что мы перескажем.
Случилось это на модном морском курорте, где размещался и крупный порт, а потому и профессионалы, и любители зорко глядели, нет ли шпионов. Округом ведал сэр Хьюберт, городком - мистер Понд, который расположился на незаметной улочке, в небольшом доме, с двумя помощниками - молчаливым, широкоплечим, но коротеньким Ваттом и длинным, говорливым, элегантным Траверсом, которого все называли по имени - Артур. Батт сидел в первом этаже, глядя на дверь, а Траверс - на втором, где хранились чрезвычайно важные бумаги, в том числе единственный план минных заграждений в гавани.
Мистер Понд сидел в доме меньше, он много ходил по городу и хорошо знал свой квартал, надо сказать, неприглядный. Там было несколько хороших, старинных домов, большей частью - пустых, а вокруг теснились истинные трущобы, где, как обычно говорится, "было неспокойно", что опасно всегда, а в военное время - особенно. На улице, прямо за дверью, он не нашел ничего примечательного, но напротив стояла антикварная лавка, изукрашенная по витрине азиатскими саблями, а рядом обитала миссис Хартог-Хаггард, которая была опасней всех сабель на свете.
Такие женщины есть повсюду, они похожи на старых дев с карикатуры, хотя нередко оказываются хорошими матерями и женами. Миссис Хартог-Хаггард была вдобавок похожа на ораторшу с пацифистского митинга, на самом же деле отличалась патриотизмом и даже воинственностью, хотя обе эти крайности, строго говоря, приводят к многословию и одержимости. Бедный мистер Понд хорошо запомнил тот злосчастный день, когда угловатая фигура заметалась у входа и подозрительный взор впился в него сквозь очки.
Войти и впрямь было нелегко, дверь только что чинили, досок не убрали, но гостья покричала на рабочих и, еще не дойдя до цели, создала гипотезу.
- Мистер Понд, - крикнула она в самое ухо бедному хозяину, - он социалист! Ворчит о каких-то профсоюзах, я сама слышала! Что они делают у вашей двери?
- Простите, - отвечал мистер Понд, - сторонник профсоюзов - еще не социалист, а социалист - еще не пацифист, тем более - не изменник. Если не ошибаюсь, наши главные социалисты верят Марксу, и все они - за союзников, не за Германию. Бывший лидер портовой стачки говорит патриотические речи, зовет в армию...
- Нет, он не англичанин, - сказала гостья, имея в виду пролетария за дверью.
- Спасибо, миссис Хартог-Хаггард, - терпеливо сказал Понд. - Я распоряжусь, чтобы о нем собрали сведения.
Так он и сделал со всей тщательностью аккуратного человека. Рабочий и впрямь был не очень похож на англичанина, хотя казался скорее шведом, чем немцем. Выяснилось, что фамилия его - Питерсон, а может - и Петерсен; а мистер Понд усвоил последний урок мудрых: прав бывает и дурак.
Однако он забыл этот случай и удивленно оторвал взор от стола, за которым обычно сидел Батт, увидев воинственный силуэт давешней гостьи. На сей раз ей не помешали баррикады, да она и не помнила о былых подозрениях, новые были важнее - гадюка пригрелась на ее собственной груди. Раньше она не замечала своей гувернантки; Понд - замечал, и недавно видел, как коренастая, белесая девушка ведет четверых детей со спектакля "Кот в сапогах". Мало того, он слышал, как она рассуждает о фольклоре, и улыбался про себя немецкой дотошности, которая видит фольклор там, где надо видеть сказку.
- Она часами сидит взаперти! - хрипела миссис Хартог-Хаггард. Наверное, подает сигналы. Или уходит по запасной лестнице. Как вы думаете, что это такое?
- Истерия, - ответил мистер Понд. - Любой врач вам скажет, что истерики скрытны и угрюмы, они не всегда кричат на весь дом. Во многих немцах есть истеричность, она совсем не похожа на возбудимость латинян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39