Бросив взгляд на Толлера, он убедился, что тот внимательно следит за ним, и медленно покатил диск через нарисованные окружности. Черточка на ободе поднялась по плавной кривой и опустилась на дальний край чертежа.
– Демонстрация окончена, – объявил Лейн. – Это часть того, о чем я пишу.
Толлер недоуменно моргнул.
– О том, что окружность колеса равна трем диаметрам?
– О том, что она в точности равна трем диаметрам. Это весьма грубый опыт, но если мы измерим с большей тщательностью, отношение все равно окажется равно трем. Разве этот удивительный факт не поражает тебя?
– С какой стати? – все более недоумевая, сказал Толлер. – Если уж оно так – значит так.
– Да, но почему оно равно точно трем? Из-за этого, а еще из-за того, что у нас двенадцать пальцев, целые области вычислений делаются до смешного простыми. Это какой-то подарок природы!
– Но… ведь так было всегда. Разве может быть иначе?
– Теперь ты приближаешься к теме моего исследования. А что, если существует некое другое… место… где это отношение равно трем с четвертью или, допустим, всего двум с половиной? Собственно, оно может выражаться и вообще иррациональным числом, от которого у математиков разболелись бы головы.
– Некое другое место, – повторил Толлер. – Ты имеешь в виду другую планету? Вроде Дальнего Мира?
– Нет. – Лейн взглянул на Толлера прямо и вместе с тем загадочно. – Я имею в виду иную вселенную, в которой физические законы и постоянные величины отличаются от известных нам.
Толлер вперился взглядом в брата, пытаясь преодолеть выросший между ними барьер.
– Это все очень интересно, – ответил он. – Понятно, почему исследование занимает у тебя так много времени.
Лейн громко рассмеялся и, выйдя из-за стола, обнял Толлера.
– Я люблю тебя, братишка.
– И я тебя люблю.
– Хорошо. Слушай, я хочу, чтобы, когда приедет Леддравор, ты помнил следующее. Я убежденный пацифист, Толлер, и я старательно избегаю насилия. То, что я не могу тягаться с Леддравором, не имеет значения. Я вел бы себя точно так же, если бы поменялся с ним статусом и физической силой. Леддравор и ему подобные – люди прошлого, а мы представляем будущее. Поэтому обещай, что не станешь вмешиваться, как бы Леддравор ни оскорблял меня, и позволишь мне самому вести свои дела.
– Я стал другим человеком, – сказал Толлер, отступив на шаг. – И потом, Леддравор может оказаться в хорошем настроении.
– Дай мне слово, Толлер.
– Даю. И в моих интересах не ссориться с принцем. Я хочу стать пилотом небесного корабля. – Толлер сам был шокирован своими словами. – Лейн, почему мы так спокойно это принимаем? Нам только что сказали, что Миру конец… и что некоторым из нас предстоит лететь на другую планету… а мы занимаемся обычными делами, как будто так и надо. Чепуха какая-то.
– Это более естественная реакция, чем ты себе представляешь. И потом, миграция – пока всего лишь вероятность, она может и не состояться.
– Зато война с Хамтефом состоится.
– За это отвечает король, – неожиданно резко возразил Лейн. – Ко мне это не относится. А теперь я вернусь к работе.
– А я пойду посмотрю, как там мой хозяин.
Толлер шел по коридору к центральной лестнице и думал, почему Леддравор решил приехать в Квадратный Дом, а не к Гло, в гораздо более удобную Зеленогорскую Башню. В переданном из дворца по солнечному телеграфу послании сообщалось лишь, что принцы Леддравор и Чаккел прибудут в дом до малой ночи для предварительного технического совещания. Немощный Гло получил указание также приехать на встречу с ними. Вечерний день близился к середине; вероятно, Гло уже начал уставать, причем попытки скрыть свою немощность еще больше подрывали его силы.
Толлер спустился в холл и свернул в гостиную; он оставил там магистра под присмотром Феры. Фера и Гло отлично ладили друг с другом, и – как подозревал Толлер – не вопреки, а благодаря низкому происхождению и неотесанности его женушки. С помощью таких фокусов Гло любил продемонстрировать окружающим, что его не следует считать заурядным затворником-ученым.
Он сидел за столом и читал маленькую книжку, а Фера стояла у окна и разглядывала сетчатую мозаику неба. Она надела простое платье из одного куска бледно-зеленого батиста, которое подчеркивало ее статную фигуру.
Услышав, как вошел Толлер, она повернулась и сказала:
– Скучно. Я хочу домой.
– А мне казалось, что ты хочешь увидеть вблизи настоящего живого принца.
– Я расхотела.
– Они скоро должны приехать, – сказал Толлер. – Почему бы тебе пока не почитать, как мой хозяин?
Фера беззвучно зашевелила губами, вспоминая отборные ругательства, чтобы у Толлера не осталось сомнений насчет того, что она думает о его предложении.
– Если бы здесь нашлась хоть какая-нибудь еда!
– Ты же ела меньше часа назад! – Толлер сделал вид, что критически оглядывает фигуру своей стажерки-жены. – Неудивительно, что ты толстеешь.
– Неправда! – Фера шлепнула себя по животу и втянула его, выпятив грудь. Толлер с любовным восторгом наблюдал это представление. Его удивляло, что Фера, несмотря на прекрасный аппетит и привычку целыми днями валяться в постели, выглядит так же, как два года назад. Единственное, что в ней изменилось, – начал сереть обломанный зуб, и она подолгу натирала его белой пудрой, якобы из размолотого жемчуга, которую доставала на рынке в Самлю.
Магистр Гло оторвался от книги, и его утомленное лицо оживилось.
– Отведи женщину наверх, – посоветовал он. – Будь я лет на пять моложе, я бы так и сделал.
Фера верно оценила настроение Гло и выдала ожидаемую реплику:
– Хотела бы я, чтобы вы были на пять лет моложе, господин; мой муж сдохнет от одного подъема по лестнице.
Гло издал тихое одобрительное ржание.
– Тогда займемся этим прямо здесь, – сказал Толлер. Он набросился на Феру, схватил ее и прижал к себе, шутливо изображая страсть, а Гло проявил к разыгравшейся сцене бесспорный интерес. Продолжая поддразнивать Феру в присутствии третьего лица, Толлер после нескольких секунд тесных объятий вдруг почувствовал, что жена начинает воспринимать все это всерьез.
– Ты еще распоряжаешься своей детской? – прошептала она ему в самое ухо. – Я была бы не прочь… – Не размыкая объятий, она вдруг умолкла, и Толлер понял, что кто-то вошел.
Он обернулся и увидел, что на него с холодным презрением, припасаемым, видимо, специально для Толлера, смотрит Джесалла Маракайн. Темная, словно тонкая дымчатая пленка, одежда подчеркивала ее худобу. Они встретились впервые за два года, и его поразило, что она, как и Фера, совершенно не изменилась. Джесалла не вышла к трапезе во время малой ночи, так как плохо себя чувствовала, но бледность и худоба не портили ее, а, наоборот, наделяли каким-то сверхъестественным величием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80