Хошь гони нас силой, с места не сдвинемся… Ишь, выдумали што!… Уехать в Сольвычегодск, одних вас оставить! Как раз!… Нет, сокол мой, голубчик сизокрылый! Жили вместе и помирать вместе, стало быть, нам… – заключила бодро и весело молодая княгиня.
Князь, растроганный и взволнованный, обнял жену.
– Так и сказать атаману? – шепнул он ну ухо ей.
– Так и скажи, – не дрогнув подтвердила она.
– Ну, Мещеря, и женок же Господь нам послал на радость! – весело обратился к появившемуся на пороге Мещеряку князь Алексей.
В эту ночь счастливым, мирным сном уснули в своих нехитрых жилищах две счастливые молодые пары. В эту ночь и новый город спал крепко и спокойно под охраной частых сторожей, нарушавших своим окриком молчание степи.
Из одной избы, вся темнеющая во мраке белой ночи, мелькнула небольшая фигура. Неслышной тенью скользнула она к воротам, отодвинула тяжелый засов и, крадучись, как кошка, под тенью насыпи исчезла в ближайшем лесу.
Воротники не заметили ее. Белая ночь навеяла на них пышные весенние грезы, и волшебница-тишина околдовала мысль.
Алызга (это была она) быстро миновала опушку и, углубившись немного в чащу леса, издала громкий, пронзительный свист.
Ей ответили таким же свистом из глубины тайги, и вскоре две фигуры татар предстали перед ней.
– Спит мурза Карача? – отрывисто и громко спросила их Алызга.
– Нет… Всю ночь молился с сыновьями… Ждали тебя…
– Когда посулила прийти, пришла бы значит, – отрывисто бросала Алызга, отворачивая от смотревших на нее с явным ужасом татар свое обезображенное лицо.
– Веди же меня к нему, – почти повелительными нотами прозвучал ее резкий гортанный голос.
– Ступай за мною, – произнес один из татар и пошел вперед.
В наскоро сбитом чуме сидел с двумя своими сыновьями князь Карача. Этот Карача еще недавно, для вида, чтобы обмануть русских, изменил Кучуму, будучи втайне ближайшим его другом и слугой, и завел сношения с Ермаком.
– Время пришло, могучий мурза… – начала прямо с места Алызга, едва успев отвесить почтительный поклон ближайшему вельможе самого хана. – Завтра, на заре, явись с сыновьям в Искер, проси там помощи у атамана… Жалуйся и ругай хана, что обижает он тебя, что казнить хочет за измену, а людей в лесу засади. А как пойдет он с отрядом своим… Ну, уже твое это дело, господин, сам знаешь…
И диким, непримиримым огнем сверкнули маленькие глазки Алызги.
– Крепко ж насолили тебе кяфыры, женщина, коли решилась ты себя из мести обезобразить, красоту свою погубить… – покачивая бритой головою произнес Карача.
– Я бийкем… остяцкая княжна… – гордо выпрямляясь произнесла Алызга, – моего мужа и брата убили кяфыры… Моего старого отца под Назымом погубили они же… Меня продержали шесть лет в долгом плену… Я ненавижу и проклинаю их… И да свершится мщение Сорнэ-Турома над ними, вымоленное мною… Слышишь, господин, жду тебя на заре… в Искере…
И сказав это Алызга вышла из чума.
Снова темная тень мелькала на фоне белой северной ночи, снова неслышно проскользнула в ворота Искера и снова засунула за собою крепкий железный затвор.
А когда на заре загремел запор этот и гостеприимно распахнулись ворота городка-острога, три всадника-татарина въехали в Искер, к Ермаку.
Впереди, на гнедом киргизском скакуне, поджаром и тонконогом, сидел сам мурза Карача. Его сыновья в почтительном отдалении следовали за ним.
Ермака предупредили о приезде незванных гостей. Он вышел на рундук избы.
– Здрав буди, князь Сибирский! – сказал через переводчика почтительно соскочивший со своего коня при его появлении Карача.
Примеру отца последовали оба сына.
– Здравствуй и ты, князь, – ласково приветствовал атаман всадника, – ступай в горницу, гостем будешь. И сыновей с собой веди. От хлеба и соли отказываться николи не пристало.
И повел гостей в свою горницу Ермак.
Долго тянулась через толмача-татарина их беседа. Дичиной, кумысом, медом угощали татар до отвала. А когда вышли из Ермаковой избы гости снова на крыльцо, непонятными, торжествующими и радостными огоньками горели и искрились их узкие раскосые глазки.
Не один Ермак вышел проводить татарских гостей, явившихся к нему смиренно просить помощи от Кучума. Весь Искер провожал. Быстрее молнии разнеслась по Искеру весть о том, что посылает Ермак есаула Кольцо с 40 казаками на помощь Караче и его сыновьям изловить Кучума.
Тут же, на площади, быстро построились казаки и красивой, правильной шеренгой, под предводительством Кольца, двинулись из Искера вслед за Карачею.
– Большой тарту [гостинец], кунак [герой], великий принесу я тебе, – еще раз, кланяясь Ермаку, сказал через переводчика Карача, – седую голову Кучума-хана привезу я тебе, князь Сибирский.
И первый вылетел за ворота крепости на своем лихом скакуне.
Ермак весело смотрел вслед отъезжавшему отряду. Не чуяло его сердце, что не видать ему больше ни храбреца-есаула, ни товарищей лихих. Мысли о поимке Кучума радостно кружили его смелую голову.
И еще одна пара сверкающих глаз с злорадным торжеством глядела вслед отъезжавшим.
– Радуйся, Алызга… Коршун на краю гибели… Вскоре и самый орел напитает кровью почву великой родины твоей… – сдержанно шептали изуродованные губы молодой остячки.
7. НЕ ВЕРНУЛИСЬ. – НОВАЯ НАПАСТЬ. – ОСАДА. – ПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА
День прошел, другой, третий…
Все сильнее нагревало солнце остуженную за долгую зиму почву. Расцвели деревья и заплакала горлинка в лесу. А Кольцо с отрядом не возвращался. Не было ни слуху ни о Караче, ни о Кучуме.
Тревога засосала сердце Ермака. Темное подозрение запало в душу.
– А что ежели?…
Но сам гнал от себя злые, страшные мысли лихой князь-атаман.
Еще день прошел. Не вытерпел Ермак. Велел коней седлать, собрал дружину, кинулся на поиски Кольца с его отрядом. Недолго искали. В глубине тайги нашли зарезанными сорок тел казацких с обезглавленным трупом седоусого есаула.
Предательски и зверски расправился с отрядом лукавый Карача, безжалостно умертвив казаков, всех до единого.
Света не взвидел Ермак. Грозным проклятием огласилась сибирская тайга – проклятием предателям-убийцам. А потом новая, страшная клятва повисла в тишине черного леса, страшнее проклятий самой смерти. Мучительным пыткам поклялся предать Карачу и детей его за гибель первого товарища и казаков-друзей обезумевший от горя Ермак.
С почестями предали земле в степи, близ Искера убитых.
Горько оплакивал верного Кольцо атаман. Он был его правой рукою, его советчиком и помощником с самой ранней молодости их совместной вольной скитальческой жизни.
– Только бы мне поймать Карачу да и Кучумку с ним тоже… – зловеще сверкая глазами и с трудом переводя стесненное дыхание в груди, не раз повторял Ермак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Князь, растроганный и взволнованный, обнял жену.
– Так и сказать атаману? – шепнул он ну ухо ей.
– Так и скажи, – не дрогнув подтвердила она.
– Ну, Мещеря, и женок же Господь нам послал на радость! – весело обратился к появившемуся на пороге Мещеряку князь Алексей.
В эту ночь счастливым, мирным сном уснули в своих нехитрых жилищах две счастливые молодые пары. В эту ночь и новый город спал крепко и спокойно под охраной частых сторожей, нарушавших своим окриком молчание степи.
Из одной избы, вся темнеющая во мраке белой ночи, мелькнула небольшая фигура. Неслышной тенью скользнула она к воротам, отодвинула тяжелый засов и, крадучись, как кошка, под тенью насыпи исчезла в ближайшем лесу.
Воротники не заметили ее. Белая ночь навеяла на них пышные весенние грезы, и волшебница-тишина околдовала мысль.
Алызга (это была она) быстро миновала опушку и, углубившись немного в чащу леса, издала громкий, пронзительный свист.
Ей ответили таким же свистом из глубины тайги, и вскоре две фигуры татар предстали перед ней.
– Спит мурза Карача? – отрывисто и громко спросила их Алызга.
– Нет… Всю ночь молился с сыновьями… Ждали тебя…
– Когда посулила прийти, пришла бы значит, – отрывисто бросала Алызга, отворачивая от смотревших на нее с явным ужасом татар свое обезображенное лицо.
– Веди же меня к нему, – почти повелительными нотами прозвучал ее резкий гортанный голос.
– Ступай за мною, – произнес один из татар и пошел вперед.
В наскоро сбитом чуме сидел с двумя своими сыновьями князь Карача. Этот Карача еще недавно, для вида, чтобы обмануть русских, изменил Кучуму, будучи втайне ближайшим его другом и слугой, и завел сношения с Ермаком.
– Время пришло, могучий мурза… – начала прямо с места Алызга, едва успев отвесить почтительный поклон ближайшему вельможе самого хана. – Завтра, на заре, явись с сыновьям в Искер, проси там помощи у атамана… Жалуйся и ругай хана, что обижает он тебя, что казнить хочет за измену, а людей в лесу засади. А как пойдет он с отрядом своим… Ну, уже твое это дело, господин, сам знаешь…
И диким, непримиримым огнем сверкнули маленькие глазки Алызги.
– Крепко ж насолили тебе кяфыры, женщина, коли решилась ты себя из мести обезобразить, красоту свою погубить… – покачивая бритой головою произнес Карача.
– Я бийкем… остяцкая княжна… – гордо выпрямляясь произнесла Алызга, – моего мужа и брата убили кяфыры… Моего старого отца под Назымом погубили они же… Меня продержали шесть лет в долгом плену… Я ненавижу и проклинаю их… И да свершится мщение Сорнэ-Турома над ними, вымоленное мною… Слышишь, господин, жду тебя на заре… в Искере…
И сказав это Алызга вышла из чума.
Снова темная тень мелькала на фоне белой северной ночи, снова неслышно проскользнула в ворота Искера и снова засунула за собою крепкий железный затвор.
А когда на заре загремел запор этот и гостеприимно распахнулись ворота городка-острога, три всадника-татарина въехали в Искер, к Ермаку.
Впереди, на гнедом киргизском скакуне, поджаром и тонконогом, сидел сам мурза Карача. Его сыновья в почтительном отдалении следовали за ним.
Ермака предупредили о приезде незванных гостей. Он вышел на рундук избы.
– Здрав буди, князь Сибирский! – сказал через переводчика почтительно соскочивший со своего коня при его появлении Карача.
Примеру отца последовали оба сына.
– Здравствуй и ты, князь, – ласково приветствовал атаман всадника, – ступай в горницу, гостем будешь. И сыновей с собой веди. От хлеба и соли отказываться николи не пристало.
И повел гостей в свою горницу Ермак.
Долго тянулась через толмача-татарина их беседа. Дичиной, кумысом, медом угощали татар до отвала. А когда вышли из Ермаковой избы гости снова на крыльцо, непонятными, торжествующими и радостными огоньками горели и искрились их узкие раскосые глазки.
Не один Ермак вышел проводить татарских гостей, явившихся к нему смиренно просить помощи от Кучума. Весь Искер провожал. Быстрее молнии разнеслась по Искеру весть о том, что посылает Ермак есаула Кольцо с 40 казаками на помощь Караче и его сыновьям изловить Кучума.
Тут же, на площади, быстро построились казаки и красивой, правильной шеренгой, под предводительством Кольца, двинулись из Искера вслед за Карачею.
– Большой тарту [гостинец], кунак [герой], великий принесу я тебе, – еще раз, кланяясь Ермаку, сказал через переводчика Карача, – седую голову Кучума-хана привезу я тебе, князь Сибирский.
И первый вылетел за ворота крепости на своем лихом скакуне.
Ермак весело смотрел вслед отъезжавшему отряду. Не чуяло его сердце, что не видать ему больше ни храбреца-есаула, ни товарищей лихих. Мысли о поимке Кучума радостно кружили его смелую голову.
И еще одна пара сверкающих глаз с злорадным торжеством глядела вслед отъезжавшим.
– Радуйся, Алызга… Коршун на краю гибели… Вскоре и самый орел напитает кровью почву великой родины твоей… – сдержанно шептали изуродованные губы молодой остячки.
7. НЕ ВЕРНУЛИСЬ. – НОВАЯ НАПАСТЬ. – ОСАДА. – ПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА
День прошел, другой, третий…
Все сильнее нагревало солнце остуженную за долгую зиму почву. Расцвели деревья и заплакала горлинка в лесу. А Кольцо с отрядом не возвращался. Не было ни слуху ни о Караче, ни о Кучуме.
Тревога засосала сердце Ермака. Темное подозрение запало в душу.
– А что ежели?…
Но сам гнал от себя злые, страшные мысли лихой князь-атаман.
Еще день прошел. Не вытерпел Ермак. Велел коней седлать, собрал дружину, кинулся на поиски Кольца с его отрядом. Недолго искали. В глубине тайги нашли зарезанными сорок тел казацких с обезглавленным трупом седоусого есаула.
Предательски и зверски расправился с отрядом лукавый Карача, безжалостно умертвив казаков, всех до единого.
Света не взвидел Ермак. Грозным проклятием огласилась сибирская тайга – проклятием предателям-убийцам. А потом новая, страшная клятва повисла в тишине черного леса, страшнее проклятий самой смерти. Мучительным пыткам поклялся предать Карачу и детей его за гибель первого товарища и казаков-друзей обезумевший от горя Ермак.
С почестями предали земле в степи, близ Искера убитых.
Горько оплакивал верного Кольцо атаман. Он был его правой рукою, его советчиком и помощником с самой ранней молодости их совместной вольной скитальческой жизни.
– Только бы мне поймать Карачу да и Кучумку с ним тоже… – зловеще сверкая глазами и с трудом переводя стесненное дыхание в груди, не раз повторял Ермак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70