Зюгановым коллективное «Слово к народу» с призывом к патриотам отобрать власть у «безответственных» политиков и парламентариев.
На последнем, июльском Пленуме ЦК, когда Горбачёв представил программу своей будущей, уже явно не коммунистической партии и объявил о предстоящем внеочередном съезде, который должен был оформить её развод с большевистским крылом, секретари обкомов уже больше не спорили с ним и не пытались свергать. Они тоже мысленно уже распрощались с ним и потому вызывающей овацией приветствовали почти что тронную речь того, кто в их глазах был достоин занять высший пост в партии, – А.Лукьянова. Сам Анатолий Иванович позднее подтвердил, что «здоровые силы» в партии вовсе не намерены были покорно идти на заклание в ноябре согласно горбачевскому календарю, а собирались «поставить вопрос о замене Генерального секретаря на внеочередном Пленуме ЦК в сентябре. И Горбачёв, видимо, знал об этом». Знал или нет, неизвестно, во всяком случае, уже находясь в Форосе, он обсуждал с тем же Лукьяновым по телефону процедуру предстоящего подписания Союзного договора, исходя из того, что тот примет в ней участие…
Такими позиционными маневрами разных политических «семей» завершался июль 1991 года. Экземпляры будущего договора отправили в переплетную. Протокол торжественной церемонии, назначенной на 20 августа, был разработан, и Горбачёв, считая, что главный, самый трудный перевал преодолен и дальше начнется спуск в долину, решил, что он и Раиса Максимовна заслужили хотя бы пару недель отдыха. Перед самым отъездом он пригласил на ужин в Ново-Огареве Б.Ельцина и Н.Назарбаева для обсуждения будущей совместной жизни, – перевыборов парламента и президента, предстоящих назначений и, разумеется, увольнений. Новая «тройка» пребывала в эйфорическом настроении. Восклицания и реплики трех лидеров, а также эпитеты, которыми они награждали своих, как им казалось, поверженных противников, разносились через открытые окна далеко по территории госдачи. Хотя, надо думать, даже если бы окна были закрыты и начальник охраны Горбачёва Ю.Плеханов не находился, как ему и положено, в соседнем помещении, В.Крючков с В.Болдиным все равно получили бы исчерпывающую информацию об их намерениях. Как выяснилось потом, в сейфе руководителя аппарата Президента СССР хранились пленки подслушанных разговоров.
На самом деле воевать с генсеком на Пленуме никто не собирался, потому что на открытые политические бои с ним его противники больше не отваживались. «Как те, так и другие, – почти как победитель, вспоминает Михаил Сергеевич о неделях, предшествовавших путчу, – соревновались друг с другом, так как не могли в рамках легальности, публично перед обществом и миром избавиться от Горбачёва. Он стал им поперек горла. Поэтому действовать они могли только как интриганы».
В первую очередь именно из-за этого, а не из-за одного только благодушия или беспечности президента вся страна оказалась обреченной на путч. А.Черняев считает, что в августовской катастрофе много случайного: «Не поехал бы Горбачёв в отпуск, не было бы никакого путча». Возможно, было бы что-то другое со сходным результатом. Парадоксальным образом именно путч, дополненный в декабре «беловежским сговором», сделав Горбачёва жертвой человеческого предательства и политической несправедливости, спас его как подлинно историческую фигуру…
Хотя, конечно же, нельзя не согласиться с мнением горбачевского помощника: не стоило ему в августе уходить в отпуск при всей накопившейся усталости. «Бросить бы все, – говорил он Черняеву. – Но на них ведь бросить придется. Мелкая, пошлая, провинциальная публика». В устах ставропольчанина последний эпитет звучал особенно убийственно. Отдохнуть от этой «публики» ему удалось ровно две недели.
Август. «Форосская клетка»
3 августа Горбачёв, вернувшись домой непривычно рано, в 7 вечера, сказал Раисе Максимовне: «Завтра летим в Крым. Насколько получится. Если сейчас не отдохнем, то неизвестно, когда…» Разместившись на форосской даче – «золотая клетка», идеальное место для ареста, даст ей потом профессиональную оценку охранник Горбачёва В.Медведев, – по заведенному Раисой ритуалу утвердили распорядок дня, провели контрольное взвешивание. Сутки делились на три главных занятия: отдых – плавание, прогулки по горам, чтение; работа – телефонные звонки, подготовка речи церемонии подписания Союзного договора и давно задуманной статьи (брошюры) о переломном этапе перестройки (А.Черняев и Г.Шахназаров были под рукой – отдыхали в санатории неподалеку); и сон. «Приоритет, – вспоминала Раиса Максимовна, – отдавался сну».
Улетая, Горбачёв оставил «на хозяйстве» за себя двоих: вице-президента Геннадия Янаева, второе лицо в государстве по Конституции, и зама по партийным делам Олега Шенина, недавнего секретаря Красноярского крайкома, которого он явно привечал (официальный заместитель генсека Владимир Ивашко готовился к операции). Шенина он «открыл» во время недавней поездки в Сибирь – своими решительными ухватками тот напоминал Е.Лигачева, с которым пришлось расстаться и которого, как считал Горбачёв, надо было кем-то заменить.
Перед тем как подняться по трапу, Михаил Сергеевич дал понять Шенину, что оставляет его за старшего в команде, бросив мобилизующее: «Не расслабляйтесь. Отслеживайте обстановку. Если что, действуйте по ситуации». Что-то в этом же духе сказал Янаеву, условился с Лукьяновым, что тот вернется с Валдая к 19-му на подписание Договора. На других провожавших взглянул рассеянно. Неожиданностей и сюрпризов от этих людей он не ждал, поэтому они ему были неинтересны. Большинством из них все равно предстояло пожертвовать после подписания Союзного договора.
Заботили же Горбачёва в этот момент не провожающие на аэродроме, а новообретенные политические союзники: республиканские президенты, и прежде всего Ельцин. Зная переменчивый характер российского лидера, он не мог быть до конца уверен, что их принципиальный уговор насчет Союза, даже скрепленный застольем в Ново-Огареве, продержится до 20 августа. У него были основания этого опасаться: ельцинские советники, кто скрытно, как Г.Бурбулис, а кто публично, как Ю.Афанасьев и Г.Старовойтова, отговаривали его подписывать Союзный договор, считая, что «имперский центр» в лице Горбачёва в очередной раз обведет демократов вокруг пальца. Да и сам Ельцин не упускал случая показать окружающим, что на «второй роли» при союзном президенте он долго оставаться не намерен. Последний раз он продемонстрировал это, воспользовавшись приездом в Москву Дж.Буша, когда демонстративно явился в Кремль позже и даже отдельно от Наины (её поручалось сопровождать Гавриилу Попову), а потом вверг в транс «протокольщиков» двух сверхдержав, когда, опередив хозяина – Горбачёва, предложил ошеломленной Барбаре Буш проводить её к столу, накрытому в Грановитой палате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
На последнем, июльском Пленуме ЦК, когда Горбачёв представил программу своей будущей, уже явно не коммунистической партии и объявил о предстоящем внеочередном съезде, который должен был оформить её развод с большевистским крылом, секретари обкомов уже больше не спорили с ним и не пытались свергать. Они тоже мысленно уже распрощались с ним и потому вызывающей овацией приветствовали почти что тронную речь того, кто в их глазах был достоин занять высший пост в партии, – А.Лукьянова. Сам Анатолий Иванович позднее подтвердил, что «здоровые силы» в партии вовсе не намерены были покорно идти на заклание в ноябре согласно горбачевскому календарю, а собирались «поставить вопрос о замене Генерального секретаря на внеочередном Пленуме ЦК в сентябре. И Горбачёв, видимо, знал об этом». Знал или нет, неизвестно, во всяком случае, уже находясь в Форосе, он обсуждал с тем же Лукьяновым по телефону процедуру предстоящего подписания Союзного договора, исходя из того, что тот примет в ней участие…
Такими позиционными маневрами разных политических «семей» завершался июль 1991 года. Экземпляры будущего договора отправили в переплетную. Протокол торжественной церемонии, назначенной на 20 августа, был разработан, и Горбачёв, считая, что главный, самый трудный перевал преодолен и дальше начнется спуск в долину, решил, что он и Раиса Максимовна заслужили хотя бы пару недель отдыха. Перед самым отъездом он пригласил на ужин в Ново-Огареве Б.Ельцина и Н.Назарбаева для обсуждения будущей совместной жизни, – перевыборов парламента и президента, предстоящих назначений и, разумеется, увольнений. Новая «тройка» пребывала в эйфорическом настроении. Восклицания и реплики трех лидеров, а также эпитеты, которыми они награждали своих, как им казалось, поверженных противников, разносились через открытые окна далеко по территории госдачи. Хотя, надо думать, даже если бы окна были закрыты и начальник охраны Горбачёва Ю.Плеханов не находился, как ему и положено, в соседнем помещении, В.Крючков с В.Болдиным все равно получили бы исчерпывающую информацию об их намерениях. Как выяснилось потом, в сейфе руководителя аппарата Президента СССР хранились пленки подслушанных разговоров.
На самом деле воевать с генсеком на Пленуме никто не собирался, потому что на открытые политические бои с ним его противники больше не отваживались. «Как те, так и другие, – почти как победитель, вспоминает Михаил Сергеевич о неделях, предшествовавших путчу, – соревновались друг с другом, так как не могли в рамках легальности, публично перед обществом и миром избавиться от Горбачёва. Он стал им поперек горла. Поэтому действовать они могли только как интриганы».
В первую очередь именно из-за этого, а не из-за одного только благодушия или беспечности президента вся страна оказалась обреченной на путч. А.Черняев считает, что в августовской катастрофе много случайного: «Не поехал бы Горбачёв в отпуск, не было бы никакого путча». Возможно, было бы что-то другое со сходным результатом. Парадоксальным образом именно путч, дополненный в декабре «беловежским сговором», сделав Горбачёва жертвой человеческого предательства и политической несправедливости, спас его как подлинно историческую фигуру…
Хотя, конечно же, нельзя не согласиться с мнением горбачевского помощника: не стоило ему в августе уходить в отпуск при всей накопившейся усталости. «Бросить бы все, – говорил он Черняеву. – Но на них ведь бросить придется. Мелкая, пошлая, провинциальная публика». В устах ставропольчанина последний эпитет звучал особенно убийственно. Отдохнуть от этой «публики» ему удалось ровно две недели.
Август. «Форосская клетка»
3 августа Горбачёв, вернувшись домой непривычно рано, в 7 вечера, сказал Раисе Максимовне: «Завтра летим в Крым. Насколько получится. Если сейчас не отдохнем, то неизвестно, когда…» Разместившись на форосской даче – «золотая клетка», идеальное место для ареста, даст ей потом профессиональную оценку охранник Горбачёва В.Медведев, – по заведенному Раисой ритуалу утвердили распорядок дня, провели контрольное взвешивание. Сутки делились на три главных занятия: отдых – плавание, прогулки по горам, чтение; работа – телефонные звонки, подготовка речи церемонии подписания Союзного договора и давно задуманной статьи (брошюры) о переломном этапе перестройки (А.Черняев и Г.Шахназаров были под рукой – отдыхали в санатории неподалеку); и сон. «Приоритет, – вспоминала Раиса Максимовна, – отдавался сну».
Улетая, Горбачёв оставил «на хозяйстве» за себя двоих: вице-президента Геннадия Янаева, второе лицо в государстве по Конституции, и зама по партийным делам Олега Шенина, недавнего секретаря Красноярского крайкома, которого он явно привечал (официальный заместитель генсека Владимир Ивашко готовился к операции). Шенина он «открыл» во время недавней поездки в Сибирь – своими решительными ухватками тот напоминал Е.Лигачева, с которым пришлось расстаться и которого, как считал Горбачёв, надо было кем-то заменить.
Перед тем как подняться по трапу, Михаил Сергеевич дал понять Шенину, что оставляет его за старшего в команде, бросив мобилизующее: «Не расслабляйтесь. Отслеживайте обстановку. Если что, действуйте по ситуации». Что-то в этом же духе сказал Янаеву, условился с Лукьяновым, что тот вернется с Валдая к 19-му на подписание Договора. На других провожавших взглянул рассеянно. Неожиданностей и сюрпризов от этих людей он не ждал, поэтому они ему были неинтересны. Большинством из них все равно предстояло пожертвовать после подписания Союзного договора.
Заботили же Горбачёва в этот момент не провожающие на аэродроме, а новообретенные политические союзники: республиканские президенты, и прежде всего Ельцин. Зная переменчивый характер российского лидера, он не мог быть до конца уверен, что их принципиальный уговор насчет Союза, даже скрепленный застольем в Ново-Огареве, продержится до 20 августа. У него были основания этого опасаться: ельцинские советники, кто скрытно, как Г.Бурбулис, а кто публично, как Ю.Афанасьев и Г.Старовойтова, отговаривали его подписывать Союзный договор, считая, что «имперский центр» в лице Горбачёва в очередной раз обведет демократов вокруг пальца. Да и сам Ельцин не упускал случая показать окружающим, что на «второй роли» при союзном президенте он долго оставаться не намерен. Последний раз он продемонстрировал это, воспользовавшись приездом в Москву Дж.Буша, когда демонстративно явился в Кремль позже и даже отдельно от Наины (её поручалось сопровождать Гавриилу Попову), а потом вверг в транс «протокольщиков» двух сверхдержав, когда, опередив хозяина – Горбачёва, предложил ошеломленной Барбаре Буш проводить её к столу, накрытому в Грановитой палате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136