Ордена Золотого Рунаnote 76 или Святого Духаnote 77, свидетельствующие о высоком положении среди дворянства в Европе, были бы не более красноречивым признаком высокого общественного ранга, чем символы, которые носил этот дикарь, - свидетельства его значения среди народа одного с ним цвета кожи и происхождения, обитающего на берегах безлюдных внутренних морей с пресной водой, которые редко бороздили кили судов; однако с тех пор эти воды привыкли и к пароходам, и к гребным винтам, к бригам, гоночным лодкам и шхунам; быть может, к концу нашего столетия эти воды покроются, как Средиземное море, белыми парусами тысяч судов, снующих от берега к берегуnote 78.
Вокруг шеи Оноа носил нечто вроде ожерелья из трубочек, выточенных из красного трубочного камня, встречающегося на Западе, и каждая была украшена резьбой, если не искусной, то сделанной с большим старанием. Кроме того, на груди его красовалось примитивное изображение гремучей змеи, сделанное желтой краской. Очевидно, это был «тотем»note 79, или «герб» его племени; хотя о том, что это за племя, где оно обитает, откуда пришло - по глубокому убеждению всех здешних краснокожих и бледнолицых, было ведомо только ему одному. На небольшой серебряной медали, висевшей выше ожерелья, был изображен крест - тот самый, на котором Сын Божий, в человеческом образе, принял смерть ради искупления человечества. Можно было подумать, что этот проницательный, наблюдательный и мудрый дикарь, хотя и не веривший в доктрины, содержащиеся в Библии, не испытывал никакого священного ужаса перед реликвией, которая часто повергает в трепет тех, кто утверждает, что единственная их надежда на спасение - в жертве, принесенной на великом оригинале этого изображения. Старинную медаль иезуитовnote 80, передававшуюся из поколения в поколение в его семье, он носил скорее как политический, чем религиозный символ, хотя прекрасно знал, с каким напутствием она была дарована. Возможно, он заметил, что крест, столь почитаемый одними миссионерами, вызывал у других плохо скрываемое раздражение, но это обстоятельство могло бы смутить лишь новообращенного, не обладавшего столь острым умомnote 81.
Пониже гремучей змеи, или «тотема» своего племени, Оноа нарисовал грубое подобие вытянутой руки, жест которой означал предостережение, или «берегись». Это был, так сказать, девиз на его гербе; «не тронь меня» в его собственном исполнении: «gare a qui la touche»; «noli me tangere»note 82.
Голова его была выбрита, как подобает воину, за исключением благородной «скальповой пряди», но воинской раскраски вождь не носил. В резких, смелых чертах лица прославленного дикаря было нечто орлиное; сравнение это как нельзя больше подтверждал и его твердый, холодный и пронзительный взор. Подбородок был выдающийся и широкий, губы - твердо сжатые, зубы - короткие, но ровные, а улыбка - вежливая, а порой и подкупающая.
Одет Оноа был просто, в соответствии с сезоном, и удобно для путешествия. В его прическе торчало одно-единственное орлиное перо, а пояс-вампум, который он носил, был ценнее обычных поясов, и за него были заткнуты нож и томагавк; легкая, пестрая хлопчатобумажная охотничья блуза с бахромой покрывала его торс, а легкие гетры из оленьей кожи, доходившие до колен, и мокасины из того же материала довершали его наряд. Колени, как и верхняя часть крепких жилистых ног, были обнажены. При нем был рог для пороха, и сумка для пуль, и винтовка скорее американского, чем военного, образца - длинная, меткая, точная в прицеле до волоска.
Вышедши из лодки, Питер (белые звали его обычно именно так, из вежливости опуская упоминание о скальпах) вежливо приветствовал всех, собравшихся возле каноэ. При этом он сохранял суровое, но преисполненное простоты и искренности выражение лица, как истый американец, - конечно, насколько человеческому взору было возможно проникнуть в его тайные чувства. Мужчинам он по очереди пожал руки, а на двух женщин едва взглянул, хотя едва ли ему случалось раньше видеть столь совершенную картину женской прелести, которую являла собой в эту минуту Марджери: личико ее разгорелось от волнения, сияющие голубые глаза были полны любопытства, а прелестные губки слегка приоткрылись от восторга.
- Саго, саго! - сказал Питер глубоким, гортанным голосом и продолжал на довольно хорошем английском языке: - Саго, саго, старики и юные, к вам пришел друг, повидать вас и поесть в вашем вигваме - кто главный вождь, а?
- Здесь нет ни вигвама, ни вождя, - отвечал Бурдон, хотя он едва не отшатнулся от протянутой руки того, о ком слышал столько легенд. - Мы люди простые, и среди нас нет никого, кто служит государству. Я промышляю сбором меда, и ты можешь есть его, сколько захочешь, а этот человек помогает маркитантам в гарнизонах. Он держал путь на юг, в расположение войск в верховьях озера, а я направлялся на север, в Макино, и дальше - к поселениям.
- А почему мой брат так спешит? - мягко спросил Питер. - Пчелы устали носить мед?
- Времена неспокойные, и краснокожие выкопали топор войны; бледнолицый не знает, когда его вигвам в безопасности, когда нет.
- А где вигвам моего брата? - спросил Питер, настороженно озираясь. - Вижу - не здесь; где он?
- Там, далеко в прогалинах, вверх по Каламазу. Мы оставили его на прошлой неделе и остановились в хижине на том берегу, но отряд потаватоми заставил нас искать убежища здесь.
Услышав это, Питер медленно обернулся к миссионеру, подняв вверх палец, чтобы придать особый вес своим словам.
- Говорил вам, - произнес индеец. - Знал - здесь потаватоми. Могу знать про них очень далеко.
- Мы их опасаемся, так как с нами женщины, - добавил бортник, - и думаем, они могут охотиться за нашими скальпами.
- Возможно; во время войны все индеи любят скальпы. Вы - янки, они - английские; сейчас нельзя идти по одной тропе и не ссориться. Нельзя позволить потаватоми поймать вас.
- А как нам этого избежать, теперь, когда вы здесь? У нас были все каноэ, и мы чувствовали себя в полной безопасности, но если вы переправитесь на ту сторону и отдадите им свое каноэ, им уже ничто не помешает делать с нами, что им заблагорассудится. Если пообещаешь не переправляться через реку, пока мы не выйдем подальше в озеро, то мы сможем уйти в другое место и не оставить следа.
- Надо переправиться - да, надо переправиться, а то потаватоми будут удивляться - да, надо переправиться, но не тронут каноэ, нет.
- А как ты им помешаешь, если они так захотят? Ты - один, а их - два десятка.
Услышав эти слова, капрал Флинт насторожил уши и встал по стойке «смирно», если возможно было стоять прямее, еще раньше, - ведь он считал себя человеком ответственным, тем более что прошел все войны на Западе, начиная с великих баталий Сент-Клераnote 83 до сражений Бешеного Энтони. Однако он был избавлен от необходимости отвечать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Вокруг шеи Оноа носил нечто вроде ожерелья из трубочек, выточенных из красного трубочного камня, встречающегося на Западе, и каждая была украшена резьбой, если не искусной, то сделанной с большим старанием. Кроме того, на груди его красовалось примитивное изображение гремучей змеи, сделанное желтой краской. Очевидно, это был «тотем»note 79, или «герб» его племени; хотя о том, что это за племя, где оно обитает, откуда пришло - по глубокому убеждению всех здешних краснокожих и бледнолицых, было ведомо только ему одному. На небольшой серебряной медали, висевшей выше ожерелья, был изображен крест - тот самый, на котором Сын Божий, в человеческом образе, принял смерть ради искупления человечества. Можно было подумать, что этот проницательный, наблюдательный и мудрый дикарь, хотя и не веривший в доктрины, содержащиеся в Библии, не испытывал никакого священного ужаса перед реликвией, которая часто повергает в трепет тех, кто утверждает, что единственная их надежда на спасение - в жертве, принесенной на великом оригинале этого изображения. Старинную медаль иезуитовnote 80, передававшуюся из поколения в поколение в его семье, он носил скорее как политический, чем религиозный символ, хотя прекрасно знал, с каким напутствием она была дарована. Возможно, он заметил, что крест, столь почитаемый одними миссионерами, вызывал у других плохо скрываемое раздражение, но это обстоятельство могло бы смутить лишь новообращенного, не обладавшего столь острым умомnote 81.
Пониже гремучей змеи, или «тотема» своего племени, Оноа нарисовал грубое подобие вытянутой руки, жест которой означал предостережение, или «берегись». Это был, так сказать, девиз на его гербе; «не тронь меня» в его собственном исполнении: «gare a qui la touche»; «noli me tangere»note 82.
Голова его была выбрита, как подобает воину, за исключением благородной «скальповой пряди», но воинской раскраски вождь не носил. В резких, смелых чертах лица прославленного дикаря было нечто орлиное; сравнение это как нельзя больше подтверждал и его твердый, холодный и пронзительный взор. Подбородок был выдающийся и широкий, губы - твердо сжатые, зубы - короткие, но ровные, а улыбка - вежливая, а порой и подкупающая.
Одет Оноа был просто, в соответствии с сезоном, и удобно для путешествия. В его прическе торчало одно-единственное орлиное перо, а пояс-вампум, который он носил, был ценнее обычных поясов, и за него были заткнуты нож и томагавк; легкая, пестрая хлопчатобумажная охотничья блуза с бахромой покрывала его торс, а легкие гетры из оленьей кожи, доходившие до колен, и мокасины из того же материала довершали его наряд. Колени, как и верхняя часть крепких жилистых ног, были обнажены. При нем был рог для пороха, и сумка для пуль, и винтовка скорее американского, чем военного, образца - длинная, меткая, точная в прицеле до волоска.
Вышедши из лодки, Питер (белые звали его обычно именно так, из вежливости опуская упоминание о скальпах) вежливо приветствовал всех, собравшихся возле каноэ. При этом он сохранял суровое, но преисполненное простоты и искренности выражение лица, как истый американец, - конечно, насколько человеческому взору было возможно проникнуть в его тайные чувства. Мужчинам он по очереди пожал руки, а на двух женщин едва взглянул, хотя едва ли ему случалось раньше видеть столь совершенную картину женской прелести, которую являла собой в эту минуту Марджери: личико ее разгорелось от волнения, сияющие голубые глаза были полны любопытства, а прелестные губки слегка приоткрылись от восторга.
- Саго, саго! - сказал Питер глубоким, гортанным голосом и продолжал на довольно хорошем английском языке: - Саго, саго, старики и юные, к вам пришел друг, повидать вас и поесть в вашем вигваме - кто главный вождь, а?
- Здесь нет ни вигвама, ни вождя, - отвечал Бурдон, хотя он едва не отшатнулся от протянутой руки того, о ком слышал столько легенд. - Мы люди простые, и среди нас нет никого, кто служит государству. Я промышляю сбором меда, и ты можешь есть его, сколько захочешь, а этот человек помогает маркитантам в гарнизонах. Он держал путь на юг, в расположение войск в верховьях озера, а я направлялся на север, в Макино, и дальше - к поселениям.
- А почему мой брат так спешит? - мягко спросил Питер. - Пчелы устали носить мед?
- Времена неспокойные, и краснокожие выкопали топор войны; бледнолицый не знает, когда его вигвам в безопасности, когда нет.
- А где вигвам моего брата? - спросил Питер, настороженно озираясь. - Вижу - не здесь; где он?
- Там, далеко в прогалинах, вверх по Каламазу. Мы оставили его на прошлой неделе и остановились в хижине на том берегу, но отряд потаватоми заставил нас искать убежища здесь.
Услышав это, Питер медленно обернулся к миссионеру, подняв вверх палец, чтобы придать особый вес своим словам.
- Говорил вам, - произнес индеец. - Знал - здесь потаватоми. Могу знать про них очень далеко.
- Мы их опасаемся, так как с нами женщины, - добавил бортник, - и думаем, они могут охотиться за нашими скальпами.
- Возможно; во время войны все индеи любят скальпы. Вы - янки, они - английские; сейчас нельзя идти по одной тропе и не ссориться. Нельзя позволить потаватоми поймать вас.
- А как нам этого избежать, теперь, когда вы здесь? У нас были все каноэ, и мы чувствовали себя в полной безопасности, но если вы переправитесь на ту сторону и отдадите им свое каноэ, им уже ничто не помешает делать с нами, что им заблагорассудится. Если пообещаешь не переправляться через реку, пока мы не выйдем подальше в озеро, то мы сможем уйти в другое место и не оставить следа.
- Надо переправиться - да, надо переправиться, а то потаватоми будут удивляться - да, надо переправиться, но не тронут каноэ, нет.
- А как ты им помешаешь, если они так захотят? Ты - один, а их - два десятка.
Услышав эти слова, капрал Флинт насторожил уши и встал по стойке «смирно», если возможно было стоять прямее, еще раньше, - ведь он считал себя человеком ответственным, тем более что прошел все войны на Западе, начиная с великих баталий Сент-Клераnote 83 до сражений Бешеного Энтони. Однако он был избавлен от необходимости отвечать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145