Мне бы хотелось обратить ваше внимание на это.
– Господин адвокат, на столе, слева от меня, лежат кодексы и законы. Справа – постановления, указы и прочее. Последние только поддерживают равновесие стола. Я представляю Закон, если вы не знаете об этом.
– Каждому, – упорствовал защитник, невольно повышая голос, – кто лишен свободы вследствие содержания под стражей, дано право на объективное разбирательство в суде.
– Господин адвокат, – строго проговорила Ширяева, – ваше высказывание насчет объективности суда я рассматриваю как оскорбление суда. Я лишаю вас слова до конца заседания.
Конечно, словопрения эти были не случайны.
Еще до начала заседания адвокат сумел встретиться с Ширяевой в коридоре и непрозрачно намекнул ей, кем является его клиент. Валентина на его откровения не отреагировала. Она помнила единственный случай в начале своей судебной практики, когда председатель суда пытался дать ей указание по конкретному делу. И вот снова на нее пытаются давить... В своей строгой манере она дала адвокату и его крутому клиенту от ворот поворот.
– Равенство перед судом не зависит от имущества или социального положения. – Она нарочито выделила последние слова.
Адвокат делано вздохнул и, оглядев коридор, тихо произнес:
– Боюсь, что все это может плохо кончиться.
Он понял, что это простенькое дело может проиграть. И проиграл.
Курлычкин в тот день не сдержался. Впрочем, в кабинет судьи он вошел степенно. Не обращая внимания на протестующие жесты Ширяевой и ее секретаря, приблизился к столу.
– Тебя разве не предупреждали? – На губах улыбка, не предвещающая ничего хорошего, голос вкрадчивый.
Валентина указала рукой на дверь:
– Выйдите, пожалуйста, из моего кабинета! Или я вызову охрану.
– Ну, стерва, ты еще пожалеешь об этом!
Он терял свой авторитет не только в глазах этой неопрятной бабы. Пожалуй, впервые он не смог преодолеть препятствие на своем пути, хотя оно и не казалось поначалу сложным.
Курлычкин вышел из кабинета, грохнув дверью.
* * *
...Устюгов пошел навстречу Курлычкину, загодя протягивая руку. На предварительной встрече они договорились, что будут обращаться друг к другу на «ты».
Полковник пошел еще дальше, фамильярно приветствуя лидера «киевлян»:
– Привет, Стас!
Не обращая внимания на скривившуюся физиономию собеседника, он продолжил:
– Все, что нужно, взял с собой?
На людях Курлычкина начальник СИЗО делал неплохие деньги. Шесть человек из группировки, проходящие по делам о вымогательстве и нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть, располагались в отдельной камере, рассчитанной на тридцать человек. Пальма в углу прекрасно переносила микроклимат, создаваемый японским кондиционером. После того как камеру с заключенными оборудовали кондиционером, Устюгов решил поставить и у себя в кабинете чудо техники, которое в тридцать пять градусов жары превращало помещение в уютный и прохладный погребок. Холодильник и цветной телевизор у него уже были.
Проблемы благоустройства «киевлян» в тюрьме решал помощник Курлычкина Костя Сипягин. Станислав Сергеевич приехал в СИЗО, чтобы повидаться с сыном и передать хорошие новости: через неделю снова будет суд, и его освободят под залог стопроцентно.
Когда-то Курлычкин-старший входил через эти металлические двери с электрическими замками, ему были знакомы и привратка, и отстойник.
Начальник СИЗО провел гостя длинным мрачным коридором. У лестницы, ведущей на второй этаж, они остановились, контролер открыл решетчатую дверь, пропуская их. Точно такая же процедура у входа на второй этаж, где ритмичными шагами мерил коридор очередной «продольный», изредка заглядывая в «волчки» переполненных камер.
– Открой два-четыре, – распорядился Устюгов, используя терминологию заключенных.
Контролер открыл двадцать четвертую камеру. Он был предупрежден заранее и посмотрел на Курлычкина с неподдельным интересом.
Станислав Сергеевич шагнул мимо него в камеру.
Навстречу поднялся черноглазый паренек лет восемнадцати. На его губах играла самодовольная улыбка.
Еще шесть человек были уже на ногах, как только продольный начал громыхать ключами, открывая дверь.
Отец и сын сдержанно поздоровались.
Прежде чем присесть на кровать, Курлычкин-старший огляделся. Он сидел не только в этой тюрьме, но даже в этой камере. Тогда, в 1995-м, главу «киевлян» все же арестовали. И только через год под давлением «сверху» освободили под подписку о невыезде. Он тут же уехал в страну, где все есть, а когда через десять месяцев дело закрыли, вернулся.
И вот почти та же история повторялась с его сыном Максимом. Вроде бы ничего серьезного, не должен он тут сидеть, но на пути встала строптивая судья.
Курлычкин до сих пор не мог забыть дородное лицо Ширяевой, на котором лежала неизгладимая печать сурового блюстителя закона. Если бы он до суда взглянул в это лицо, то настоял, чтобы Ширяеву убрали из процесса.
Теперь ее убрали, считай, навсегда: профессионально, не совсем обычным способом, что Станиславу Сергеевичу очень понравилось. Судья понесла справедливое наказание.
23
«Жигули» девяносто девятой модели трое суток кряду стояли в углу двора, где жила Ширяева. В салоне всегда находились два человека из группировки «киевлян» – Владимир Тетерин и Иван Мигунов.
Как только начиналась программа «Спокойной ночи, малыши!», они уезжали.
Для Тетерина эти дни были праздничным концертом, причем бесплатным. Он в голос ржал, наблюдая за полным пареньком лет семнадцати, который в основном возился в песочнице или на пару с кем-нибудь из детей крутил скакалку, через которую поочередно прыгали девчонки.
На второй день наблюдения Тетерин принес с собой видеокамеру и снимал Илью Ширяева через лобовое стекло. Он-то думал, что выплакал все слезы еще в детстве, но они катились из глаз бандита, когда он во все горло хохотал, толкая напарника локтем:
– Гляди, Иван! Кулич лепит!
И едва не сполз с сиденья, когда больной паренек сам попытался прыгать через скакалку.
Илья тяжело подпрыгивал на месте, напряженно глядя себе под ноги, и был настолько сосредоточен, что на лбу проступили крупные капли пота. Широко расставленные руки во время прыжков то поднимались, то опускались. Он очень хотел научиться прыгать так, как делают это его младшие друзья, но нарушенная координация движений не позволяла ему сделать простое на первый взгляд упражнение.
После того как скакалка раз двадцать ударила его по ногам, по щекам паренька покатились слезы. Девочка лет восьми подбежала к нему: «Давай еще, Илья, у тебя получится. Ну, давай!»
Дети командовали ему: «Раз, два, три». А он не попадал в такт, и прикосновения веревки к ногам были для него очень болезненными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Господин адвокат, на столе, слева от меня, лежат кодексы и законы. Справа – постановления, указы и прочее. Последние только поддерживают равновесие стола. Я представляю Закон, если вы не знаете об этом.
– Каждому, – упорствовал защитник, невольно повышая голос, – кто лишен свободы вследствие содержания под стражей, дано право на объективное разбирательство в суде.
– Господин адвокат, – строго проговорила Ширяева, – ваше высказывание насчет объективности суда я рассматриваю как оскорбление суда. Я лишаю вас слова до конца заседания.
Конечно, словопрения эти были не случайны.
Еще до начала заседания адвокат сумел встретиться с Ширяевой в коридоре и непрозрачно намекнул ей, кем является его клиент. Валентина на его откровения не отреагировала. Она помнила единственный случай в начале своей судебной практики, когда председатель суда пытался дать ей указание по конкретному делу. И вот снова на нее пытаются давить... В своей строгой манере она дала адвокату и его крутому клиенту от ворот поворот.
– Равенство перед судом не зависит от имущества или социального положения. – Она нарочито выделила последние слова.
Адвокат делано вздохнул и, оглядев коридор, тихо произнес:
– Боюсь, что все это может плохо кончиться.
Он понял, что это простенькое дело может проиграть. И проиграл.
Курлычкин в тот день не сдержался. Впрочем, в кабинет судьи он вошел степенно. Не обращая внимания на протестующие жесты Ширяевой и ее секретаря, приблизился к столу.
– Тебя разве не предупреждали? – На губах улыбка, не предвещающая ничего хорошего, голос вкрадчивый.
Валентина указала рукой на дверь:
– Выйдите, пожалуйста, из моего кабинета! Или я вызову охрану.
– Ну, стерва, ты еще пожалеешь об этом!
Он терял свой авторитет не только в глазах этой неопрятной бабы. Пожалуй, впервые он не смог преодолеть препятствие на своем пути, хотя оно и не казалось поначалу сложным.
Курлычкин вышел из кабинета, грохнув дверью.
* * *
...Устюгов пошел навстречу Курлычкину, загодя протягивая руку. На предварительной встрече они договорились, что будут обращаться друг к другу на «ты».
Полковник пошел еще дальше, фамильярно приветствуя лидера «киевлян»:
– Привет, Стас!
Не обращая внимания на скривившуюся физиономию собеседника, он продолжил:
– Все, что нужно, взял с собой?
На людях Курлычкина начальник СИЗО делал неплохие деньги. Шесть человек из группировки, проходящие по делам о вымогательстве и нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть, располагались в отдельной камере, рассчитанной на тридцать человек. Пальма в углу прекрасно переносила микроклимат, создаваемый японским кондиционером. После того как камеру с заключенными оборудовали кондиционером, Устюгов решил поставить и у себя в кабинете чудо техники, которое в тридцать пять градусов жары превращало помещение в уютный и прохладный погребок. Холодильник и цветной телевизор у него уже были.
Проблемы благоустройства «киевлян» в тюрьме решал помощник Курлычкина Костя Сипягин. Станислав Сергеевич приехал в СИЗО, чтобы повидаться с сыном и передать хорошие новости: через неделю снова будет суд, и его освободят под залог стопроцентно.
Когда-то Курлычкин-старший входил через эти металлические двери с электрическими замками, ему были знакомы и привратка, и отстойник.
Начальник СИЗО провел гостя длинным мрачным коридором. У лестницы, ведущей на второй этаж, они остановились, контролер открыл решетчатую дверь, пропуская их. Точно такая же процедура у входа на второй этаж, где ритмичными шагами мерил коридор очередной «продольный», изредка заглядывая в «волчки» переполненных камер.
– Открой два-четыре, – распорядился Устюгов, используя терминологию заключенных.
Контролер открыл двадцать четвертую камеру. Он был предупрежден заранее и посмотрел на Курлычкина с неподдельным интересом.
Станислав Сергеевич шагнул мимо него в камеру.
Навстречу поднялся черноглазый паренек лет восемнадцати. На его губах играла самодовольная улыбка.
Еще шесть человек были уже на ногах, как только продольный начал громыхать ключами, открывая дверь.
Отец и сын сдержанно поздоровались.
Прежде чем присесть на кровать, Курлычкин-старший огляделся. Он сидел не только в этой тюрьме, но даже в этой камере. Тогда, в 1995-м, главу «киевлян» все же арестовали. И только через год под давлением «сверху» освободили под подписку о невыезде. Он тут же уехал в страну, где все есть, а когда через десять месяцев дело закрыли, вернулся.
И вот почти та же история повторялась с его сыном Максимом. Вроде бы ничего серьезного, не должен он тут сидеть, но на пути встала строптивая судья.
Курлычкин до сих пор не мог забыть дородное лицо Ширяевой, на котором лежала неизгладимая печать сурового блюстителя закона. Если бы он до суда взглянул в это лицо, то настоял, чтобы Ширяеву убрали из процесса.
Теперь ее убрали, считай, навсегда: профессионально, не совсем обычным способом, что Станиславу Сергеевичу очень понравилось. Судья понесла справедливое наказание.
23
«Жигули» девяносто девятой модели трое суток кряду стояли в углу двора, где жила Ширяева. В салоне всегда находились два человека из группировки «киевлян» – Владимир Тетерин и Иван Мигунов.
Как только начиналась программа «Спокойной ночи, малыши!», они уезжали.
Для Тетерина эти дни были праздничным концертом, причем бесплатным. Он в голос ржал, наблюдая за полным пареньком лет семнадцати, который в основном возился в песочнице или на пару с кем-нибудь из детей крутил скакалку, через которую поочередно прыгали девчонки.
На второй день наблюдения Тетерин принес с собой видеокамеру и снимал Илью Ширяева через лобовое стекло. Он-то думал, что выплакал все слезы еще в детстве, но они катились из глаз бандита, когда он во все горло хохотал, толкая напарника локтем:
– Гляди, Иван! Кулич лепит!
И едва не сполз с сиденья, когда больной паренек сам попытался прыгать через скакалку.
Илья тяжело подпрыгивал на месте, напряженно глядя себе под ноги, и был настолько сосредоточен, что на лбу проступили крупные капли пота. Широко расставленные руки во время прыжков то поднимались, то опускались. Он очень хотел научиться прыгать так, как делают это его младшие друзья, но нарушенная координация движений не позволяла ему сделать простое на первый взгляд упражнение.
После того как скакалка раз двадцать ударила его по ногам, по щекам паренька покатились слезы. Девочка лет восьми подбежала к нему: «Давай еще, Илья, у тебя получится. Ну, давай!»
Дети командовали ему: «Раз, два, три». А он не попадал в такт, и прикосновения веревки к ногам были для него очень болезненными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98