ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Если кто-нибудь из учеников 9-го "Б" отпрашивался с урока, ссылаясь на головную боль, Евдокия Савельевна говорила:
— Вспомните, что перенес Митя Калягин! А ведь он был шестиклассником.
То есть на три года моложе вас!
То же самое она говорила и если кто-нибудь залеживался дома из-за простуды или ангины. Однажды она сравнила Олин бронхит с трудностями, перенесенными Митей Калягиным, и мне на память пришел дряхлый анекдот:
«От чего умер ваш сосед?» — «От гриппа!» — «Ну, это не страшно!»
Когда «безумная Евдокия» решила устроить поход девятых классов по местам, связанным с боевой деятельностью Мити Калягина, Боря сразу предупредил Оленьку:
— Не вздумай принести справку! Этому походу придается большое значение.
— Кем придается?
— Всеми.
Два девятых класса должны были порознь искать тот «самый короткий путь» к дому дяди-врача, который десятки лет назад обнаружил Митя
Калягин. Если бы дорогу отыскали оба девятых, победителем считался бы тот класс, который первым сообразил. «Безумная Евдокия» обожала устраивать состязания!
Накануне похода девятиклассники встретились с Митей Калягиным.
Оленька успела набросать в блокноте Митин портрет.
— Он лысый? — удивился я.
— Хлипкий и лысый... Евдокия Савельевна объяснила, что это результат военного детства. И деликатный! Никак не ассоциируется с самосвалом, на котором приехал. Одним словом, он мне понравился.
О своем подвиге Митя Калягин рассказывал как-то не всерьез, словно и тогда, в сорок втором году, это была военная игра, а не настоящая война и были не настоящие раненые, которых они с дядей спасли.
— Дядя писал в записке, что надо бы поскорее. А у меня температура тридцать девять и пять. Комедия! — вспоминал Митя.
Записка у Мити сохранилась. Евдокия Савельевна попросила показать ее всему классу.
Торопясь к дяде, Митя вскочил на ходу в кузов грузовика: маленький был, никто не заметил.
— Кашлять было нельзя... А у меня воспаление легких. Комедия! продолжал Митя.
И выскочил он тоже на ходу, возле станции.
— Чуть было не попал под машину. Которая сзади шла... Вот была бы комедия!
Он, как и Надя, умел подтрунивать над собой. Я знал, что на это способны лишь хорошие, умные люди.
Выскочив возле станции, Митя начал искать самый короткий путь.
Лекарства и инструменты были зашиты в стареньком ватнике.
— Ватник, к сожалению, не сохранился, — сообщила Евдокия Савельевна.
Девятый класс, который первым Митиной дорогой добрался бы до домика дяди-невропатолога, должен был получить, как сказал Митя, «приятный сюрприз».
— Ну зачем ты, Митя? Зачем? — кокетливо застеснялась вдруг "безумная
Евдокия". Кокетничала она очень громоздко и неуклюже.
Девятые классы дошли в субботу до той станции, до которой Митя
Калягин добрался когда-то на попутной машине. Расположились на ночлег.
А через несколько часов Оленьки уже не было.
«Не вздумай принести справку!» — предупреждал ее Боря Антохин.
— Пойди, Оленька, — советовала ей и Надюша. — Раз походу придается большое значение... И школу ты скоро кончаешь. Пойди!
— Но я пропущу занятия по рисунку.
— Все равно пойди.
И она пошла.
Я смотрел на Борю Антохина и мысленно спрашивал: «Почему же на этот раз ты не уследил за ней, Боря? Мы были бы так тебе благодарны!»
Я вспомнил обо всем этом. А они трое так и стояли за порогом. Мне казалось, что они стоят уже очень давно. Но прошли всего лишь минуты, потому что передача «С добрым утром!» была в самом разгаре.
Обернувшись, я впервые за это время увидел Надю. И понял... навсегда понял, что матери и отцы (даже самые любящие отцы!) все же чувствуют неодинаково. Она не могла вспоминать, анализировать, взвешивать. Одна мысль вонзилась в нее неожиданно, как шаровая молния, влетевшая в открытое окно, и сжигала ее изнутри: «Где сейчас Оля?»
Я молчал. Потому что ничей в мире голос утешить ее не мог. Кроме голоса дочери, если бы он зазвучал на лестнице, в комнате, по телефону.
Она ни к кому не имела претензий, ни на кого не сердилась — для нее ничего не существовало, кроме вопроса: «Где сейчас Оля?»
— Я позвоню Мите Калягину, — сказала Евдокия Савельевна.
— Зачем? — спросил я.
Не ответив, она переступила порог. Люся и Боря вошли вслед за ней.
Евдокия Савельевна сразу же позвонила Мите и попросила его приехать.
Наш адрес она помнила наизусть, хотя дома у нас никогда не бывала.
— У нее феноменальная память! — слышали мы от Оленьки. — Помнит, кто какого числа схватил двойку по математике, а сама историчка. И кто сколько дней пропустил, помнит так же хорошо, как даты великих сражений.
— Значит, вы ей небезразличны, — ответила Надюша.
— Просто ей больше не о чем помнить!
— Женщины, у которых нет личной жизни, часто с утроенной энергией бросаются в жизнь общественную, — стремясь поддержать Оленьку, сказал я.
— И что же в этом плохого? — спросила Надюша.
Она понимала, что мы с Олей вправе не любить классную руководительницу 9-го "Б". Понимала, что «безумная Евдокия» изо всех сил старается не только убить веру других в нашу дочь, но и в ней самой поколебать эту веру. И все же Надя мечтала, чтобы конфликт уступил место взаимопониманию.
«Оля шла навстречу этому миру, — думал я. — Но они... втроем учинили что-то такое, чего она не выдержала, не стерпела. И теперь каждая минута жизни стала невыносимой. Где она?! А они суетятся, чтоб не смотреть нам в глаза».
— Что же все-таки произошло? — спросил я.
— Ничего... Ничего не было! — затараторила Люся. — Вечером все получили задания и разошлись. Кто за хворостом, кто за водой, кто расспросить жителей о дорогах к тому поселку. — Люся остановилась. И чтобы Надя не услышала, шепотом добавила: — Все вернулись, а она нет...
Но спохватились мы только утром. Были в разных палатках.
— Надо сообщить всюду, — сказала Евдокия Савельевна. — Ничего особенного... быть не может! Но надо сообщить.
С этой минуты Надюша окончательно перестала владеть собой.
Евдокия Савельевна составила список телефонов: милиция, дежурный по городу, больницы, местные власти той станции и того поселка. Позвонив, она ставила черточку возле номера, который в очередной раз ничего не прояснил и ничем не помог.
Делала она это методично, спокойно. Только пальцы, когда она крутила диск, не вполне были ей послушны. Она не туда попадала, извинялась и вновь набирала номер.
С каждым ее звонком мне становилось яснее, что с Олей стряслось что-то невероятное... трагическое. Чего поправить уже нельзя...
«Если Оля убежала от своих спутников вечером, — рассуждал я, — она могла тут же сесть на электричку и приехать домой. Если же последний поезд уже ушел, она провела бы ночь на станции и вернулась домой рано утром: электрички ходят с шести часов».
Я слышал, как Евдокия Савельевна методично разъясняет по телефону, что случилось, всякий раз повторяя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9