.. Подождем еще один день.
И весь следующий день он просидел в гостиной, уставившись взглядом в одну и ту же страницу книги, которую он якобы читал.
Скотт не переставая говорил себе, что надо вернуться в «Глоб пост» и дать им возможность продолжить серию материалов о его феномене. Или принять одно из многочисленных предложений о выступлении где-нибудь. Или позволить этим жадным до сенсаций журналам опубликовать его историю. Или разрешить какому-нибудь писателю кошмарных повестушек нацарапать книжицу о том, что случилось с ним.
Решись он на какой-нибудь из этих вариантов — и у них было бы достаточно денег. Таким образом он положил бы конец бедности, которой до отчаяния боялась Лу.
Но недостаточно говорить себе все это. Надо было сделать невозможное: преодолеть свое отвращение к роли предмета грубого любопытства толпы. И он, пытаясь успокоить себя, вновь и вновь повторял: «Завтра придет чек. Завтра».
Но чек не пришел. И вечером следующего дня они с Лу поехали к Марти. Он сказал им, что лишился контракта с Фэйрчайлдом и поэтому ему пришлось свести доминимума деловые операции. Добавил, что чеков больше не будет. Затем дал Скотту сто долларов и предупредил, что больше на его помощь рассчитывать не стоит.
Холодный ветер обдувал Скотта. За озером лаяла собака. Скотт опустил глаза и стал смотреть на свои раскачивающиеся словно маятники ноги.
Теперь неоткуда ждать денег. Семьдесят долларов в банке, сто — в бумажнике. Что делать, когда и они закончатся?
Скотт представил, как опять сидит в редакции газеты. Берг фотографирует, Лу строит глазки всем подряд, Хаммер задает бесконечные вопросы. В голове у него знаменами замелькали газетные заголовки: «Меньше двухлетнего ребенка!» «Ест, сидя на высоком стуле!» «Носит детскую одежду!» «Живет в коробке из-под сапог!» «Сексуальные способности без изменений!»
Скотт быстро закрыл глаза. Если бы у него была акромикрия. Тогда, по крайней мере, его оставило бы мужское желание, которое росло с каждым днем и уже сейчас мучило его сильнее, чем до болезни. Иначе и не могло быть, потому что уже слишком давно не было освобождения от семени. Он больше не мог находиться рядом с Лу. Желание жгло, и с каждым днем его пламя разгоралось все сильнее, обрекая Скотта на неописуемо ужасные страдания и обостряя все остальные переживания.
Скотт не мог разговаривать об этом с Лу. В ту ночь, когда она сделала ему недвусмысленное предложение, он почувствовал себя едва ли не оскорбленным, понимая, что о его сексуальной близости с нормальной женщиной не может быть и речи.
Смеюсь над гомиком!
Смеюсь я до упаду!
Вжав голову в плечи, Скотт поежился на скамейке. Щурясь в темноту, он разглядел неподалеку от себя три темных силуэта. Тонкие голоса подростков выводили песню:
Жизнь моя — блуждание в потемках.
Я заблудился, только что родившись.
«Юнцы, — подумал Скотт, — поют, растут и принимают это как должное». Он с черной завистью смотрел на них.
— Эй, да я вижу, там малыш какой-то, — сказал один из юнцов.
Поначалу Скотт не понял, что речь идет о нем. А когда понял, от волнения плотно сжал губы.
— Интересно, чего он там делает?
— Можа, он...
Остальное Скотт не расслышал, но по взрыву гогота догадался о том, что было сказано шепотом. Не без труда он сполз со скамейки и двинулся обратно к асфальтовой дорожке.
— Эй, да он уходит, — сказал один из ребят.
— Может, повеселимся немножко? — предложил второй.
Скотт сильно испугался, но гордость не позволила ему броситься наутек и он продолжал идти ровным шагом. Топот ног юнцов позади сделался громче.
— Эй, куда идешь, малыш? — спросил один из них. — Ишь, раскочегарился, как на пожар.
Все трое прыснули со смеху. Скотт дрогнул и ускорил шаг. Парни тоже пошли быстрее.
— Похоже, мы малому не нравимся, — хмыкнул один.
— Ну, это нехорошо, — добавил второй.
Скотту стало страшно. Он чувствовал, что внутри у него вот-вот что-то оборвется. Броситься бежать? Нет, только не от троих юнцов! Каким бы маленьким он ни был, улепетывать от таких преследователей Скотт не станет. Ступив на склон, который вел к асфальтовой дорожке, Скотт быстро оглянулся. Парни нагоняли его. Он видел огоньки их сигарет, похожие на подрагивающих в воздухе светлячков.
Скотт еще не дошел до дорожки, когда один из парней схватил его за руку и потянул назад.
— Отпусти, — процедил Скотт.
— Эй, малыш, куда идешь? — спросил тот, что держал его за руку. Голос у него был нахальный, с потугой на фамильярность.
— Я иду домой, — ответил Скотт.
На вид наглецу было лет пятнадцать-шестнадцать. На голове у него сидела бейсбольная кепка. Скотту не было нужды смотреть на лицо парня, он почти угадывал его: худое, неприятное, прыщавое; из угла маленького, почти безгубого рта свисала сигарета.
— Малыш говорит, что идет домой, — сообщил парень.
— Неужто? — переспросил другой.
— Ого-го, — протянул третий. — Это что-то.
Скотт попытался пройти, растолкав парней, но нахал в кепке оттащил его назад в кружок.
— Малыш, ты лучше этого не делай, — сказал он.
— Нам не нравятся шустрые малыши — правда, ребя?
— Не-а, не нравятся. Да он такой неопытный. Нам такие не нравятся.
— Отпустите меня, — проговорил Скотт, и его неприятно поразила дрожь в собственном голосе.
Парень в кепке отпустил его руку, но круг не разомкнулся.
— Познакомься с моими приятелями, — ухмыльнулся наглец.
Лица его не было видно. В мерцании огонька сигареты Скотт увидел лишь бледную щеку да блестящие глаза.
К нему наклонилась черная, сливающаяся с темнотой фигура.
— Это Тони. Скажи ему «здрасте».
— Мне надо домой, — сказал Скотт, подавшись вперед.
Парень толкнул его в грудь.
— Э, да ты непонятливый, малыш. Ребя, малыш плохо понимает, — он старался говорить ласково, авторитетно.
— Малыш, ты чё, не понимаешь? — спросил другой парень. — Это забавно, а?Малышу надо бы быть попонятливее.
— Ты дурак забавный. А теперь...
— Эге-ге. Малыш считает нас дураками забавными, — вновь вмешался парень в кепке. Игривого тона в его голосе как не бывало. — Слышите, ребя? Нас!
— Покажем ему, как мы любим забавляться.
Скотт почувствовал холод внизу живота. Не в состоянии побороть страх, он окинул взглядом парней.
— Послушайте, меня ждет мама, — сказал он, вздрогнув от звука собственного голоса.
— Хо-хо-хо, — протянул парень в кепке. — Мама ждет. Бог ты мой, во досада, а, ребя?
— Я сейчас расплачусь, — сказал другой. — Ой, мамочки, ой, я уже плачу. — И он злобно захихикал.
Третий парень заржал и игриво ткнул своего дружка кулаком в плечо.
— Живешь недалеко, малыш? — спросил наглец в кепке и выпустил дым Скотту прямо в лицо, отчего тот закашлялся. — Эге, да малыш кха-кхакает, — произнес парень, пытаясь передразнить Скотта, — задыхается и кха-кает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
И весь следующий день он просидел в гостиной, уставившись взглядом в одну и ту же страницу книги, которую он якобы читал.
Скотт не переставая говорил себе, что надо вернуться в «Глоб пост» и дать им возможность продолжить серию материалов о его феномене. Или принять одно из многочисленных предложений о выступлении где-нибудь. Или позволить этим жадным до сенсаций журналам опубликовать его историю. Или разрешить какому-нибудь писателю кошмарных повестушек нацарапать книжицу о том, что случилось с ним.
Решись он на какой-нибудь из этих вариантов — и у них было бы достаточно денег. Таким образом он положил бы конец бедности, которой до отчаяния боялась Лу.
Но недостаточно говорить себе все это. Надо было сделать невозможное: преодолеть свое отвращение к роли предмета грубого любопытства толпы. И он, пытаясь успокоить себя, вновь и вновь повторял: «Завтра придет чек. Завтра».
Но чек не пришел. И вечером следующего дня они с Лу поехали к Марти. Он сказал им, что лишился контракта с Фэйрчайлдом и поэтому ему пришлось свести доминимума деловые операции. Добавил, что чеков больше не будет. Затем дал Скотту сто долларов и предупредил, что больше на его помощь рассчитывать не стоит.
Холодный ветер обдувал Скотта. За озером лаяла собака. Скотт опустил глаза и стал смотреть на свои раскачивающиеся словно маятники ноги.
Теперь неоткуда ждать денег. Семьдесят долларов в банке, сто — в бумажнике. Что делать, когда и они закончатся?
Скотт представил, как опять сидит в редакции газеты. Берг фотографирует, Лу строит глазки всем подряд, Хаммер задает бесконечные вопросы. В голове у него знаменами замелькали газетные заголовки: «Меньше двухлетнего ребенка!» «Ест, сидя на высоком стуле!» «Носит детскую одежду!» «Живет в коробке из-под сапог!» «Сексуальные способности без изменений!»
Скотт быстро закрыл глаза. Если бы у него была акромикрия. Тогда, по крайней мере, его оставило бы мужское желание, которое росло с каждым днем и уже сейчас мучило его сильнее, чем до болезни. Иначе и не могло быть, потому что уже слишком давно не было освобождения от семени. Он больше не мог находиться рядом с Лу. Желание жгло, и с каждым днем его пламя разгоралось все сильнее, обрекая Скотта на неописуемо ужасные страдания и обостряя все остальные переживания.
Скотт не мог разговаривать об этом с Лу. В ту ночь, когда она сделала ему недвусмысленное предложение, он почувствовал себя едва ли не оскорбленным, понимая, что о его сексуальной близости с нормальной женщиной не может быть и речи.
Смеюсь над гомиком!
Смеюсь я до упаду!
Вжав голову в плечи, Скотт поежился на скамейке. Щурясь в темноту, он разглядел неподалеку от себя три темных силуэта. Тонкие голоса подростков выводили песню:
Жизнь моя — блуждание в потемках.
Я заблудился, только что родившись.
«Юнцы, — подумал Скотт, — поют, растут и принимают это как должное». Он с черной завистью смотрел на них.
— Эй, да я вижу, там малыш какой-то, — сказал один из юнцов.
Поначалу Скотт не понял, что речь идет о нем. А когда понял, от волнения плотно сжал губы.
— Интересно, чего он там делает?
— Можа, он...
Остальное Скотт не расслышал, но по взрыву гогота догадался о том, что было сказано шепотом. Не без труда он сполз со скамейки и двинулся обратно к асфальтовой дорожке.
— Эй, да он уходит, — сказал один из ребят.
— Может, повеселимся немножко? — предложил второй.
Скотт сильно испугался, но гордость не позволила ему броситься наутек и он продолжал идти ровным шагом. Топот ног юнцов позади сделался громче.
— Эй, куда идешь, малыш? — спросил один из них. — Ишь, раскочегарился, как на пожар.
Все трое прыснули со смеху. Скотт дрогнул и ускорил шаг. Парни тоже пошли быстрее.
— Похоже, мы малому не нравимся, — хмыкнул один.
— Ну, это нехорошо, — добавил второй.
Скотту стало страшно. Он чувствовал, что внутри у него вот-вот что-то оборвется. Броситься бежать? Нет, только не от троих юнцов! Каким бы маленьким он ни был, улепетывать от таких преследователей Скотт не станет. Ступив на склон, который вел к асфальтовой дорожке, Скотт быстро оглянулся. Парни нагоняли его. Он видел огоньки их сигарет, похожие на подрагивающих в воздухе светлячков.
Скотт еще не дошел до дорожки, когда один из парней схватил его за руку и потянул назад.
— Отпусти, — процедил Скотт.
— Эй, малыш, куда идешь? — спросил тот, что держал его за руку. Голос у него был нахальный, с потугой на фамильярность.
— Я иду домой, — ответил Скотт.
На вид наглецу было лет пятнадцать-шестнадцать. На голове у него сидела бейсбольная кепка. Скотту не было нужды смотреть на лицо парня, он почти угадывал его: худое, неприятное, прыщавое; из угла маленького, почти безгубого рта свисала сигарета.
— Малыш говорит, что идет домой, — сообщил парень.
— Неужто? — переспросил другой.
— Ого-го, — протянул третий. — Это что-то.
Скотт попытался пройти, растолкав парней, но нахал в кепке оттащил его назад в кружок.
— Малыш, ты лучше этого не делай, — сказал он.
— Нам не нравятся шустрые малыши — правда, ребя?
— Не-а, не нравятся. Да он такой неопытный. Нам такие не нравятся.
— Отпустите меня, — проговорил Скотт, и его неприятно поразила дрожь в собственном голосе.
Парень в кепке отпустил его руку, но круг не разомкнулся.
— Познакомься с моими приятелями, — ухмыльнулся наглец.
Лица его не было видно. В мерцании огонька сигареты Скотт увидел лишь бледную щеку да блестящие глаза.
К нему наклонилась черная, сливающаяся с темнотой фигура.
— Это Тони. Скажи ему «здрасте».
— Мне надо домой, — сказал Скотт, подавшись вперед.
Парень толкнул его в грудь.
— Э, да ты непонятливый, малыш. Ребя, малыш плохо понимает, — он старался говорить ласково, авторитетно.
— Малыш, ты чё, не понимаешь? — спросил другой парень. — Это забавно, а?Малышу надо бы быть попонятливее.
— Ты дурак забавный. А теперь...
— Эге-ге. Малыш считает нас дураками забавными, — вновь вмешался парень в кепке. Игривого тона в его голосе как не бывало. — Слышите, ребя? Нас!
— Покажем ему, как мы любим забавляться.
Скотт почувствовал холод внизу живота. Не в состоянии побороть страх, он окинул взглядом парней.
— Послушайте, меня ждет мама, — сказал он, вздрогнув от звука собственного голоса.
— Хо-хо-хо, — протянул парень в кепке. — Мама ждет. Бог ты мой, во досада, а, ребя?
— Я сейчас расплачусь, — сказал другой. — Ой, мамочки, ой, я уже плачу. — И он злобно захихикал.
Третий парень заржал и игриво ткнул своего дружка кулаком в плечо.
— Живешь недалеко, малыш? — спросил наглец в кепке и выпустил дым Скотту прямо в лицо, отчего тот закашлялся. — Эге, да малыш кха-кхакает, — произнес парень, пытаясь передразнить Скотта, — задыхается и кха-кает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61