Монахини заперлись изнутри. Солдаты как раз собирались вышибить дверь, когда появились твои люди. К несчастью, их недостаточно. Возможно, солдаты уже прорвались в монастырь, и одному Господу известно, каких безумств они успеют там натворить!
Курикий испустил отчаянный стон. Вероятно, только Фос в точности знал, какие именно безумства могут натворить в монастыре солдаты, но казначей мог себе это представить.
— Моя дочь! — жалобно вскричал он, а затем, чуть помедлив, добавил уже тише:
— Моя жена!
Одним прыжком Маниакис взлетел на мерина:
— Регорий! Ты и твои всадники — со мной! — Он оставлял дворцовый квартал на попечение моряков, чья способность к состраданию и милосердию вызывала большие сомнения. Но что делать! Верховые доберутся до монастыря вдвое быстрее пеших.
Мерин не желал идти рысью, но вникать в его прихоти у Маниакиса не было ни малейшего желания. За неимением шпор он изо всех сил шарахнул упрямое животное тем самым мечом, которым отрубил голову Генесию. Только, разумеется, плашмя. Мерин принял во внимание силу удара и доказал, что способен проявить изрядную прыть.
— Подождите! — донесся сзади крик Курикия. Но Маниакис не стал ждать.
— Дорогу! — не своим голосом заорал он, когда кавалькада вихрем влетела на площадь Ладоней.
Мельком он увидел море обращенных к нему испуганных лиц… Затем люди с тревожными воплями бросились в стороны; одни топтали других, чтобы самим не попасть под копыта взмыленных лошадей.
Маниакису казалось, что его мерин ни на кого не наступил. Лошади вообще не любят наступать на мягкий дрожащий студень, в который превращаются упавшие на землю люди. Но судя по крикам, донесшимся до него сзади, некоторые скакуны все же были недостаточно осмотрительны, выбирая, куда ступить копытом.
Лишь домчавшись до Срединной улицы, он сообразил, что не знает, в какой части северо-западного квартала находится Монастырь святой Фостины. Тогда он прокричал этот вопрос через плечо скачущим сзади.
— Я могу указать дорогу, величайший, — ответил один из его людей, — в детстве я жил недалеко от монастыря.
— Езжай впереди. — Маниакис придержал мерина, чтобы позволить местному уроженцу выехать в голову кавалькады. Мерин возмущенно всхрапнул, словно спрашивая, какая очередная блажь нашла на его седока: сперва погонял как безумный, а теперь осаживает на полном скаку… Бедняга тут же обиженно заржал, получив каблуками под ребра в качестве требования держаться рядом с лошадью, на которой скакал проводник.
Когда они повернули со Срединной улицы на север, их путешествие превратилось в какой-то кошмар. Как бы этого ни хотелось Маниакису, по узким кривым улочкам просто невозможно было мчаться аллюром. А когда путь преграждала какая-нибудь влекомая ослом тележка или пара мулов, тащивших фургон, никакие проклятия и угрозы не помогали очистить дорогу до тех пор, пока вознице не удавалось найти угол, за который можно было свернуть.
Наконец впереди послышались крики, в которых смешивались страх, боль и гнев. Похоже, они не имели отношения ко всеобщей панике, вызванной бешеной скачкой отряда Маниакиса по улицам столицы. Он быстро пробормотал молитву, прося Фоса, чтобы шум впереди означал, что именно там находится монастырь. А несколько мгновений спустя кавалькада вылетела на небольшую площадь. Фос услышал его молитву.
Мощенная булыжником площадь была обильно полита кровью. Там и тут лежали тела моряков, которых послал сюда Маниакис. Одни были мертвы, другие ранены. Среди них попадались и другие тела в одинаковых кольчугах. Солдаты. Но большинство солдат не пострадало; теперь они пытались ворваться в монастырь.
Но это оказалось не так просто. Беленные известью толстые стены были сложены из прочного камня, а в узкие окна, напоминавшие бойницы, не пролез бы и ребенок. Единственным уязвимым местом была дверь, да и та оказалась слишком прочной.
Среди людей Генесия — сплошь видессийцев — не нашлось ни одного вооруженного топором халогая, который в два счета разнес бы крепкие дверные брусья. Солдаты притащили толстое длинное бревно и пытались использовать его как таран. Но как раз в тот момент, когда отряд Маниакиса появился на площади, монахини опрокинули на атакующих большущий чан с кипятком. Шатаясь и завывая от боли, ошпаренные солдаты отпрянули от дверей.
— Сдавайтесь! — крикнул им Маниакис. — Иначе — смерть!
Солдаты, сохранившие верность Генесию до самого его конца и даже дольше, в смятении и страхе уставились на появившийся как из-под земли отряд, вооруженный мечами, легкими копьями, но в основном — луками.
Двое солдат Генесия, не выпуская оружия, сделали несколько шагов в сторону Маниакиса и его людей. Зазвенели тетивы луков. Солдаты, корчась и крича от боли, упали на булыжник площади. Этого хватило, чтобы подать их товарищам правильную мысль. Зазвякали брошенные на камни мечи. Маниакис взмахом руки приказал взять пленников под стражу. Те с угрюмым видом позволили связать себе руки за спиной, после чего их увели с площади.
Маниакис подъехал к монастырской стене — не слишком близко. Разглядев в окне второго этажа нескольких монашек, он крикнул:
— Я Маниакис, сын Маниакиса, новый Автократор Видессии. Тиран Генесий мертв. Могу ли я приблизиться, чтобы переговорить с аббатисой, не опасаясь оказаться сваренным, как тунец в праздничной ухе?
Монашки безмолвно исчезли. Через пару минут в том же окне появилась пожилая женщина.
— Я Никея, аббатиса Монастыря святой Фостины, — сказала она, и Маниакис сразу ей поверил: в ее голосе звучала властность, которой позавидовал бы любой генерал. Аббатиса некоторое время разглядывала его из-под надвинутого на лоб голубого клобука, после чего неохотно добавила:
— Чем могу служить.., величайший?
— Высокочтимый Курикий, казначей империи, сообщил мне, что за стенами твоего монастыря нашли убежище его жена и дочь, — сказал Маниакис. — Как тебе, вероятно, известно, я обручен с Нифоной. Теперь, поскольку я вернулся в Видесс, а со мной возвратился и высокочтимый Курикий, мне хотелось бы, чтобы ты передала благородным дамам, что отныне им ничто не угрожает и они могут свободно покинуть стены монастыря, если пожелают.
— В стенах нашего монастыря нет никаких благородных дам. Здесь обитают только те, кто посвятил себя служению Господу нашему, благому и премудрому, — сурово ответствовала аббатиса. — Будьте добры, подождите немного. — С этими словами она отошла от окна и исчезла из виду, но спустя короткое время появилась вновь в сопровождении молодой монахини. Указав ей на Маниакиса, аббатиса что-то тихо спросила. — Это тот человек? — скорее угадал, чем услышал Маниакис ее слова.
Неужели рядом с ней стояла Нифона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Курикий испустил отчаянный стон. Вероятно, только Фос в точности знал, какие именно безумства могут натворить в монастыре солдаты, но казначей мог себе это представить.
— Моя дочь! — жалобно вскричал он, а затем, чуть помедлив, добавил уже тише:
— Моя жена!
Одним прыжком Маниакис взлетел на мерина:
— Регорий! Ты и твои всадники — со мной! — Он оставлял дворцовый квартал на попечение моряков, чья способность к состраданию и милосердию вызывала большие сомнения. Но что делать! Верховые доберутся до монастыря вдвое быстрее пеших.
Мерин не желал идти рысью, но вникать в его прихоти у Маниакиса не было ни малейшего желания. За неимением шпор он изо всех сил шарахнул упрямое животное тем самым мечом, которым отрубил голову Генесию. Только, разумеется, плашмя. Мерин принял во внимание силу удара и доказал, что способен проявить изрядную прыть.
— Подождите! — донесся сзади крик Курикия. Но Маниакис не стал ждать.
— Дорогу! — не своим голосом заорал он, когда кавалькада вихрем влетела на площадь Ладоней.
Мельком он увидел море обращенных к нему испуганных лиц… Затем люди с тревожными воплями бросились в стороны; одни топтали других, чтобы самим не попасть под копыта взмыленных лошадей.
Маниакису казалось, что его мерин ни на кого не наступил. Лошади вообще не любят наступать на мягкий дрожащий студень, в который превращаются упавшие на землю люди. Но судя по крикам, донесшимся до него сзади, некоторые скакуны все же были недостаточно осмотрительны, выбирая, куда ступить копытом.
Лишь домчавшись до Срединной улицы, он сообразил, что не знает, в какой части северо-западного квартала находится Монастырь святой Фостины. Тогда он прокричал этот вопрос через плечо скачущим сзади.
— Я могу указать дорогу, величайший, — ответил один из его людей, — в детстве я жил недалеко от монастыря.
— Езжай впереди. — Маниакис придержал мерина, чтобы позволить местному уроженцу выехать в голову кавалькады. Мерин возмущенно всхрапнул, словно спрашивая, какая очередная блажь нашла на его седока: сперва погонял как безумный, а теперь осаживает на полном скаку… Бедняга тут же обиженно заржал, получив каблуками под ребра в качестве требования держаться рядом с лошадью, на которой скакал проводник.
Когда они повернули со Срединной улицы на север, их путешествие превратилось в какой-то кошмар. Как бы этого ни хотелось Маниакису, по узким кривым улочкам просто невозможно было мчаться аллюром. А когда путь преграждала какая-нибудь влекомая ослом тележка или пара мулов, тащивших фургон, никакие проклятия и угрозы не помогали очистить дорогу до тех пор, пока вознице не удавалось найти угол, за который можно было свернуть.
Наконец впереди послышались крики, в которых смешивались страх, боль и гнев. Похоже, они не имели отношения ко всеобщей панике, вызванной бешеной скачкой отряда Маниакиса по улицам столицы. Он быстро пробормотал молитву, прося Фоса, чтобы шум впереди означал, что именно там находится монастырь. А несколько мгновений спустя кавалькада вылетела на небольшую площадь. Фос услышал его молитву.
Мощенная булыжником площадь была обильно полита кровью. Там и тут лежали тела моряков, которых послал сюда Маниакис. Одни были мертвы, другие ранены. Среди них попадались и другие тела в одинаковых кольчугах. Солдаты. Но большинство солдат не пострадало; теперь они пытались ворваться в монастырь.
Но это оказалось не так просто. Беленные известью толстые стены были сложены из прочного камня, а в узкие окна, напоминавшие бойницы, не пролез бы и ребенок. Единственным уязвимым местом была дверь, да и та оказалась слишком прочной.
Среди людей Генесия — сплошь видессийцев — не нашлось ни одного вооруженного топором халогая, который в два счета разнес бы крепкие дверные брусья. Солдаты притащили толстое длинное бревно и пытались использовать его как таран. Но как раз в тот момент, когда отряд Маниакиса появился на площади, монахини опрокинули на атакующих большущий чан с кипятком. Шатаясь и завывая от боли, ошпаренные солдаты отпрянули от дверей.
— Сдавайтесь! — крикнул им Маниакис. — Иначе — смерть!
Солдаты, сохранившие верность Генесию до самого его конца и даже дольше, в смятении и страхе уставились на появившийся как из-под земли отряд, вооруженный мечами, легкими копьями, но в основном — луками.
Двое солдат Генесия, не выпуская оружия, сделали несколько шагов в сторону Маниакиса и его людей. Зазвенели тетивы луков. Солдаты, корчась и крича от боли, упали на булыжник площади. Этого хватило, чтобы подать их товарищам правильную мысль. Зазвякали брошенные на камни мечи. Маниакис взмахом руки приказал взять пленников под стражу. Те с угрюмым видом позволили связать себе руки за спиной, после чего их увели с площади.
Маниакис подъехал к монастырской стене — не слишком близко. Разглядев в окне второго этажа нескольких монашек, он крикнул:
— Я Маниакис, сын Маниакиса, новый Автократор Видессии. Тиран Генесий мертв. Могу ли я приблизиться, чтобы переговорить с аббатисой, не опасаясь оказаться сваренным, как тунец в праздничной ухе?
Монашки безмолвно исчезли. Через пару минут в том же окне появилась пожилая женщина.
— Я Никея, аббатиса Монастыря святой Фостины, — сказала она, и Маниакис сразу ей поверил: в ее голосе звучала властность, которой позавидовал бы любой генерал. Аббатиса некоторое время разглядывала его из-под надвинутого на лоб голубого клобука, после чего неохотно добавила:
— Чем могу служить.., величайший?
— Высокочтимый Курикий, казначей империи, сообщил мне, что за стенами твоего монастыря нашли убежище его жена и дочь, — сказал Маниакис. — Как тебе, вероятно, известно, я обручен с Нифоной. Теперь, поскольку я вернулся в Видесс, а со мной возвратился и высокочтимый Курикий, мне хотелось бы, чтобы ты передала благородным дамам, что отныне им ничто не угрожает и они могут свободно покинуть стены монастыря, если пожелают.
— В стенах нашего монастыря нет никаких благородных дам. Здесь обитают только те, кто посвятил себя служению Господу нашему, благому и премудрому, — сурово ответствовала аббатиса. — Будьте добры, подождите немного. — С этими словами она отошла от окна и исчезла из виду, но спустя короткое время появилась вновь в сопровождении молодой монахини. Указав ей на Маниакиса, аббатиса что-то тихо спросила. — Это тот человек? — скорее угадал, чем услышал Маниакис ее слова.
Неужели рядом с ней стояла Нифона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148