— Серьезный прокол в нашей стратегии, — заметил Кромвель, оглядывая приближающиеся фигуры. — Признаю первым: теряем очки. Следовало избежать. У всех бывают просчеты; Эрли, мальчик мой, ты уж не бей его сразу — авось он как-нибудь уймется.
Несмотря на серьезность момента, Эрлен не мог не улыбнуться. Маршал по своей древней наивности считал, что любой слушатель ИК в первую очередь шпион-костолом международного уровня, и всерьез опасался ущерба летной солидарности. Правда, как и всегда, в кромвелевском лобовом подходе было много справедливого — хотя Эрликон и не был чемпионом Институга по программам «Ниндзя» и «Бэтмен», но учеником слыл способным, даже одаренным, так что габариты Баженова и какой-то там разряд его мало пугали. Но поднять руку на друга, да что там, просто безобразная сцена, свара на глазах у всех, на глазах у Инги — это ужасно… это невозможно. Может быть, и в самом деле следовало плюнуть на гордость и свернуть куда-нибудь раньше, как и предлагал Кромвель?
Они сошлись на полпути между мостом и пришвартованной неподалеку от него баржей-харчевней. Разгоняя мутные волны, навстречу друг другу прошли буксир и туристический катер; плавучий ресторан неторопливо качнул деревянными расписными надстройками. Пахло стряпней, сыростью и бензином.
— Ну, здравствуй, — сказал Эдгар. Против воли это прозвучало зловеще.
То, что друг появился не один, а в компании красавицы в модных очках, мало смутило Баженова, уж слишком горяч был его порыв, хотя где-то на краю сознания и мелькнуло опасение скандала.
— Мы уже виделись сегодня, — нарочито спокойно ответил Эрлен. — Инга, это мой друг, чемпион мира Эдгар Баженов.
Эдгар поклонился, страшно выпучив глаза. С него, казалось, вот-вот посыплются искры.
— Старик, я был сегодня в Центральном архиве, посмотрел твои коэффициенты… Откуда такая классика в наше время? А? Ну, да это ладно…
Эрликон понял с полуслова и похолодел. Вот что значило «этот длинный что-то почуял»… Итак, конец?.. Или… Что же… что же…
— Вот ты мне скажи, — продолжал Эдгар. — Ты все тот же человек, что был раньше? Ты вот так же можешь разговаривать с людьми, с репортерами? Со мной? Ты мне только ответь…
Все же кромвелевская выучка потихоньку сказывалась в Эрлене. Он почувствовал, что сдвигает брови совершенно в той же манере, что и маршал.
— Я не собираюсь ни о чем с тобой говорить здесь и в подобном тоне.
— Нет, отчего же? — возразил Эдгар, прямо-таки светясь. — Момент самый подходящий, тут все свои, не правда ли, сударыня? Ты мне только ответь, как старому другу, мне больше ничего не нужно: ты считаешь, что все может оставаться по-прежнему?
В подкрепление своих слов Баженов взял Эрликона за плечо. Тот решительно освободился:
— Старый друг не станет в доску пьяный приставать посреди улицы. Дай пройти, я тут не стану ничего обсуждать.
— Нет, станешь, — уперся Эдгар. Трое подпевал стояли вокруг, пока что не вмешиваясь, но и не собираясь уходить.
— Ладно, жердина, сейчас тебе будет фунт изюму, — посулил Кромвель, но что именно он собирался предпринять, так и осталось неизвестным, поскольку в эту минуту в разговор вмешалась Инга.
Коктейль кровей викингов и каталонских контрабандистов забурлил. Перво-наперво она небрежно махнула рукой в сторону, и этого движения не понял никто, кроме пары дюжих молодцев в «БМВ» на противоположной стороне улицы. Молодцы переглянулись, пожали плечами и вернули курки своих девяносто вторых1 — А ну, убери руку!
Досадное смущение Эрлена подскочило до предельной отметки, маршал вновь оскалился, как идиот, а Эдгар почел за должное ответить.
— Потише, сударыня, — посоветовал он. — Не лезьте не в свое дело.
Его рука опять очутилась на плече Эрликона.
— Убери руку, — повторила Инга, подходя вплотную.
— Отстань! — рявкнул Баженов. — Скажи своей красотке, пусть утихнет!
— Сейчас ты утихнешь, — негромко пообещала Инга и чуть заметно дотронулась до Эдгарова запястья, словно собираясь проверить у него пульс.
Тотчас же чемпиона страшно замутило, и твердь поехала под ногами, он заревел, рванулся; тут и Кромвель, в свою очередь решив, что предисловия теперь уже окончательно исчерпаны, вступил в Эрлена, и они сделали мгновенное круговое движение в сторону, чтобы крутануть Эдгара с прихватом его все еще бездействующих сторонников в лучших традициях Морихея Уэшибы.
Уже очумелый Баженов должен был, сшибая своих верных, лететь вдоль парапета, но за секунду до этого рядом, по ту сторону газона, распахнулась дверца подлетевшего задним ходом лимузина.
Звонарь вернулся в столицу на день раньше Инги. Октябрь — надвигалось открытие сезона — время подготовительной суеты, бесконечных совещаний, время «тронной речи» и гастрольных итогов. Началось все, как обычно, с вороха неприятностей. Заокеанские и стимфальские переговоры затягивались, загадка Эрликона оставалась неразрешенной (кстати, приезд его в Париж мафиозные службы в отсутствие шефа как-то обыграть позорно опоздали), дома тоже радостного было мало. С корабля на бал Звонарь попал на секретную конференцию по национальному музыкальному планированию. Секретной она была, во-первых, оттого, что на ней считали реальные доходы и расходы, а во-вторых, потому, что обсуждали информацию, добытую путем подкупа и шпионажа. Присутствовали: Арон Хэнкок, финансово-юридический менеджер, Бэт Мастерсон, «олимпиец» номер два, сам Звонарь и Лукка-старший, франко-итальянский американец, один из заправил музыкального экспорта с восточного побережья. Председательствовать должен был лично Пиредра, но он напрямую обозвал национальные программы французской хреновиной с морковиной и попросил просто сообщить ему сумму убытков. Он-де сейчас же ее спишет и ни в какую отчетность даже не заглянет.
Похоже, Рамирес был недалек от истины. Пегобородый Арон, который, несмотря на миниатюрность, с годами все больше и больше становился похож на одного из микеланджеловских пророков, смотрел в бумагу, отпечатанную без помощи секретарши в одном экземпляре, и говорил вещи более чем грустные.
— Несмотря на то что до конца года осталось три месяца, — бубнил он наработанным беспристрастным тоном, — уже можно утверждать, что национальная программа провалена. «Ритм энд блюз» дали два и три десятых процента, группа Аджани — пять с половиной, Сен-Мишель — один и восемь, и так далее, можете тут посмотреть. Десятипроцентного барьера не преодолел никто. В то же время затраты на эти музыкальные программы без учета налогов составляют на сегодняшний день семьдесят миллионов долларов.
— У тебя «Мальборо»? — спросил Звонарь. — Ага… Ты пугай, пугай дальше, еще про пятипроцентные дотации расскажи.
Арон сердито посмотрел на него поверх очков-половинок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111