Тогда полотно контрабандой вывезли бы из Италии, продали через посредника, и Лоренцо ничего бы не сумел поделать. Когда я понял их намерения, то, чтобы пресечь их планы, организовал полицейское дежурство в доме.
Пианта побледнела от ужаса, а маркиза приняла независимый вид девчонки, которую застукали, когда она пыталась стащить пирожное. Старая аристократка выглядела вполне довольной — в последние дни она по крайней мере вволю потешилась.
— Прекрасная работа, генерал, — заявила она. — Беру свои слова обратно: не все полицейские совершенно глупы.
Боттандо в знак того, что принимает комплимент, наклонил голову.
— Дорогая тетушка, неужели? — сурово вопросил Лоренцо. — Как вы могли? Никто не собирался выбрасывать Пианту за дверь. Вы прекрасно об этом знаете. Я всегда понимал, что вы весьма своенравны, но не представлял, что настолько.
В ответ на это маркиза энергично пожала плечами. Ее глаза довольно сияли.
— Послушайте, — вступил в разговор Аргайл. Ему не терпелось задать единственный существенный вопрос: — Так что с моими картинами?
— Об этом, разумеется, не может быть и речи… — начал было доктор Лоренцо, но его остановило раздавшееся из глубины комнаты покашливание. Очень тихое, почти застенчивое, что совсем не походило на комиссара Боволо. Аргайл решил, что этот звук не предвещал ничего хорошего.
— Прежде чем продолжать, позвольте мне сказать несколько слов, — проговорил комиссар, и в его голосе проскользнули самодовольные нотки.
Возникла короткая пауза: венецианец наслаждался так редко выпадавшим на его долю всеобщим вниманием.
— Пожалуйста, — мрачно предложил Боттандо. «Ну вот, начинается», — решил про себя он.
— В соответствии с предложением генерала Боттандо, — венецианец говорил немного скованно, — после того как было установлено, что маркиза и синьора Пианта ушли из дома, я и еще один офицер в поисках исчезнувших предметов обыскали подвал. Это оказалось непросто — поэтому мы и задержались. Вы знаете, как испортилась погода и насколько поднялась вода…
Его прервал исторгнутый из горла Лоренцо странный придушенный возглас. Глаза маркизы потеряли блеск, а Аргайл, хоть и понятия не имел, о чем пойдет речь, боялся слушать дальше. Но Боволо упрямо гнул свое:
— Этот подвал из тех, что для облегчения доступа торговцев в дом имеют непосредственное сообщение с каналом. Такое впечатление, что большинство картин разместили на полу: поставили стоймя, чтобы не допустить порчи, но недостаточно высоко…
— Идиотка, Пианта! — взорвалась маркиза. — Неужели ты ничего не можешь сделать как следует?
— … недостаточно высоко, — продолжал Боволо, — чтобы сохранить от высокой воды, которая в некоторый момент начала проникать в помещение. Несколько картин мой офицер все-таки обнаружил в подвале. Они плавали на поверхности и были спасены, хотя жестоко пострадали.
— А портрет? — пискнул Аргайл. Стоицизм — это все, что в таких обстоятельствах остается человеку.
— Упомянутый портрет, — констатировал комиссар, выходя на последний круг, — тот, на который генерал Боттандо просил обратить особое внимание, судя по всему, смыло в лагуну. Завтра мы, конечно, продолжим поиски…
— О Господи! Не трудитесь, — нервно рассмеялся Лоренцо. — После двенадцати часов в соленой воде там нечего будет искать. Остается утешать себя тем, что полотно все же не имело никакой ценности.
Аргайл обвел взглядом присутствовавших и про себя отметил, что многие больше расстроились, узнав о потере картины, чем после известия о смерти Мастерсон и Бралля. Трогательно, ничего не скажешь. И еще он увидел, в какой панике смотрела на него Флавия. Не то чтобы ее глаза вылезали из орбит, но она явно хотела о чем-то ему сообщить.
Он открыл рот, затем опять закрыл — не мог ни на что решиться. Нет, не так он представлял завершение сегодняшнего вечера! Где его долгожданный триумф? Где его победа?
— Ну так что же? — сорвался Лоренцо. Он больше не мог выдержать вида растерянного англичанина. — Имел он ценность или нет?
Аргайл устало провел ладонью по лбу, громко фыркнул и посмотрел в лица повернувшихся к нему людей, которые еще надеялись, что он не сообщит им ничего особенно неприятного.
— По поводу достоинств этого полотна я придерживаюсь своей первоначальной точки зрения: незначительная работа незначительного художника. Так что могу вас успокоить — никаких сенсаций на аукционе оно бы не произвело.
Вывод Аргайла обрадовал всех, кроме него самого и комиссара Боволо. Люди даже испытали нечто вроде благодарности. Аргайл мрачно поднялся, и, поскольку говорить было больше не о чем, остальные последовали его примеру. Собрание постепенно рассыпалось на группы: люди брали пальто, готовились уходить, но там и сям еще вспыхивали малозначимые разговоры.
За Миллером, которого собирались увезти туда, где он должен был сделать официальное признание, присматривал помощник комиссара. Его коллеги старательно от него отворачивались. Боттандо увлеченно о чем-то разговаривал с судьей, и они демонстративно не пригласили Боволо в свой кружок. Лоренцо некоторое время размышлял, разумно ли подходить к тете, а потом решил: обойдется и так — пусть побесится. Коллман с женой тихо вышли из комнаты. За ними последовала по-прежнему сияющая маркиза, за которой семенила Пианта.
Вскоре в зале остался один Ван Хеттерен. Он поднялся и подошел к Флавии, будто собираясь что-то сказать.
— Нет, доктор! — резко возразила она, прежде чем он успел начать. — Я больше ничего не желаю слушать. Уходите! Возвращайтесь в Голландию!
— Но я должен…
— Ничего подобного, вы не должны. С меня довольно. Идите домой и ложитесь спать. Быстро!
— Слушай, ты никогда не думала стать матерью? — спросил Флавию Аргайл, наблюдая, как пристыженный Ван Хеттерен послушно поплелся на выход. — У тебя это очень естественно получается.
— Нет, — отозвалась она. — Но спасибо за предложение. Пошли отсюда.
Дождь, казалось, развеял атмосферу. Гнетущую сырость сменил легкий ветерок, и вечер разъяснился. Даже прилив немного понизился — час-другой, и улицы очистятся от воды.
Переправляясь через открытое устье Большого канала, итальянцы и англичанин хранили полное, безрадостное молчание.
— Вы отлично поработали, — наконец произнес Боттандо и слегка потрепал помощницу по плечу. — Примите мои поздравления. Думаю, вам удастся удержаться на службе.
— Спасибо, — поблагодарила его Флавия. — Хотя я не уверена насчет некоторых деталей.
— И я тоже, — вклинился в разговор Аргайл. — Вот, например, когда ты сказала…
Она легонько сдавила ему руку, давая понять, чтобы он замолчал. Аргайл обиженно осекся.
— Я заметил, что вы были недовольны. Я что-нибудь сделал не так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Пианта побледнела от ужаса, а маркиза приняла независимый вид девчонки, которую застукали, когда она пыталась стащить пирожное. Старая аристократка выглядела вполне довольной — в последние дни она по крайней мере вволю потешилась.
— Прекрасная работа, генерал, — заявила она. — Беру свои слова обратно: не все полицейские совершенно глупы.
Боттандо в знак того, что принимает комплимент, наклонил голову.
— Дорогая тетушка, неужели? — сурово вопросил Лоренцо. — Как вы могли? Никто не собирался выбрасывать Пианту за дверь. Вы прекрасно об этом знаете. Я всегда понимал, что вы весьма своенравны, но не представлял, что настолько.
В ответ на это маркиза энергично пожала плечами. Ее глаза довольно сияли.
— Послушайте, — вступил в разговор Аргайл. Ему не терпелось задать единственный существенный вопрос: — Так что с моими картинами?
— Об этом, разумеется, не может быть и речи… — начал было доктор Лоренцо, но его остановило раздавшееся из глубины комнаты покашливание. Очень тихое, почти застенчивое, что совсем не походило на комиссара Боволо. Аргайл решил, что этот звук не предвещал ничего хорошего.
— Прежде чем продолжать, позвольте мне сказать несколько слов, — проговорил комиссар, и в его голосе проскользнули самодовольные нотки.
Возникла короткая пауза: венецианец наслаждался так редко выпадавшим на его долю всеобщим вниманием.
— Пожалуйста, — мрачно предложил Боттандо. «Ну вот, начинается», — решил про себя он.
— В соответствии с предложением генерала Боттандо, — венецианец говорил немного скованно, — после того как было установлено, что маркиза и синьора Пианта ушли из дома, я и еще один офицер в поисках исчезнувших предметов обыскали подвал. Это оказалось непросто — поэтому мы и задержались. Вы знаете, как испортилась погода и насколько поднялась вода…
Его прервал исторгнутый из горла Лоренцо странный придушенный возглас. Глаза маркизы потеряли блеск, а Аргайл, хоть и понятия не имел, о чем пойдет речь, боялся слушать дальше. Но Боволо упрямо гнул свое:
— Этот подвал из тех, что для облегчения доступа торговцев в дом имеют непосредственное сообщение с каналом. Такое впечатление, что большинство картин разместили на полу: поставили стоймя, чтобы не допустить порчи, но недостаточно высоко…
— Идиотка, Пианта! — взорвалась маркиза. — Неужели ты ничего не можешь сделать как следует?
— … недостаточно высоко, — продолжал Боволо, — чтобы сохранить от высокой воды, которая в некоторый момент начала проникать в помещение. Несколько картин мой офицер все-таки обнаружил в подвале. Они плавали на поверхности и были спасены, хотя жестоко пострадали.
— А портрет? — пискнул Аргайл. Стоицизм — это все, что в таких обстоятельствах остается человеку.
— Упомянутый портрет, — констатировал комиссар, выходя на последний круг, — тот, на который генерал Боттандо просил обратить особое внимание, судя по всему, смыло в лагуну. Завтра мы, конечно, продолжим поиски…
— О Господи! Не трудитесь, — нервно рассмеялся Лоренцо. — После двенадцати часов в соленой воде там нечего будет искать. Остается утешать себя тем, что полотно все же не имело никакой ценности.
Аргайл обвел взглядом присутствовавших и про себя отметил, что многие больше расстроились, узнав о потере картины, чем после известия о смерти Мастерсон и Бралля. Трогательно, ничего не скажешь. И еще он увидел, в какой панике смотрела на него Флавия. Не то чтобы ее глаза вылезали из орбит, но она явно хотела о чем-то ему сообщить.
Он открыл рот, затем опять закрыл — не мог ни на что решиться. Нет, не так он представлял завершение сегодняшнего вечера! Где его долгожданный триумф? Где его победа?
— Ну так что же? — сорвался Лоренцо. Он больше не мог выдержать вида растерянного англичанина. — Имел он ценность или нет?
Аргайл устало провел ладонью по лбу, громко фыркнул и посмотрел в лица повернувшихся к нему людей, которые еще надеялись, что он не сообщит им ничего особенно неприятного.
— По поводу достоинств этого полотна я придерживаюсь своей первоначальной точки зрения: незначительная работа незначительного художника. Так что могу вас успокоить — никаких сенсаций на аукционе оно бы не произвело.
Вывод Аргайла обрадовал всех, кроме него самого и комиссара Боволо. Люди даже испытали нечто вроде благодарности. Аргайл мрачно поднялся, и, поскольку говорить было больше не о чем, остальные последовали его примеру. Собрание постепенно рассыпалось на группы: люди брали пальто, готовились уходить, но там и сям еще вспыхивали малозначимые разговоры.
За Миллером, которого собирались увезти туда, где он должен был сделать официальное признание, присматривал помощник комиссара. Его коллеги старательно от него отворачивались. Боттандо увлеченно о чем-то разговаривал с судьей, и они демонстративно не пригласили Боволо в свой кружок. Лоренцо некоторое время размышлял, разумно ли подходить к тете, а потом решил: обойдется и так — пусть побесится. Коллман с женой тихо вышли из комнаты. За ними последовала по-прежнему сияющая маркиза, за которой семенила Пианта.
Вскоре в зале остался один Ван Хеттерен. Он поднялся и подошел к Флавии, будто собираясь что-то сказать.
— Нет, доктор! — резко возразила она, прежде чем он успел начать. — Я больше ничего не желаю слушать. Уходите! Возвращайтесь в Голландию!
— Но я должен…
— Ничего подобного, вы не должны. С меня довольно. Идите домой и ложитесь спать. Быстро!
— Слушай, ты никогда не думала стать матерью? — спросил Флавию Аргайл, наблюдая, как пристыженный Ван Хеттерен послушно поплелся на выход. — У тебя это очень естественно получается.
— Нет, — отозвалась она. — Но спасибо за предложение. Пошли отсюда.
Дождь, казалось, развеял атмосферу. Гнетущую сырость сменил легкий ветерок, и вечер разъяснился. Даже прилив немного понизился — час-другой, и улицы очистятся от воды.
Переправляясь через открытое устье Большого канала, итальянцы и англичанин хранили полное, безрадостное молчание.
— Вы отлично поработали, — наконец произнес Боттандо и слегка потрепал помощницу по плечу. — Примите мои поздравления. Думаю, вам удастся удержаться на службе.
— Спасибо, — поблагодарила его Флавия. — Хотя я не уверена насчет некоторых деталей.
— И я тоже, — вклинился в разговор Аргайл. — Вот, например, когда ты сказала…
Она легонько сдавила ему руку, давая понять, чтобы он замолчал. Аргайл обиженно осекся.
— Я заметил, что вы были недовольны. Я что-нибудь сделал не так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55