– Здравствуй, Шурик.
– Привет, бродяга! Ты что-то запропал, – радуется другу Пал Палыч.
– Как вы полагаете, где я теперь живу? В частной гостинице! В настоящих, братцы, подпольных номерах! Дуриком попал, повезло.
– И что там за публика? – торопит рассказ Кибрит.
– Самая разная. Кто приехал лечиться, а в гостиницу не пробился. Кто просто отдыхает от семьи. Этажом выше, например, квартиру снимает директор универсама, по­скольку жена и любовница стесняются проживать вместе. В доме напротив – модный ансамбль: говорят по-русски, поют с акцентом. И на той же площадке три девочки веселого поведения.
– Везунчик ты!
– Безусловно. Но вы спросите, кто там правит бал!
– Ну?
– Гражданин Мусницкий! Выдает жильцам ключи, а купюры получает сам.
– Вот проходимец! Значит, скрывает свободные квар­тиры…
– Все знаю, Паша! У каждого ДЭЗа есть резервный фонд…
– А-а! – произносит Пал Палыч.
– Понял?
– Но я – нет.
– При большом ремонте, Зинуля, полагается отсе­лять жильцов. Но народ у нас терпеливый, при нем можно ломать полы, менять рамы и тэ пэ. Зато некоторые любимцы судьбы, – Томин «подкручивает усы», – име­ют комфортабельное пристанище.
– Спасибо, Саша. Отлично поработал. Адреса? – бе­рется Пал Палыч за авторучку.
– Ой, не дам, погоди разорять наш притончик! Сосе­ди у меня отменные. Один в бегах – по линии Томилина, ему пожертвую. А второй… довольно комичный: уголовник в стиле ретро. Явно приехал восстанавливать старые связи. Он хоть и замшелый, а дров может наломать. Мне нужно еще время.
– Сколько?
– Неделя. По рукам?
Пока они договариваются, Кибрит разбирает бумаги: что-то оставляет Пал Палычу, что-то складывает в свою папку. И встает.
– Поостерегайся там, Шурик.
– Погоди, я с тобой. Мне требуются твои штучки для снятия отпечатков.
Кибрит изумленно поднимает брови.
…Ансамбль, «поющий с акцентом», проводит домаш­нюю репетицию.
Соня и Мусницкий входят в подъезд, поднимаются в лифте на верхний этаж.
– Эта, – показывает Мусницкий на дверь одной из квартир и жмет кнопку звонка. Но прежде чем им успевают отпереть, из другой квартиры – очевидно, на звук лифта – выглядывают, а потом и выскакивают развеселые девицы.
– Дядя Макся пришел! – повизгивают они и с пре­увеличенным восторгом обступают Мусницкого, чмока­ют и тормошат.
Вокруг него возникает шутейный хоровод, на кото­рый Соня взирает в легком столбняке.
– Отстаньте, дуры, не видите, что ли! – кивает Мус­ницкий в ее сторону. – Я тут по делу!
Девицы оборачиваются и, увидя брезгливую гримасу Сони, с презрением ее оглядывают. Между тем из квар­тиры, в которую звонил Мусницкий, появляется расхлюстанный парень с электронной правнучкой балалай­ки – один из участников репетиции.
– К нам, хозяин?
– Квартиру посмотреть. Валяйте пока к девочкам!
Парень на минуту исчезает и выводит на площадку собратьев по искусству. «Девочки» встречают их радушно, и вся компания наконец скрывается.
Мусницкий спешит переключить спутницу на осмотр квартиры. Везде беспорядок и грязь. В одной из комнат обнаруживается томный длинноволосый юноша с серьгами в ушах, увлеченно, будто детектив, читающий партитуру. Он поднимает подведенные глаза и рассеянно здоровается.
Томин и его соседи оканчивают на кухне холостяцкий ужин.
– Все всухомятку да всухомятку – недолго и язву нажить, – печалится расхититель. – Как моя жена вкус­но готовит! Гусь с яблоками… грибные супы… паштет из печенки с телятиной…
– Вон как жрал! – говорит уголовник.
Расхититель виновато ежится.
– И какая ж у тебя перспектива? – интересуется он, шумно прихлебывая чай. – Так все и будешь в бегах?
– Я, собственно, не считаюсь в бегах.
– А где ж ты считаешься?
– Понимаете, как получилось, – спешит удовлетво­рить его любопытство расхититель. – Завели групповое дело. Чувствую, могут до меня добраться. И тут один умный человек посоветовал: пока, говорит, ты по делу никто, лучше исчезнуть, чтобы тебя вообще не было. Раз не обвиняемый, то розыск объявлять не станут. А там следствие закончится, суд пройдет, и можно всплыть на поверхность – в другом, конечно, месте.
– Опять паштеты жрать.
– Хоть бы детей увидеть! Мать без меня умерла… – оборачивается расхититель к молча слушающему Томину. – Так, знаете, горько!..
– Про это у меня есть, – уголовник задирает штани­ну. – Нет, на правой. Во, – приподнимает он ногу.
Надев очки, расхититель опасливо наклоняется и читает:
– «Солнце всходит и заходит, а в душе моей темно».
В холле звонит телефон.
– Мне не могут, – вздыхает расхититель.
– Тоже, – говорит Томин.
Уголовник идет к телефону и снимает трубку:
– Кого надо?.. Ты?! Ты где?.. Валяй, встречаю! – Он направляется в кухню, где радостно объявляет: – Марш по комнатам! Кореш зайдет, незачем его видеть.
– Что вы, мы не интересуемся! – горячо заверяет расхититель.
Томин молча наливает себе чай и уходит.
– Ты, может, не интересуешься, а сядешь, трях­нут – и начнешь вспоминать.
– Конечно, конечно, так благоразумней. – Расхити­тель тоже удаляется.
В квартиру настойчиво, несколько раз подряд звонят. Томину из комнаты слышно, как татуированный топает к двери и раздается громкий голос Мусницкого:
– Здорово! Все дома, нет?
– Чего надо? Я передам! – хочет поскорей спрова­дить его уголовник.
– Нет, срочно общий вопрос… – Мусницкий стучит к расхитителю, тот не откликается.
– Выходи оба! – гаркает уголовник.
Томин с соседом выходят. Мусницкий здоровается с ними за руку.
– Квартира эта мне нужна. Придется вам переехать.
– Абзац! – перебивает уголовник. – Несогласны!
– Да рядом, в соседний дом!
– Несогласны!
– Эту площадь требует исполком! Завтра утром чтоб были готовы! – непререкаемо заканчивает Мусницкий и выходит из квартиры.
Тут как раз на площадке останавливается лифт. Однако при приближении Мусницкого створки кабины захло­пываются, она трогается вверх. Этажом выше, зверовато оглянувшись, из нее выскакивает щуплый мужичонка. Выжидает, пока лифт займет Мусницкий и спустится на нем. Затем сходит по лестнице к двери, где его ждут.
У кабинета директора ДЭЗа толпится народ. Выскаки­вает рассерженный гражданин:
– Это не прием населения – это обман населения! Разгильдяи! Бездельники!
«Следующий!» – звучит голос из динамика под по­толком.
В кабинет проходит старушка.
– Что у вас? – не глядя, спрашивает Мусницкий. Жалобщики ему надоели хуже горькой редьки. Прирож­денный хам, он глумится над зависимыми от него людь­ми: – Течет на пол, говорите, – подставьте ведро.
– Стара я ведра таскать.
– Выбирайте: могу отключить, чтобы не текло. А раковин нет.
– Но я персональный пенсионер! Мне восемьдесят четыре года!
– Тем более. Пора уж перестать затруднять людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13