Ты можешь положить конец своим неудобствам в любой момент. Я хочу знать личность раненого мужчины, каким образом он получил ранение, где оба мужчины прятались и какие указания ты дала раненому. А потом ты расскажешь мне, что еще делала в прошедшие шесть месяцев.
— Зачем тебе знать это? — спросила Джинни, покрываясь от отчаяния холодным потом. — Ты ведь, наверно, видел нас со скалы. У тебя было достаточно времени для того, чтобы вызвать солдат, но ты позволил им уйти.
— Да, — согласился Алекс. — Я отпустил их из-за тебя. Если бы я вызвал подкрепление, вы все уже были бы на пути к Уинчестеру, и тогда я ничего бы не смог сделать для твоего спасения. А методы, которыми там добиваются показаний от заключенных, отнюдь не такие тонкие, как любой из моих. Твои друзья слышали бы, как ты кричишь, и ты слышала бы их крики. А после того как ты рассказала бы своим мучителям все, что знаешь, и даже то, чего не знаешь, лишь бы избежать боли, и когда единственным твоим желанием была бы смерть, они повесили бы тебя.
— Ты видел это? — Она в ужасе смотрела на него.
— Да, видел. И именно поэтому я не обреку тебя на такой удел, несмотря на твое предательство.
Раздался резкий стук в дверь. Джинни присела на край подоконника, замерзшая, голодная, обессилевшая и потрясенная услышанным. Где-то в глубине души она догадывалась, что ее может ожидать, но о таких вещах человек не позволяет себе думать. Алекс заставил ее представить все это, почувствовать нарастающую боль, услышать душераздирающие вопли изуродованного тела, ощутить шершавую петлю на своей шее.
Но она ничего не могла рассказать ему, не могла предать Эдмунда и других жителей острова, которые раньше помогали беглецам. Алекс отпустил Эдмунда и Питера из-за нее, но Эдмунда Вернея ищут, и ничто не может помешать Алексу предупредить своих сторонников по ту сторону залива. Ее кузен ранен и не может передвигаться быстро, а если они будут знать, где искать… А какая паника поднимется среди мирных жителей городка Баклерс-Хард при появлении там воинов парламента! Среди рыбаков и фермеров, которые оказывали помощь тем, кого она привозила.
Долгое утро все тянулось и тянулось. Алекс разговаривал с курьером коменданта Хэммонда, совещался с офицерами, писал рапорты, царапая гусиным пером по пергаментной бумаге. И все это время он не обращал внимания на фигуру, сидевшую на подоконнике. Один раз он вышел из комнаты. Вместо него вошел солдат с непроницаемым выражением лица и встал у закрытой двери. Полковник вернулся, и солдат покинул свой пост. Но вот она не могла уже терпеть и робко, тихим голосом попросилась в туалет. Алекс лишь кивнул и вызвал того же солдата в качестве сопровождающего. Офицеры и солдаты отводили взгляд, когда она возвращалась со своим бесстрастным и молчаливым охранником; ее присутствие старательно игнорировали, когда приходили к полковнику по делу. В полдень Алексу принесли миску супа, хлеб с сыром и кружку эля.
Со слезами на глазах наблюдая за тем, как он ест, Джинни вспомнила, что не ела со вчерашнего полудня. Ее ужин, наверное, все еще лежал нетронутым в спальне — прошлой ночью произошло такое, отчего мысль о еде утратила свою важность. Как и мысль о сне. Но сейчас она смертельно устала. Ей просто необходимо прилечь, пусть хоть на пол. Соскользнув вниз, Джинни свернулась калачиком, положив голову на руки.
— Нет, Джинни. Тебе разрешено спать, только сидя на подоконнике. — Алекс нагнулся над ней, поднимая на ноги. Его голос казался ее растерянному, полному отчаяния рассудку неуместно нежным, но и неумолимые нотки были отчетливо слышны. — Я хочу, чтобы это поскорее кончилось, — тихо продолжал он, поддерживая ее обмякшее тело. — А когда ты расскажешь мне все, то вымоешься, поспишь и поешь, и мы с тобой начнем все заново, зная кто мы и что мы.
Мысль была завораживающей, ей почти невозможно было противостоять. Имя Эдмунда уже готово было сорваться с ее губ, но внезапно она вспомнила о тюрьме Уинчестера, и во рту все пересохло. Джинни снова села на подоконник. Но постепенно дрема охватила ее, голова склонилась на грудь, день казался бесконечным, и она уже не понимала, что происходит во сне, а что наяву. Где-то настойчиво повторялся сигнал горна, и перед ее глазами возникала картина боя. Земля была усеяна телами убитых и раненых, и она шла между ними, разыскивая… все время кого-то разыскивая. Отца?.. Эдмунда?.. Но она искала не среди сторонников короля, а среди людей Оливера Кромвеля…
Чья-то рука коснулась ее плеча, и Джинни, испуганно вскрикнув, очнулась от оцепенения. Она поняла, что смотрит в глаза человека, которого искала. За окном уже наступила ночь.
— Джинни, милая, ты должна все рассказать. — Он говорил тихо и настойчиво. — Мне невыносимо видеть тебя такой, но я должен знать. Я обещаю сохранить его имя в тайне, никому не скажу о побеге, но это война, любовь моя. Мне необходимо знать, как ты это делала и как часто. Я должен предотвратить новые побеги. Ты ничем не рискуешь, рассказав мне, ведь ты уже не сможешь продолжать это дело. Но другие будут пытаться и, ничего не подозревая, сами попадут головой в петлю, если я сразу не дам ясно понять, что побег с острова невозможен. Если я узнаю подробности, то выпущу предупредительный манифест. Никто не пострадает от того, что ты мне расскажешь, если только не нарушат предупреждение.
— Ты делаешь из меня предателя? — Горячие слезы потекли по ее лицу, и он крепко прижал ее к себе, успокаивая.
— Нет, не предателя, Джинни, а прагматика, понимающего момент, когда надо уступить. Даю тебе слово, что никто не пострадает и не погибнет, если ты все расскажешь мне. Я просто выставлю посты во всех частях острова, откуда может отчалить лодка, и предупрежу силы на той стороне, чтобы они поступили так же. Ты ведь знаешь такие места, да?
Она кивнула сквозь слезы, благодаря его за платок, которым он вытер слезы, за сильную руку, обхватившую ее плечи, за широкую грудь, к которой она прижалась головой. Ее переполняла благодарность за поддержку и внимание после жестокого, слепого безразличия. Ей известны были рассказы об искусных допросах, когда жертву доводили до грани срыва, а затем предлагали помощь, выказывая понимание. И Алекс воспользовался такими методами, видя слабость ее обессилевшего от тревог и бессонницы тела, ее нервозность, сыграл на чувстве голода, на страхе, прежде чем разумно объяснить необходимость все рассказать ему.
Презирая себя и ненавидя его, Джинни слышала, как ее голос, запинаясь, отвечает на его вопросы. Потом он оставил ее на минуту, чтобы отдать несколько коротких приказов, и снова вернулся к ней, горько плачущей от стыда за свою слабость. Позже он отнес ее наверх в комнату, где перед разожженным камином стояла ванна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Зачем тебе знать это? — спросила Джинни, покрываясь от отчаяния холодным потом. — Ты ведь, наверно, видел нас со скалы. У тебя было достаточно времени для того, чтобы вызвать солдат, но ты позволил им уйти.
— Да, — согласился Алекс. — Я отпустил их из-за тебя. Если бы я вызвал подкрепление, вы все уже были бы на пути к Уинчестеру, и тогда я ничего бы не смог сделать для твоего спасения. А методы, которыми там добиваются показаний от заключенных, отнюдь не такие тонкие, как любой из моих. Твои друзья слышали бы, как ты кричишь, и ты слышала бы их крики. А после того как ты рассказала бы своим мучителям все, что знаешь, и даже то, чего не знаешь, лишь бы избежать боли, и когда единственным твоим желанием была бы смерть, они повесили бы тебя.
— Ты видел это? — Она в ужасе смотрела на него.
— Да, видел. И именно поэтому я не обреку тебя на такой удел, несмотря на твое предательство.
Раздался резкий стук в дверь. Джинни присела на край подоконника, замерзшая, голодная, обессилевшая и потрясенная услышанным. Где-то в глубине души она догадывалась, что ее может ожидать, но о таких вещах человек не позволяет себе думать. Алекс заставил ее представить все это, почувствовать нарастающую боль, услышать душераздирающие вопли изуродованного тела, ощутить шершавую петлю на своей шее.
Но она ничего не могла рассказать ему, не могла предать Эдмунда и других жителей острова, которые раньше помогали беглецам. Алекс отпустил Эдмунда и Питера из-за нее, но Эдмунда Вернея ищут, и ничто не может помешать Алексу предупредить своих сторонников по ту сторону залива. Ее кузен ранен и не может передвигаться быстро, а если они будут знать, где искать… А какая паника поднимется среди мирных жителей городка Баклерс-Хард при появлении там воинов парламента! Среди рыбаков и фермеров, которые оказывали помощь тем, кого она привозила.
Долгое утро все тянулось и тянулось. Алекс разговаривал с курьером коменданта Хэммонда, совещался с офицерами, писал рапорты, царапая гусиным пером по пергаментной бумаге. И все это время он не обращал внимания на фигуру, сидевшую на подоконнике. Один раз он вышел из комнаты. Вместо него вошел солдат с непроницаемым выражением лица и встал у закрытой двери. Полковник вернулся, и солдат покинул свой пост. Но вот она не могла уже терпеть и робко, тихим голосом попросилась в туалет. Алекс лишь кивнул и вызвал того же солдата в качестве сопровождающего. Офицеры и солдаты отводили взгляд, когда она возвращалась со своим бесстрастным и молчаливым охранником; ее присутствие старательно игнорировали, когда приходили к полковнику по делу. В полдень Алексу принесли миску супа, хлеб с сыром и кружку эля.
Со слезами на глазах наблюдая за тем, как он ест, Джинни вспомнила, что не ела со вчерашнего полудня. Ее ужин, наверное, все еще лежал нетронутым в спальне — прошлой ночью произошло такое, отчего мысль о еде утратила свою важность. Как и мысль о сне. Но сейчас она смертельно устала. Ей просто необходимо прилечь, пусть хоть на пол. Соскользнув вниз, Джинни свернулась калачиком, положив голову на руки.
— Нет, Джинни. Тебе разрешено спать, только сидя на подоконнике. — Алекс нагнулся над ней, поднимая на ноги. Его голос казался ее растерянному, полному отчаяния рассудку неуместно нежным, но и неумолимые нотки были отчетливо слышны. — Я хочу, чтобы это поскорее кончилось, — тихо продолжал он, поддерживая ее обмякшее тело. — А когда ты расскажешь мне все, то вымоешься, поспишь и поешь, и мы с тобой начнем все заново, зная кто мы и что мы.
Мысль была завораживающей, ей почти невозможно было противостоять. Имя Эдмунда уже готово было сорваться с ее губ, но внезапно она вспомнила о тюрьме Уинчестера, и во рту все пересохло. Джинни снова села на подоконник. Но постепенно дрема охватила ее, голова склонилась на грудь, день казался бесконечным, и она уже не понимала, что происходит во сне, а что наяву. Где-то настойчиво повторялся сигнал горна, и перед ее глазами возникала картина боя. Земля была усеяна телами убитых и раненых, и она шла между ними, разыскивая… все время кого-то разыскивая. Отца?.. Эдмунда?.. Но она искала не среди сторонников короля, а среди людей Оливера Кромвеля…
Чья-то рука коснулась ее плеча, и Джинни, испуганно вскрикнув, очнулась от оцепенения. Она поняла, что смотрит в глаза человека, которого искала. За окном уже наступила ночь.
— Джинни, милая, ты должна все рассказать. — Он говорил тихо и настойчиво. — Мне невыносимо видеть тебя такой, но я должен знать. Я обещаю сохранить его имя в тайне, никому не скажу о побеге, но это война, любовь моя. Мне необходимо знать, как ты это делала и как часто. Я должен предотвратить новые побеги. Ты ничем не рискуешь, рассказав мне, ведь ты уже не сможешь продолжать это дело. Но другие будут пытаться и, ничего не подозревая, сами попадут головой в петлю, если я сразу не дам ясно понять, что побег с острова невозможен. Если я узнаю подробности, то выпущу предупредительный манифест. Никто не пострадает от того, что ты мне расскажешь, если только не нарушат предупреждение.
— Ты делаешь из меня предателя? — Горячие слезы потекли по ее лицу, и он крепко прижал ее к себе, успокаивая.
— Нет, не предателя, Джинни, а прагматика, понимающего момент, когда надо уступить. Даю тебе слово, что никто не пострадает и не погибнет, если ты все расскажешь мне. Я просто выставлю посты во всех частях острова, откуда может отчалить лодка, и предупрежу силы на той стороне, чтобы они поступили так же. Ты ведь знаешь такие места, да?
Она кивнула сквозь слезы, благодаря его за платок, которым он вытер слезы, за сильную руку, обхватившую ее плечи, за широкую грудь, к которой она прижалась головой. Ее переполняла благодарность за поддержку и внимание после жестокого, слепого безразличия. Ей известны были рассказы об искусных допросах, когда жертву доводили до грани срыва, а затем предлагали помощь, выказывая понимание. И Алекс воспользовался такими методами, видя слабость ее обессилевшего от тревог и бессонницы тела, ее нервозность, сыграл на чувстве голода, на страхе, прежде чем разумно объяснить необходимость все рассказать ему.
Презирая себя и ненавидя его, Джинни слышала, как ее голос, запинаясь, отвечает на его вопросы. Потом он оставил ее на минуту, чтобы отдать несколько коротких приказов, и снова вернулся к ней, горько плачущей от стыда за свою слабость. Позже он отнес ее наверх в комнату, где перед разожженным камином стояла ванна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134