Он казался ей невообразимо прекрасным, юным и влюбленным.
— Здравствуй, моя милая Кэтрин, — сказал он, и от его полной любви улыбки сердце ее растаяло. И тогда, к собственному удивлению и стыду, она разразилась слезами. — Не надо плакать, любовь моя. — Его голос звучал ласково, он гладил пальцами ее щеки. — Я никогда не обижу тебя.
Кэт потрясла головой, шмыгнула носом, и постаралась объяснить:
— Я знаю. Я плачу потому, что это нечестно по отношению, к тебе. Я должна была быть девственной. Ты заслужил девственницу. А я родила ребенка, Люсьен, — ребенка, которого не хотела, но которого любила и оплакивала. И ты не сможешь об этом забыть, даже если захочешь. На моем теле остались позорные шрамы от прошлого.
Она знала, что ее слова ранят его, но все равно взяла его руку и положила на два синеватых шва, пересекавших ее живот с правой стороны — пожизненная мета на теле женщины, чье тело было колыбелью для новой жизни.
Его пальцы погладили эти шрамы, и он так долго не сводил с них взгляда, что Кэт невольно съежилась. Судя по всему, одно дело было говорить об этом, и совсем другое — вот так поставить его лицом к лицу с ее прошлым.
— Ты не права, Кэтрин, — наконец прошептал он осипшим голосом, заглянув ей в глаза, словно придя к какому-то решению. — В этом нет никакого позора, как нет позора в шрамах, полученных в давнем бою. И я лишь хотел бы оказаться с тобой в тот момент, чтобы биться вместе, бок о бок.
Дыхание Кэт прервалось от глухого рыдания. А он, продолжая смотреть ей в глаза, опустился на колени, а потом наклонился над ней, и его губы осторожно, почти нечувствительно пробежались по всему ее телу.
— Я люблю тебя, Люсьен Тремэйн, — произнесла она, когда он снова поднял к ней лицо. Она простерла к нему руки, чувствуя, как навсегда покидает ее всякий стыд после его целительных слов. Она закинула руки ему на плечи и привлекла его к себе. — Я люблю тебя всем сердцем. А теперь, пожалуйста, научи меня, как я должна любить тебя телом.
Люсьен глубоко, прерывисто вздохнул, поскольку нервничал в этот момент не меньше, чем она.
— Прошлое осталось позади, милая Кэтрин, — сказал он, прижимаясь к ней. — Ты — моя целомудренная невеста, и я клянусь, что никогда не обижу тебя. И я всей своей жизнью постараюсь доказать, что ты не ошиблась, доверив мне свою любовь.
А потом он целовал ей веки, скулы, кончик носа и мягкую округлость подбородка, прежде чем наконец припасть к ее губам в нежном поцелуе, в котором было больше обещаний, нежели грубой страсти. Его руки огладили ее мягкие плечи, его осторожные пальцы скользили по всему ее телу, по каждой ложбинке, словно стараясь запомнить его — и каждое его прикосновение было радостным.
В свете угасавшего камина они молча ласкали друг друга, и их ласки становились все более горячими, поцелуи — глубокими, пока наконец Кэт не почувствовала, что настал миг, когда Люсьен может сделать ее полностью своей… сейчас…
И он поднялся над ней, и вошел в нее медленно, медленно, навсегда изгоняя последние следы ее страха от прежнего насильственного знакомства с физической любовью. Как она ни любила его, как ни хотела, но то невыразимое блаженство, которое она испытала, чувствуя, как он движется где-то глубоко в ее теле, буквально поразило ее.
Люсьен так любил ее, их слияние было настолько естественным и полным, настолько одухотворено истинной любовью, что, когда все было кончено, они еще долго оставались вместе, не в силах разделиться на двух разных людей, и Кэт была уверена, что увлажнившие ее щеки слезы были не только ее.
— Люсьен? — спросила она, когда они все еще лежали, не размыкая объятий, словно кроме друг друга у них на всем свете не осталось ничего.
— Хм-м-м? — Он смотрел на потолок, но она понимала, что он улыбается. Он выглядел очень довольным — ведь он сумел сделать ей приятное.
— Я сейчас поняла одну вещь. Она не такая уж и важная, ведь тебе и не надо было говорить ничего особенного. Я пошла на это исключительно по своей собственной воле. Правда. Но я только что вспомнила — ты еще ни разу не сказал, что любишь меня.
Он засмеялся — сначала тихонько захихикал, потом расхохотался во все горло, словно она сказала Бог весть какую глупость.
— Люблю тебя! — наконец смог выговорить он, целуя ей кончик носа. — Мадам, это намного больше, чем просто любовь. Я вас обожаю! И я собираюсь обожать вас до самого конца нашей жизни — если на то будет ваша воля.
— Обожать меня? — Она вздохнула и положила голову ему на грудь. Ее пальчики доверчиво гладили его, и она улыбалась оттого, что может вот так свободно прикасаться к нему. — Мне кажется, что я была бы более счастлива, если бы ты признался, что будешь нежно любить меня до окончания нашей жизни. Точно так же, как я буду любить тебя. Впрочем, эти тонкости мы успеем еще не раз обсудить, мой милый. Понимаешь, вряд ли тебе удастся постоянно делать меня счастливой.
— Да неужели? — Он опрокинулся на спину, а ее положил поверх себя, так что ее темные волосы рассыпались вокруг них, укрыли их, снова создавая благословенное уединение от остального мира. — Я смог бы сделать тебя очень счастливой, Кэтрин, вот прямо сейчас, если ты меня захочешь, — предложил он, подхватив ладонями ее нежные ягодицы и дразняще прижимаясь к ней животом.
Она с радостью отвечала на его ласки — оказывается, любовью можно заниматься и шутя.
— Очень счастливой, Люсьен? Это как же? Научи-ка меня!
Его улыбка угасла, он опять стал серьезным.
— Я никого еще не любил по-настоящему, милая Кэтрин. Для меня это так же ново, как и для тебя. Но мне кажется, что мы могли бы учиться вместе.
Когда робкий рассвет занялся над Тремэйн-Кортом и теплые солнечные лучи проникли сквозь окна спальни Кэт, они наконец-то смогли заснуть, все еще обнимая друг друга.
ГЛАВА 23
…На битву поднимайтесь!
Джон Мильтон, «Потерянный Рай»
Кэт проснулась незадолго до полудня, и тут же ее затопила волна нежности к мужчине, спавшему возле нее. Как можно осторожнее, чтобы не разбудить его, она подняла голову с его груди и залюбовалась его профилем; милые, дорогие черты, навеки запечатлевшиеся в самом ее сердце.
Какой потрясающе примитивной была ее жизнь до сих пор, пока она снова не повстречалась с Люсьеном, пока она не полюбила его, не расцвела от его слов и ласки. Примитивной и пустой. Кэт была до смешного наивной, всерьез полагая, что счастье в независимости. Но откуда она могла бы узнать, что неправа? Как можно тосковать по тому, чего не испытывал ни разу в жизни? Дал ли кто-нибудь определение любви, захватывающей всю дущу нежности, близости между мужчиной и женщиной, о восхитительной свободе довериться полностью, до конца другому человеку?
Еле слышно выскользнув из постели, Кэт накинула сорочку и подошла к большому окну полюбоваться на пышно разросшийся сад, на луга, покрытые ковром диких цветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Здравствуй, моя милая Кэтрин, — сказал он, и от его полной любви улыбки сердце ее растаяло. И тогда, к собственному удивлению и стыду, она разразилась слезами. — Не надо плакать, любовь моя. — Его голос звучал ласково, он гладил пальцами ее щеки. — Я никогда не обижу тебя.
Кэт потрясла головой, шмыгнула носом, и постаралась объяснить:
— Я знаю. Я плачу потому, что это нечестно по отношению, к тебе. Я должна была быть девственной. Ты заслужил девственницу. А я родила ребенка, Люсьен, — ребенка, которого не хотела, но которого любила и оплакивала. И ты не сможешь об этом забыть, даже если захочешь. На моем теле остались позорные шрамы от прошлого.
Она знала, что ее слова ранят его, но все равно взяла его руку и положила на два синеватых шва, пересекавших ее живот с правой стороны — пожизненная мета на теле женщины, чье тело было колыбелью для новой жизни.
Его пальцы погладили эти шрамы, и он так долго не сводил с них взгляда, что Кэт невольно съежилась. Судя по всему, одно дело было говорить об этом, и совсем другое — вот так поставить его лицом к лицу с ее прошлым.
— Ты не права, Кэтрин, — наконец прошептал он осипшим голосом, заглянув ей в глаза, словно придя к какому-то решению. — В этом нет никакого позора, как нет позора в шрамах, полученных в давнем бою. И я лишь хотел бы оказаться с тобой в тот момент, чтобы биться вместе, бок о бок.
Дыхание Кэт прервалось от глухого рыдания. А он, продолжая смотреть ей в глаза, опустился на колени, а потом наклонился над ней, и его губы осторожно, почти нечувствительно пробежались по всему ее телу.
— Я люблю тебя, Люсьен Тремэйн, — произнесла она, когда он снова поднял к ней лицо. Она простерла к нему руки, чувствуя, как навсегда покидает ее всякий стыд после его целительных слов. Она закинула руки ему на плечи и привлекла его к себе. — Я люблю тебя всем сердцем. А теперь, пожалуйста, научи меня, как я должна любить тебя телом.
Люсьен глубоко, прерывисто вздохнул, поскольку нервничал в этот момент не меньше, чем она.
— Прошлое осталось позади, милая Кэтрин, — сказал он, прижимаясь к ней. — Ты — моя целомудренная невеста, и я клянусь, что никогда не обижу тебя. И я всей своей жизнью постараюсь доказать, что ты не ошиблась, доверив мне свою любовь.
А потом он целовал ей веки, скулы, кончик носа и мягкую округлость подбородка, прежде чем наконец припасть к ее губам в нежном поцелуе, в котором было больше обещаний, нежели грубой страсти. Его руки огладили ее мягкие плечи, его осторожные пальцы скользили по всему ее телу, по каждой ложбинке, словно стараясь запомнить его — и каждое его прикосновение было радостным.
В свете угасавшего камина они молча ласкали друг друга, и их ласки становились все более горячими, поцелуи — глубокими, пока наконец Кэт не почувствовала, что настал миг, когда Люсьен может сделать ее полностью своей… сейчас…
И он поднялся над ней, и вошел в нее медленно, медленно, навсегда изгоняя последние следы ее страха от прежнего насильственного знакомства с физической любовью. Как она ни любила его, как ни хотела, но то невыразимое блаженство, которое она испытала, чувствуя, как он движется где-то глубоко в ее теле, буквально поразило ее.
Люсьен так любил ее, их слияние было настолько естественным и полным, настолько одухотворено истинной любовью, что, когда все было кончено, они еще долго оставались вместе, не в силах разделиться на двух разных людей, и Кэт была уверена, что увлажнившие ее щеки слезы были не только ее.
— Люсьен? — спросила она, когда они все еще лежали, не размыкая объятий, словно кроме друг друга у них на всем свете не осталось ничего.
— Хм-м-м? — Он смотрел на потолок, но она понимала, что он улыбается. Он выглядел очень довольным — ведь он сумел сделать ей приятное.
— Я сейчас поняла одну вещь. Она не такая уж и важная, ведь тебе и не надо было говорить ничего особенного. Я пошла на это исключительно по своей собственной воле. Правда. Но я только что вспомнила — ты еще ни разу не сказал, что любишь меня.
Он засмеялся — сначала тихонько захихикал, потом расхохотался во все горло, словно она сказала Бог весть какую глупость.
— Люблю тебя! — наконец смог выговорить он, целуя ей кончик носа. — Мадам, это намного больше, чем просто любовь. Я вас обожаю! И я собираюсь обожать вас до самого конца нашей жизни — если на то будет ваша воля.
— Обожать меня? — Она вздохнула и положила голову ему на грудь. Ее пальчики доверчиво гладили его, и она улыбалась оттого, что может вот так свободно прикасаться к нему. — Мне кажется, что я была бы более счастлива, если бы ты признался, что будешь нежно любить меня до окончания нашей жизни. Точно так же, как я буду любить тебя. Впрочем, эти тонкости мы успеем еще не раз обсудить, мой милый. Понимаешь, вряд ли тебе удастся постоянно делать меня счастливой.
— Да неужели? — Он опрокинулся на спину, а ее положил поверх себя, так что ее темные волосы рассыпались вокруг них, укрыли их, снова создавая благословенное уединение от остального мира. — Я смог бы сделать тебя очень счастливой, Кэтрин, вот прямо сейчас, если ты меня захочешь, — предложил он, подхватив ладонями ее нежные ягодицы и дразняще прижимаясь к ней животом.
Она с радостью отвечала на его ласки — оказывается, любовью можно заниматься и шутя.
— Очень счастливой, Люсьен? Это как же? Научи-ка меня!
Его улыбка угасла, он опять стал серьезным.
— Я никого еще не любил по-настоящему, милая Кэтрин. Для меня это так же ново, как и для тебя. Но мне кажется, что мы могли бы учиться вместе.
Когда робкий рассвет занялся над Тремэйн-Кортом и теплые солнечные лучи проникли сквозь окна спальни Кэт, они наконец-то смогли заснуть, все еще обнимая друг друга.
ГЛАВА 23
…На битву поднимайтесь!
Джон Мильтон, «Потерянный Рай»
Кэт проснулась незадолго до полудня, и тут же ее затопила волна нежности к мужчине, спавшему возле нее. Как можно осторожнее, чтобы не разбудить его, она подняла голову с его груди и залюбовалась его профилем; милые, дорогие черты, навеки запечатлевшиеся в самом ее сердце.
Какой потрясающе примитивной была ее жизнь до сих пор, пока она снова не повстречалась с Люсьеном, пока она не полюбила его, не расцвела от его слов и ласки. Примитивной и пустой. Кэт была до смешного наивной, всерьез полагая, что счастье в независимости. Но откуда она могла бы узнать, что неправа? Как можно тосковать по тому, чего не испытывал ни разу в жизни? Дал ли кто-нибудь определение любви, захватывающей всю дущу нежности, близости между мужчиной и женщиной, о восхитительной свободе довериться полностью, до конца другому человеку?
Еле слышно выскользнув из постели, Кэт накинула сорочку и подошла к большому окну полюбоваться на пышно разросшийся сад, на луга, покрытые ковром диких цветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107