Забор был местами развален, хижины разрушены или сгорели, всюду валялись обломки, которые еле освещала луна, — короче, все говорило, что на «станции» разыгралась катастрофа, какие, увы, слишком часто происходят в здешних местах.
У госпожи де Вильрож сердце сжалось при виде этой ужасной картины. Неужели ее отец так и умрет без помощи? Даже бур, который надеялся сменить здесь лошадей и в чьи расчеты вовсе не входило задерживаться, не скрывал уже своего беспокойства.
Крик радости вырвался у него, когда он увидел огромный фургон, вокруг которого спокойно лежало не меньше двенадцати быков. Покинутый крааль служил убежищем каким-то другим проезжим, которые, пожалуй, смогут чем-нибудь помочь.
— Кто там? — с сильным малайским акцентом воскликнул человек, вооруженный копьем, — по-видимому, погонщик.
— Скажи своему хозяину, что раненый джентльмен и молодая дама нуждаются в немедленной помощи.
— У меня нет хозяина.
— Что же ты здесь делаешь?
— Я сопровождаю в Кейптаун хозяйку. Она возвращается с алмазных полей.
— Дубина! Какая мне разница — хозяин у тебя или хозяйка! Иди скажи хозяйке!
— Хорошо. Иду.
В доме на колесах загорелся свет, и у входа показалась грациозная женщина.
— Кто бы вы ни были, — обратилась к ней Анна слабым голосом, — но откажите в помощи человеку, который находится при смерти. Внемлите мольбе дочери, которая просит у вас сострадания к умирающему отцу.
— Пожалуйста, войдите и располагайтесь, — просто ответила незнакомка.
Клаас, как ребенка, взял на руки несчастного миссионера, поднялся в фургон и положил раненого на циновку.
Выражение глубокого сострадания появилось на лице незнакомки. Она протянула руку госпоже де Вильрож, которую душили рыдания, затем раскрыла ей объятия и прижала к груди.
— Увы, сударыня, — сказала она, — судьба, которая нас столкнула, вдвойне ужасна: вашего отца ранили разбойники, моего отца убили три недели назад в Нельсонс-Фонтейне, и почти у меня на глазах.
Услышав эти слова, Клаас вздрогнул и стал более внимательно разглядывать хозяйку фургона. Несмотря на всю свою наглость, мерзавец задрожал. Он попал в тот самый фургон, который недавно ограбил в Нельсонс-Фонтейне, и даже вспомнил, в каком именно углу свалился заколотый им торговец.
— Да ведь это дочка того старика! — пробормотал он, но быстро овладел собой. — Какого черта она здесь делает? Вот так встреча!..
— Бедная вы моя! — сказала Анна, глубоко тронутая ее сочувствием. — И вы едете одна, куда глаза глядят?
— Я возвращаюсь в Кейптаун. Я буду работать. Постараюсь зарабатывать себе на жизнь… Но вы…
Она хотела сказать: «Вы тоже скоро будете сиротой», — потому что мистер Смитсон все по приходил в себя. Он еле дышал, и губы его покрылись кровавой пеной, его широко раскрытые остекленевшие глаза ничего не видели, щеки запали. Он агонизировал.
Агония была недолгой, но мучительной. Затем наступила последняя судорога, умирающий положил руку себе на грудь, сделал попытку приподняться и упал мертвый.
Невозможно описать отчаяние молодой женщины: она считала, что муж ее тоже тяжело ранен, быть может, уже умер. Таким образом, вместе с лучшим из отцов она теряла и того, кого считала своей единственной опорой в жизни.
Клаас был человеком диким. Он стоял посреди фургона, с глупым видом смотрел на эту сцену отчаяния и переминался с ноги на ногу, как медведь, все время делая неуклюжие попытки утешить Анну, но этим лишь растравлял ее горе и усиливал тревогу. Клаас но испытывал ни тени раскаяния. Он думал о двух убитых им стариках так же хладнокровно, как если бы речь шла о двух подстреленных антилопах. Ему казалось одинаково естественным убить животное ради пропитания и убить человека, который мешает ему в делах. Поэтому он с нетерпением ожидал минуты, когда прах миссионера будет предан земле и можно будет приняться за дальнейшее осуществление планов. Он решил не торопиться, пока находится на английской территории, и все думал, как бы поскорей ее покинуть.
Вскоре хозяина фургона сама предоставила ему такую возможность. Узнав, что Анна направляется к мужу, в Нельсонс-Фонтейн, она сказала ей просто и сердечно:
— Меня зовут Эстер. У меня нет семьи, я совершенно одинока на свете. Будьте моей сестрой. Мне все равно, что ехать в Кейптаун, что возвратиться на прииски. У меня в фургоне имеется всего вдоволь. Ведь это был наш магазин. Я вас отвезу туда. Вы согласны, сестрица?
Анна едва смогла пробормотать несколько слов благодарности. Она дала волю своим слезам, бросилась в объятия чудесной девушки и с нежностью ее обняла.
«Отлично! — решил бур, потирая руки. — Править фургоном буду я, и пусть меня возьмут черти, если он попадет на прииск. Он поедет туда, куда я захочу. А женщины даже не заметят. Затем надо признать, что мой братец Питер все-таки удачливый малый. Я искал жену, а нашел двух. Поделимся. Питеру — еврейка, мне — англичанка. Что касается Корнелиса, пусть пока подождет. Очень уж у него рожа прожарена револьвером. Итак, значит, все идет хорошо. Теперь нам остается только найти сокровища кафрских королей».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СОКРОВИЩА КАФРСКИХ КОРОЛЕЙ
1
Драка на прииске. — Крепкие словечки, подкрепленные затрещинами. — Необыкновенная дуэль. — Нож против револьвера. — Стакан крови за стакан воды. — Сэм Смит. — Самородок ценой в пятьдесят тысяч франков и алмаз величиной с орех. — Три выстрела и три рваные раны.
— Карай! Вы мерзавец!
— Я? Я — мерзавец? Я?..
— Да, вы! Я говорю вам это прямо в глаза, хотя в вас два метра роста и вы похожи на гиппопотама. И силы у вас, должно быть, не меньше, чем у быка. А я говорю и повторяю, что вы мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!
— Да я вас только один раз стукну кулаком — и вас больше нет на свете!
— Руки коротки!
— Я всажу вам пулю в лоб!..
— Руки коротки!.. Вы слишком громко орете. Я вас называю мерзавцем прямо в глаза, а вы только грозитесь и орете. Плевать я хотел на ваши кулачищи и на ваш револьвер, свинья вы американская! Мерзавец и задавака! Если кто-нибудь из почтенных джентльменов одолжит мне нож, я берусь зарезать вас, как самую последнюю чикагскую свинью.
Гигант, на которого сыпались эти оскорбления, пришел в бешенство и с криком бросился на обидчика, человека ростом не больше пяти футов, сгреб его одной рукой, схватив за лохмотья, еле прикрывавшие его загорелую грудь, поднял, как ребенка, над своей головой и стал искать глазами, куда бы его швырнуть.
По маленький человечек оказался храбрецом. Он использовал эти короткие секунды раздумья своею врага и стал хлестать гиганта по лицу — по одной щеке и но другой.
Бац! Бац! Две увесистые оплеухи прозвенели, точно здесь били тарелки, и вызвали у многочисленных свидетелей этой необычайной картины возгласы удивления и восторга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
У госпожи де Вильрож сердце сжалось при виде этой ужасной картины. Неужели ее отец так и умрет без помощи? Даже бур, который надеялся сменить здесь лошадей и в чьи расчеты вовсе не входило задерживаться, не скрывал уже своего беспокойства.
Крик радости вырвался у него, когда он увидел огромный фургон, вокруг которого спокойно лежало не меньше двенадцати быков. Покинутый крааль служил убежищем каким-то другим проезжим, которые, пожалуй, смогут чем-нибудь помочь.
— Кто там? — с сильным малайским акцентом воскликнул человек, вооруженный копьем, — по-видимому, погонщик.
— Скажи своему хозяину, что раненый джентльмен и молодая дама нуждаются в немедленной помощи.
— У меня нет хозяина.
— Что же ты здесь делаешь?
— Я сопровождаю в Кейптаун хозяйку. Она возвращается с алмазных полей.
— Дубина! Какая мне разница — хозяин у тебя или хозяйка! Иди скажи хозяйке!
— Хорошо. Иду.
В доме на колесах загорелся свет, и у входа показалась грациозная женщина.
— Кто бы вы ни были, — обратилась к ней Анна слабым голосом, — но откажите в помощи человеку, который находится при смерти. Внемлите мольбе дочери, которая просит у вас сострадания к умирающему отцу.
— Пожалуйста, войдите и располагайтесь, — просто ответила незнакомка.
Клаас, как ребенка, взял на руки несчастного миссионера, поднялся в фургон и положил раненого на циновку.
Выражение глубокого сострадания появилось на лице незнакомки. Она протянула руку госпоже де Вильрож, которую душили рыдания, затем раскрыла ей объятия и прижала к груди.
— Увы, сударыня, — сказала она, — судьба, которая нас столкнула, вдвойне ужасна: вашего отца ранили разбойники, моего отца убили три недели назад в Нельсонс-Фонтейне, и почти у меня на глазах.
Услышав эти слова, Клаас вздрогнул и стал более внимательно разглядывать хозяйку фургона. Несмотря на всю свою наглость, мерзавец задрожал. Он попал в тот самый фургон, который недавно ограбил в Нельсонс-Фонтейне, и даже вспомнил, в каком именно углу свалился заколотый им торговец.
— Да ведь это дочка того старика! — пробормотал он, но быстро овладел собой. — Какого черта она здесь делает? Вот так встреча!..
— Бедная вы моя! — сказала Анна, глубоко тронутая ее сочувствием. — И вы едете одна, куда глаза глядят?
— Я возвращаюсь в Кейптаун. Я буду работать. Постараюсь зарабатывать себе на жизнь… Но вы…
Она хотела сказать: «Вы тоже скоро будете сиротой», — потому что мистер Смитсон все по приходил в себя. Он еле дышал, и губы его покрылись кровавой пеной, его широко раскрытые остекленевшие глаза ничего не видели, щеки запали. Он агонизировал.
Агония была недолгой, но мучительной. Затем наступила последняя судорога, умирающий положил руку себе на грудь, сделал попытку приподняться и упал мертвый.
Невозможно описать отчаяние молодой женщины: она считала, что муж ее тоже тяжело ранен, быть может, уже умер. Таким образом, вместе с лучшим из отцов она теряла и того, кого считала своей единственной опорой в жизни.
Клаас был человеком диким. Он стоял посреди фургона, с глупым видом смотрел на эту сцену отчаяния и переминался с ноги на ногу, как медведь, все время делая неуклюжие попытки утешить Анну, но этим лишь растравлял ее горе и усиливал тревогу. Клаас но испытывал ни тени раскаяния. Он думал о двух убитых им стариках так же хладнокровно, как если бы речь шла о двух подстреленных антилопах. Ему казалось одинаково естественным убить животное ради пропитания и убить человека, который мешает ему в делах. Поэтому он с нетерпением ожидал минуты, когда прах миссионера будет предан земле и можно будет приняться за дальнейшее осуществление планов. Он решил не торопиться, пока находится на английской территории, и все думал, как бы поскорей ее покинуть.
Вскоре хозяина фургона сама предоставила ему такую возможность. Узнав, что Анна направляется к мужу, в Нельсонс-Фонтейн, она сказала ей просто и сердечно:
— Меня зовут Эстер. У меня нет семьи, я совершенно одинока на свете. Будьте моей сестрой. Мне все равно, что ехать в Кейптаун, что возвратиться на прииски. У меня в фургоне имеется всего вдоволь. Ведь это был наш магазин. Я вас отвезу туда. Вы согласны, сестрица?
Анна едва смогла пробормотать несколько слов благодарности. Она дала волю своим слезам, бросилась в объятия чудесной девушки и с нежностью ее обняла.
«Отлично! — решил бур, потирая руки. — Править фургоном буду я, и пусть меня возьмут черти, если он попадет на прииск. Он поедет туда, куда я захочу. А женщины даже не заметят. Затем надо признать, что мой братец Питер все-таки удачливый малый. Я искал жену, а нашел двух. Поделимся. Питеру — еврейка, мне — англичанка. Что касается Корнелиса, пусть пока подождет. Очень уж у него рожа прожарена револьвером. Итак, значит, все идет хорошо. Теперь нам остается только найти сокровища кафрских королей».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СОКРОВИЩА КАФРСКИХ КОРОЛЕЙ
1
Драка на прииске. — Крепкие словечки, подкрепленные затрещинами. — Необыкновенная дуэль. — Нож против револьвера. — Стакан крови за стакан воды. — Сэм Смит. — Самородок ценой в пятьдесят тысяч франков и алмаз величиной с орех. — Три выстрела и три рваные раны.
— Карай! Вы мерзавец!
— Я? Я — мерзавец? Я?..
— Да, вы! Я говорю вам это прямо в глаза, хотя в вас два метра роста и вы похожи на гиппопотама. И силы у вас, должно быть, не меньше, чем у быка. А я говорю и повторяю, что вы мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!
— Да я вас только один раз стукну кулаком — и вас больше нет на свете!
— Руки коротки!
— Я всажу вам пулю в лоб!..
— Руки коротки!.. Вы слишком громко орете. Я вас называю мерзавцем прямо в глаза, а вы только грозитесь и орете. Плевать я хотел на ваши кулачищи и на ваш револьвер, свинья вы американская! Мерзавец и задавака! Если кто-нибудь из почтенных джентльменов одолжит мне нож, я берусь зарезать вас, как самую последнюю чикагскую свинью.
Гигант, на которого сыпались эти оскорбления, пришел в бешенство и с криком бросился на обидчика, человека ростом не больше пяти футов, сгреб его одной рукой, схватив за лохмотья, еле прикрывавшие его загорелую грудь, поднял, как ребенка, над своей головой и стал искать глазами, куда бы его швырнуть.
По маленький человечек оказался храбрецом. Он использовал эти короткие секунды раздумья своею врага и стал хлестать гиганта по лицу — по одной щеке и но другой.
Бац! Бац! Две увесистые оплеухи прозвенели, точно здесь били тарелки, и вызвали у многочисленных свидетелей этой необычайной картины возгласы удивления и восторга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130