— Послушай, как тебя звать?
— Меня зовут Хосе Санс Мадрид. А тебя на самом деле зовут Пурита?
— Да. К чему мне врать? Меня зовут Пурита Бартоломе Алонсо.
Оба секунду смотрят на стойку для зонтиков.
— Ладно, я пошел.
— До свидания, Пепе. Ты поцелуешь меня?
— Ну конечно.
— Слушай, когда что-нибудь выяснится насчет Пакито, ты мне позвонишь?
— Да, не беспокойся. Позвоню по этому телефону.
Донья Матильда громко зовет своих постояльцев:
— Дон Теси! Дон Вентура! Ужинать!
Когда дон Тесифонте входит в столовую, она говорит:
— Назавтра я велела приготовить печенку, посмотрим, как она вам покажется.
Капитан даже не глядит на нее, он думает о другом: «Да, возможно, парень прав. Будешь сидеть сиднем как дурак, ничего не успеешь, это правда».
У доньи Монсеррат украли сумочку в церкви Хранения. Какое безобразие! Теперь даже в церквах воры шныряют! Было в сумочке всего три песеты с мелочью, но сама-то сумочка еще совсем неплохая, совсем приличный вид имеет.
Служба шла к концу, уже запели «Tantum ergo» — молитву, которую этот нечестивец Хосе-Мария, племянник доньи Монсеррат, поет на мотив немецкого гимна, — на скамьях сидели лишь несколько женщин, которые задержались подольше и молились каждая про себя.
Донья Монсеррат стала размышлять над прочитанным текстом: «Сей четверг приносит душе аромат лилий и сладостный привкус слез истинного сокрушения. По невинности он был ангел, а в покаяниях соперничал с умерщвлявшим плоть в Фиваиде…»
Тут донья Монсеррат чуть обернула голову, а сумочки-то уж нет.
Сперва донья Монсеррат даже не сообразила, что случилось, — мысли ее были еще полны всяких превращений, явлений и исчезновений.
Придя домой, Хулита снова вытаскивает и прячет свою тетрадь, а затем, как и постояльцы доньи Матильды, садится ужинать.
Мать ласково щиплет ее за щеку.
— Ты что, плакала? Глаза как будто покраснели.
Хулита делает гримаску.
— Нет, мама, я просто долго думала. Донья Виси с лукавым видом улыбается.
— О нем?
— Да.
Обе женщины берутся за руки.
— Послушай, как его зовут?
— Вентура.
— Ах ты, проказница! Потому ты окрестила китайчонка Вентурой?
Девушка прикрывает глаза. — Да.
— Стало быть, ты с ним знакома уже порядочно?
— Да, мы встречаемся уже месяца полтора или два.
Мать старается принять строгий вид.
— Как же это ты мне ничего не сказала?
— А зачем было тебе говорить, пока он не объяснился?
— И это верно. Ах, я глупая! Ты очень правильно поступила, дочка, никогда не надо говорить, пока дело не выяснится окончательно. Нам, женщинам, надо уметь хранить тайну.
У Хулиты пробегает по ногам судорога, в груди она ощущает легкий жар.
— Да, мама, хорошенько хранить!
Донья Виси снова улыбается и спрашивает:
— Слушай, а чем он занимается?
— Изучает нотариальное дело.
— Если бы он получил хорошее место!
— Посмотрим, мама, как ему повезет. Я дала обет поставить две свечки, если он получит работу в перворазрядной конторе, и одну — если всего лишь во второразрядной.
— Очень разумно, дочь моя, на Бога надейся, а сам не плошай. Я тоже даю такой обет. Слушай, а как его фамилия?
— Агуадо.
— Неплохо звучит — Вентура Агуадо.
Донья Виси взволнованно хихикает.
— Ой доченька, что мне померещилось! Хулита Моисес де Агуадо — ты понимаешь?
Девушка смотрит в пространство
— Да, мама, да.
Вдруг испугавшись, как бы все это не оказалось сном, который сейчас разлетится вдребезги, как электрическая лампочка, мать начинает торопливо мечтать вслух, подобно пресловутой молочнице:
— А первого твоего ребеночка, если это будет мальчик, мы назовем Роке, как дедушку, — Роке Агуадо Моисес. Какое счастье! Ах, если бы об этом знал твой отец! Какая радость!
Хулита уже перешла рубеж, она уже на другом берегу, она уже говорит о самой себе, как о ком-то постороннем, для нее уже ничто не имеет значения, кроме спокойствия матери.
— А если девочка, я назову ее твоим именем, мама. Виситасьон Агуадо Моисее — тоже звучит очень приятно.
— Спасибо, дочка, большое спасибо, ты меня прямо растрогала. Но давай будем просить Бога, чтобы был мальчик, в семье всегда так нужен мужчина.
У девушки снова задрожали ноги.
— Да, мама, очень нужен.
Сложа руки на животе, мать продолжает:
— Ты смотри, может быть, Бог ниспошлет ему призвание!
— Может быть!
Донья Виси возводит очи горе. На беленом потолке комнаты пятна сырости.
— Мечта всей моей жизни — сын-священнослужитель!
В эти минуты донья Виси счастливейшая женщина в Мадриде. Она обнимает дочь за талию — почти так же, как это делает Вентура в номерах доньи Селии, — и тихонько раскачивает ее, как малого ребенка.
— Ну, если не сын, так внучек, душечка ты моя, так внучек!
Обе женщины смеются, обнимаясь и милуясь.
— Ах, как мне теперь хочется жить!
Хулита спешит представить все в наилучшем свете:
— Да, мама, в жизни есть столько радостей!
Хулита понижает голос, теперь он звучит бархатисто-переливчато:
— Я думаю, что знакомство с Вентурой (в ушах у девушки раздается легкий звон) было для меня большой удачей.
Мать находит уместным проявить благоразумие:
— Посмотрим, дочка, посмотрим. Дай-то Бог! Будем надеяться! Да почему бы и нет! Вырастет у меня внучек-священник, его добродетель будет всем нам примером. Знаменитый церковный проповедник! Гляди, сейчас мы с тобой пошучиваем, а в один прекрасный день появятся афиши — там-то состоятся духовные бдения под руководством преподобного отца Роке Агуадо Моисеса! Я буду уже старушкой, доченька моя, но сердце у меня преисполнится гордости.
— И у меня, мамочка.
Мартин вскоре успокаивается, он очень горд собою.
— Хороший урок! Ха-ха!
Мартин ускоряет шаг, он почти бежит, временами даже подпрыгивает.
— Посмотрим, что теперь скажет этот боров! Боров — это донья Роса.
Дойдя до площади Сан-Бернардо, Мартин вспоминает о подарке для Нати.
— Наверно, Ромуло еще у себя в лавке. Ромуло — букинист, в лавчонке которого иногда бывают интересные гравюры.
Мартин направляется к берлоге Ромуло — для этого ему надо после университета свернуть направо.
На дверях висит записочка: «Закрыто. Поручения оставляйте у консьержки». Но свет внутри горит. Ромуло, видно, приводит в порядок картотеку или подбирает книги по заказу.
Мартин стучит костяшками пальцев по двери, ведущей во внутренний дворик.
— Эй, Ромуло!
— Эге, это ты, Мартин? Вот обрадовал! Мартин достает сигареты, оба курят, сидя у жаровни, которую Ромуло вытащил из-под стола.
— Яписал письмо сестре, той, что в Хаэне. Я теперь здесь и живу, выхожу только пообедать, а иногда, бывает, нет охоты, так целый день никуда не вылезаю — принесут мне чашку кофе из кафе напротив, и ладно.
Мартин перебирает книги, лежащие на плетеном кресле с изломанной спинкой, сидеть на нем уже нельзя, можно только книги складывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59