Все трое уместились на переднем сиденье «мерседеса», Ла Брава жадно вдыхал, стараясь не издавать при этом ни звука, наполнял свои легкие ее ароматом, соприкасаясь бедром с ее бедром.
— Помните, какие люди приезжали сюда раньше в сезон? Теперь у нас три сотни бродяг, все пересчитаны, ровно три сотни бездомных являются сюда каждую зиму. Вон, смотрите, там, на скамейке, дамочка с пластиковыми пакетами — это Мэрилин. Говорит, она играла в кино, была певицей, а потом поваром для гурманов. Посмотрите на нее — обзавелась тележкой, набила ее пластиковыми пакетами, бутылками, старыми номерами «Уоллстрит джорнэл» и толкает ее перед собой по Линкольн-роуд. Мэрилин ее звать — может, ты была с ней раньше знакома.
— Подрулите поближе, — попросила Джин. — Где она живет?
— Где видишь — на скамейке. Они живут в переулках, забираются в пустые дома. Приличные люди, проработавшие сорок пять лет, торгуя одеждой, приезжают сюда, вкладывают свои деньги в кооператив и ставят на дверь тройные замки. Даже из окна выглянуть боятся. Десять лет назад они собирались тут все переделать, прорыть каналы — типа, Венеция. Людям запретили ремонтировать дома— надо, мол, ждать общей реконструкции, только эта общая реконструкция так и не произошла, сюда явились бродяги и наркоманы, половину этой местности уже загадили. Знаю одного парня, он живет в Бичвью, на Коллинс. Ты представь, он живет на Коллинс-авеню и платит за жилье четыреста семьдесят пять долларов в год! Знаешь почему? Комнатка семь на десять футов, душа нет, вместо мебели газеты на полу, ни кондиционера, ни печки. Верно, Джо? Джо снимал этого парня в его комнате, он тебе покажет фотографии. Смахивает на цыганский фургон, чего только там не навалено. Четыреста семьдесят пять долларов в год за комнату на Коллинс-авеню — вот до чего дошло! Покажи ей «Ла Плайа».
Какой ей интерес смотреть на сомнительную гостиницу с клопами и блохами?
— Только что проехали.
— Покажи ей! — повторил Морис. —Вон она, на углу Коллинс и Первой, в двух кварталах от полицейского участка Майами-бич, и в этой гостинице только за прошлый год было более двухсот ограблений, случаев применения огнестрельного оружия и поножовщины, изнасилований, краж и тому подобного. Можешь в это поверить? Смотри-смотри. Где мы сейчас? На Вашингтон-авеню? На каждом столбе установили видеокамеры, мониторы для наблюдения, чтобы копы могли следить за продажей наркотиков, не выходя из участка. Смотрите— прямо у нас на глазах две девчонки посреди улицы колотят друг друга насмерть. Каково? Я вам говорю…
Но зачем он говорит все это своей давнишней знакомой, бывшей киноактрисе? Хочет запугать ее, чтобы она сидела в номере и не решалась выходить одна?
Нет, сообразил Ла Брава, это он старается произвести на нее впечатление. Старик выпендривается перед ней: пусть, мол, знает, что это крутое, опасное место, но он-то приспособился тут жить. Лысый коротышка восьмидесяти лет от роду. На самом деле Морис обожал Саут-бич.
Джин Шоу пообещала присоединиться к ним через несколько минут, как только переоденется. Ла Брава смотрел ей вслед, когда она пересекала холл, направляясь в гостевой люкс.
Длинные тонкие ноги, фигуру она сумела сохранить. Когда-то фотографу нравились блондинки с медным загаром, но теперь он понял, что предпочитает темные волосы, разделенные на пробор, и бледную кожу.
Он скинул с плеч спортивную куртку и прошел вслед за Морисом в его номер, превращенный в частную галерею: три стены почти сплошь покрыты снимками, запечатлевшими все достопамятные события из жизни Мориса. В комнате стояли казенные кресла и диван-кровать, лично Морису принадлежал только шезлонг. Подойдя к бару, маленькому шкафчику возле большого обеденного стола, Морис принялся смешивать напитки на ночь — готовил «общеукрепляющее». Ла Брава повесил куртку на спинку стула и по привычке принялся рассматривать фотографии, а Морис, как это было у них заведено, притворялся, будто не замечает его любопытства: обычно Ла Брава прохаживался вдоль ряда оправленных в рамки черно-белых снимков, Морис же, словно ни к кому не обращаясь, говорил:
— Лагерь смолокуров. Густой дым, огромные чаны, мужчины возятся в этой липкой массе за доллар в день, а по вечерам танцуют со своими женщинами на поляне посреди соснового бора — «патио под звездами». Ты принюхайся — прямо-таки пахнет керосинками, видишь, как горят их глаза, и эти грязные пятна на шее красивой женщины…
Ла Брава делал шаг вперед, полностью сосредоточившись на снимках, не глядя по сторонам, и Морис продолжал:
— Банда грабителей из Джорджии, тридцать восьмой. Отсидели до сорок второго. А это капитан Юджин Талмадж, начальник тюрьмы. Он говаривал: «Если вам нужен человек, умеющий обращаться с заключенными, нанимайте того, кто хлебал баланду». Он и сам сидел в свое время. Юджин Талмадж верил в кнут и пряник.
Ла Брава делал еще шаг, и Морис комментировал:
— Это Аль Томани, великан, второй по росту человек в мире. Его жена безногая от рождения, их объявили самой странной парой в мире. Около 1936-го.
Ла Брава продвигался дальше, слушая рассказы о мужчинах, копавших оросительные каналы вдоль плантаций тростника, об эмигрантах, срезавших с пальм листья-опахала, о мальчиках под тунговым деревом и об индейцах-миссуки, попивавших сафки — кукурузное пиво.
Так бывало в другие вечера, но не в этот.
Морис сходил в кухню за льдом, вернулся, приговаривая на ходу:
— Прибытие «Орэндж Блосс Спешиал», январь 1927-го, — и запнулся.
Ла Брава стоял спиной к снимкам Флоридской железной дороги.
— По-моему, у нее нет никакой проблемы, — сказал он Морису. — Она выпила пару рюмок скотча перед обедом, и то вторую не допила, а за едой — всего один бокал вина.
Морис бросил кубики льда в ведерко.
— Ты о чем?
— Вчера в машине, когда мы ехали за ней, ты сказал, у нее какие-то проблемы.
— Ну да, она звонила мне.
— Ты сказал, она как-то странно разговаривала.
— Ну да. Она сказала, у нее проблемы, я спросил, в чем дело, а она сменила тему, так что я не в курсе, дело в выпивке или в чем-то другом.
— Но ты решил, что в выпивке.
— Скорее всего. Если человек выплескивает спиртное из стакана прямо в копов, похоже, он не контролирует ситуацию, а? Но сегодня она в полном порядке.
— Ты не спрашивал, с какой стати она так себя вела?
— Она говорит, была не в настроении, зря вышла из дому. Коп вылез из машины, сказал ей какую-то гадость, она и облила его.
— А что она делала на обочине со стаканом в руках?
— Может, проветриться вышла, почем я знаю. Она же кинозвезда, Джо. Они все малость чокнутые.
Она сидела с ними в номере Мориса в слаксах, белом хлопковом свитере и сандалиях, прихлебывая разбавленный скотч. Очень любезная, прекрасный слушатель— впрочем, что ей еще оставалось, раз Морис завел свою пластинку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71