А под рисунком – опять несколько цифр:
Рисунок проглядывался настолько слабо, что казалось, некоторые линии уже выцвели – остались лишь самые отчетливые.
– Ну? – снова повторил Петька.
Никита обиделся.
– Ну и ну!.. Знаки Зодиака.
– Д-да?.. – переспросил Петька.
– А что ж… – сказал Никита.
– Ну, и… что с ними?
Никита вздохнул, погладил себя ладошкой по колючему темени.
Потом оба разом обернулись к двери. Они забыли на минуту, что время их пребывания здесь кем-то ограничено. Возбуждение улеглось, и на смену ему пришло чувство обманутости: их труды были, по существу, напрасными – никакой тайны в землянке больше нет. И захотелось на солнце.
– Уходим, – решительно сказал Никита.
Петька хотел задержаться еще, но поколебался и со злостью дернул себя за чуб несколько раз подряд.
Великое переселение
Петька, быстро шныряя взад-вперед, вытаскивал на поверхность имущество отряда и одновременно наблюдал за окрестностями. Никита – где на животе, где на четвереньках – перетаскивал все в камыши.
Ни посуды, ни замысловатых бутылок из хранилища мертвецов с обоюдного согласия решили не брать. Петька хотел захватить с собой ржавые остатки пистолета, но подумал, сплюнул и бросил…
Последний раз укрыли вход в землянку сырым валежником и, нагруженные луками, удочками, инструментом, фонарем, – словом, нагруженные до того, что им без конца приходилось нагибаться и подбирать что-нибудь из оброненных вещей, они торопливо двинулись к реке.
Было немного обидно, немного жалко и в то же время радостно уходить из обжитого места. Радостно потому, что место это казалось теперь обоим непонятно таинственным, непонятно гнетущим, будто проклятым.
До самой реки почти не разговаривали. И только после того как сели в лодку, выгребая изо всей силы, обогнули крутой Щучий мыс, после того как остались позади Марковы горы, – к ним вернулось былое спокойствие. А до того все время казалось, что где-то рядом таится опасность. Появление этого чувства у таких храбрецов, как Никита и Петька, нельзя объяснить, но оно было.
Лодка поплыла спокойно, метр за метром взбираясь по течению Туры. При солнце, под синим-синим небом, трудно было поверить, что где-то там, в лесу, под валежником, – землянка и в затхлом, сдавленном чернотой воздухе покоятся чьи-то останки…
– Заявим? – спросил Петька.
Никита посмотрел на него долгим, непонимающим взглядом.
– Ты что – сдурел? – спросил он, опять изо всей силы наваливаясь «а весла. И добавил неопределенно: – Погоди…
В лице его опять появилось что-то напряженное, как тогда, когда он догадался про вторую комнату, когда сказал: «Там камень».
– Надо увидеть Проню, – сказал Никита.
– Знаки Зодиака? – сердито и безнадежно спросил Петька. Уж если Никита вытянет откуда словечко, потом его топором вышибай из Петькиной головы – не вышибешь.
По дну лодки, звякая, перекатывался котелок. Острога, луки, удочки, котелок, запасное весло, фонарь, два патрона, огарки свечей… Все это в беспорядке громоздилось под ногами, и все это надо было куда-то перепрятывать.
Петька вздохнул, нахмурившись.
Думая каждый о своем, они стали глядеть на реку.
Хорошие сыновья, прилежные ученики
Имущество временно спрятали в трухлявом березовом стволе, рядом с колючей проволокой в Ягодкиных владениях. Кому придет в голову шарить под колючками? Потом, раздевшись догола, долго полоскали свою одежду в Туре. В мутной, будто куриный желток, воде особенно-то не расстираешься, но более или менее отжулькали с колен и подолов рубах налипшую глину и, пока одежда сушилась на прибрежной ольхе, купались. Петька нырял, отсчитывая под водой секунды, а Никита больше валялся на траве. Петька оставался под водой уже до ста секунд. Правда, последние тридцать он весь болтался на поверхности, и только голова, вернее, зажатые пальцами нос и уши находились при этом в воде. В таком положении особенно хотелось запустить голышом по одному его слишком выдающемуся из воды месту. Но кто другой, может, и воспользовался бы случаем, а Никита был, как всегда, занят созерцанием травинки в десяти сантиметрах от собственного носа. Никита мог не заметить медведя, который высунулся бы, чтоб лизнуть его в ухо, но уж муравья Никита разглядит сквозь землю, куда бы он и что бы ни тащил, этот глупый муравей.
Петька посинел от ныряния и, вытерев следы желтоватой речной мути на подбородке, шлепнулся рядом с Никитой. Никита в это время как раз пытался оживить с помощью искусственного дыхания отказавшуюся двигаться божью коровку.
– Выдумал этот Проня про камень… – сказал Петька, немножко понаблюдав за Никитиной букашкой.
– С одной стороны, может, и выдумал, – проанализировал Никита, – а с другой стороны, ведь мы нашли эту комнату?
Петька промолчал. Торопиться им было уже некуда, они все взвесили, обо всем переговорили и ни на чем толковом не остановились. То все сложное казалось простым, то все простое – сложным…
– Кажись, высохло, – сказал Петька про одежду. Никита не умел так быстро переключаться с одного на другое.
– Бабка говорит, если дурак что запомнил – это у него навечно, – сказал Никита. – Дураки ж – они выдумывать не умеют. Это у них, бабка говорит, вроде жилы такой – лопнет в мозгу – и все: что помнит – помнит, а что новое если – ни в какую…
– Завтра опять перешарим… – сказал Петька.
Никита вздохнул, поднялся.
Солнце уже клонилось к горизонту, пора было возвращаться домой.
Корову нашли под кустами боярышника. С туго набитым животом, она чавкала жвачку, и, поскольку набухшее вымя тяготило ее, она обрадовалась своим легкомысленным хозяевам. Весь день паслась – ни тебе кнута, ни собаки… От слепня далеко не разбежишься, правда. Но воды вдоволь, травы вдоволь, тени – сколько хочешь…
Обратная переправа через Туру обошлась без происшествий. Чтобы снова не замочить одежду, Петька в самом глубоком месте проплыл на спине, держась за Ягодкин хвост, а другой рукой поднимая над водой свое и Никитине обмундирование.
Ягодка обсохла до дома, и никому бы в голову не пришло, что она совершила путешествие за Туру.
Когда разочарованные и голодные пастухи распахнули ворота Петькиного дома, рты у обоих приоткрылись от новой неожиданности.
У крыльца на маленькой табуретке рядом с Петькиной матерью сидела молодая учительница Валентина Сергеевна из Курдюковки.
– Вот они – ваши помощники, – чему-то радуясь, сказала она Петькиной матери. – Здравствуйте, ребятки.
– Здравствуйте, Валентина Сергеевна… – не очень дружно ответили ребятки.
– Вот так я всегда замечала, что прилежные ученики бывают и хорошими сыновьями, – опять обратилась она к Петькиной матери.
Петькина мать согласно кивнула: «Да, да…» Петька никогда не числился в прилежных учениках, но спорить не стал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Рисунок проглядывался настолько слабо, что казалось, некоторые линии уже выцвели – остались лишь самые отчетливые.
– Ну? – снова повторил Петька.
Никита обиделся.
– Ну и ну!.. Знаки Зодиака.
– Д-да?.. – переспросил Петька.
– А что ж… – сказал Никита.
– Ну, и… что с ними?
Никита вздохнул, погладил себя ладошкой по колючему темени.
Потом оба разом обернулись к двери. Они забыли на минуту, что время их пребывания здесь кем-то ограничено. Возбуждение улеглось, и на смену ему пришло чувство обманутости: их труды были, по существу, напрасными – никакой тайны в землянке больше нет. И захотелось на солнце.
– Уходим, – решительно сказал Никита.
Петька хотел задержаться еще, но поколебался и со злостью дернул себя за чуб несколько раз подряд.
Великое переселение
Петька, быстро шныряя взад-вперед, вытаскивал на поверхность имущество отряда и одновременно наблюдал за окрестностями. Никита – где на животе, где на четвереньках – перетаскивал все в камыши.
Ни посуды, ни замысловатых бутылок из хранилища мертвецов с обоюдного согласия решили не брать. Петька хотел захватить с собой ржавые остатки пистолета, но подумал, сплюнул и бросил…
Последний раз укрыли вход в землянку сырым валежником и, нагруженные луками, удочками, инструментом, фонарем, – словом, нагруженные до того, что им без конца приходилось нагибаться и подбирать что-нибудь из оброненных вещей, они торопливо двинулись к реке.
Было немного обидно, немного жалко и в то же время радостно уходить из обжитого места. Радостно потому, что место это казалось теперь обоим непонятно таинственным, непонятно гнетущим, будто проклятым.
До самой реки почти не разговаривали. И только после того как сели в лодку, выгребая изо всей силы, обогнули крутой Щучий мыс, после того как остались позади Марковы горы, – к ним вернулось былое спокойствие. А до того все время казалось, что где-то рядом таится опасность. Появление этого чувства у таких храбрецов, как Никита и Петька, нельзя объяснить, но оно было.
Лодка поплыла спокойно, метр за метром взбираясь по течению Туры. При солнце, под синим-синим небом, трудно было поверить, что где-то там, в лесу, под валежником, – землянка и в затхлом, сдавленном чернотой воздухе покоятся чьи-то останки…
– Заявим? – спросил Петька.
Никита посмотрел на него долгим, непонимающим взглядом.
– Ты что – сдурел? – спросил он, опять изо всей силы наваливаясь «а весла. И добавил неопределенно: – Погоди…
В лице его опять появилось что-то напряженное, как тогда, когда он догадался про вторую комнату, когда сказал: «Там камень».
– Надо увидеть Проню, – сказал Никита.
– Знаки Зодиака? – сердито и безнадежно спросил Петька. Уж если Никита вытянет откуда словечко, потом его топором вышибай из Петькиной головы – не вышибешь.
По дну лодки, звякая, перекатывался котелок. Острога, луки, удочки, котелок, запасное весло, фонарь, два патрона, огарки свечей… Все это в беспорядке громоздилось под ногами, и все это надо было куда-то перепрятывать.
Петька вздохнул, нахмурившись.
Думая каждый о своем, они стали глядеть на реку.
Хорошие сыновья, прилежные ученики
Имущество временно спрятали в трухлявом березовом стволе, рядом с колючей проволокой в Ягодкиных владениях. Кому придет в голову шарить под колючками? Потом, раздевшись догола, долго полоскали свою одежду в Туре. В мутной, будто куриный желток, воде особенно-то не расстираешься, но более или менее отжулькали с колен и подолов рубах налипшую глину и, пока одежда сушилась на прибрежной ольхе, купались. Петька нырял, отсчитывая под водой секунды, а Никита больше валялся на траве. Петька оставался под водой уже до ста секунд. Правда, последние тридцать он весь болтался на поверхности, и только голова, вернее, зажатые пальцами нос и уши находились при этом в воде. В таком положении особенно хотелось запустить голышом по одному его слишком выдающемуся из воды месту. Но кто другой, может, и воспользовался бы случаем, а Никита был, как всегда, занят созерцанием травинки в десяти сантиметрах от собственного носа. Никита мог не заметить медведя, который высунулся бы, чтоб лизнуть его в ухо, но уж муравья Никита разглядит сквозь землю, куда бы он и что бы ни тащил, этот глупый муравей.
Петька посинел от ныряния и, вытерев следы желтоватой речной мути на подбородке, шлепнулся рядом с Никитой. Никита в это время как раз пытался оживить с помощью искусственного дыхания отказавшуюся двигаться божью коровку.
– Выдумал этот Проня про камень… – сказал Петька, немножко понаблюдав за Никитиной букашкой.
– С одной стороны, может, и выдумал, – проанализировал Никита, – а с другой стороны, ведь мы нашли эту комнату?
Петька промолчал. Торопиться им было уже некуда, они все взвесили, обо всем переговорили и ни на чем толковом не остановились. То все сложное казалось простым, то все простое – сложным…
– Кажись, высохло, – сказал Петька про одежду. Никита не умел так быстро переключаться с одного на другое.
– Бабка говорит, если дурак что запомнил – это у него навечно, – сказал Никита. – Дураки ж – они выдумывать не умеют. Это у них, бабка говорит, вроде жилы такой – лопнет в мозгу – и все: что помнит – помнит, а что новое если – ни в какую…
– Завтра опять перешарим… – сказал Петька.
Никита вздохнул, поднялся.
Солнце уже клонилось к горизонту, пора было возвращаться домой.
Корову нашли под кустами боярышника. С туго набитым животом, она чавкала жвачку, и, поскольку набухшее вымя тяготило ее, она обрадовалась своим легкомысленным хозяевам. Весь день паслась – ни тебе кнута, ни собаки… От слепня далеко не разбежишься, правда. Но воды вдоволь, травы вдоволь, тени – сколько хочешь…
Обратная переправа через Туру обошлась без происшествий. Чтобы снова не замочить одежду, Петька в самом глубоком месте проплыл на спине, держась за Ягодкин хвост, а другой рукой поднимая над водой свое и Никитине обмундирование.
Ягодка обсохла до дома, и никому бы в голову не пришло, что она совершила путешествие за Туру.
Когда разочарованные и голодные пастухи распахнули ворота Петькиного дома, рты у обоих приоткрылись от новой неожиданности.
У крыльца на маленькой табуретке рядом с Петькиной матерью сидела молодая учительница Валентина Сергеевна из Курдюковки.
– Вот они – ваши помощники, – чему-то радуясь, сказала она Петькиной матери. – Здравствуйте, ребятки.
– Здравствуйте, Валентина Сергеевна… – не очень дружно ответили ребятки.
– Вот так я всегда замечала, что прилежные ученики бывают и хорошими сыновьями, – опять обратилась она к Петькиной матери.
Петькина мать согласно кивнула: «Да, да…» Петька никогда не числился в прилежных учениках, но спорить не стал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87