- Это его семья?
- Нет. Это теперь моя семья. У него есть друг и машина. Скоро буду я.
В наступившей вдруг пронзительной тишине стало слышно все: и закипевший на заднем дворе самовар, и заворочавшуюся на подстилке в сарае собаку, и перебранку соседей по ту сторону Почтовой, и плывущие в небе облака - все, что невозможно услышать.
- Я помогу тебе, Зара. Как тогда, в детстве. Ни о чем не беспокойся. Ты сможешь приехать к нам потом. Со своим мужем. Знакомиться... Будь счастлива.
Она не проводила его до калитки. Смотрела через тюль оконной занавески, от чего мир как бы расплывался, уходил в безреальность, приобретал ту меру условности, которую мы принимаем во сне, но в обычной жизни страшимся и избегаем.
Цыган шел к станции легкой походкой человека, принявшего очень важное для себя решение. Между тем для человека с другим характером все должно было выглядеть совсем по-другому. Пять минут назад он практически разрушил свое будущее. Возможно, мать и поймет, но не остальные. Для других он дал слабину, не вернул невесту, простил, дал уйти. И какое им дело - давали ли они слово друг другу? Внешне все выглядело скверно. У японцев это называется "потерять лицо". И с этого момента Витя становился одиночкой. Изгоем.
За домами пронзительно свистнула пришедшая к станции электричка. На ней приехали первые гости Глотова. Цыган поедет на следующей и в ДРУГУЮ сторону.
А татарка резала лук для салата и плакала - уж очень едким он был...
ЭПИЛОГ
К трем часам дня в столице стояла удушающая жара. Асфальт размяк настолько, что не только дамские каблуки оставляли на нем черные аккуратные дырки, но и мужские "казаки", столь модные в определенных кругах, выдавливали полукруглые углубления на пружинящей и остропахнущей поверхности. Листья тополей окончательно пожухли и свернулись в трубки, словно деревья поразили гигантские полчища гусениц. Под Шатурой опять задымили торфяники, и экологи всерьез забили тревогу: намечалось повторение лета семьдесят второго года. Отпала нужда подогревать искусственное питание младенцам. Из водопроводных кранов текла теплая и противная вода. Импортные холодильники не справлялись с круглосуточной нагрузкой.
В церкви Николы в Пыжах, что на Большой Ордынке, было тихо и прохладно. За церковной оградой стояло с десяток автомобилей. Приехали немногие. Аркадий Карпович не хотел большого сборища. Ждали начала службы.
Только автомобиль Борисова пустили внутрь церковной ограды. Он сидел за тонированными стеклами рядом с новым начальником личной охраны и безучастно глядел на входящих и выходящих из храма прихожан, продолжая мысленный спор со Змееловом о тщете земного существования.
- Покайся, - говорил ему Змеелов. - Когда-то публичное покаяние было в чести.
- В чем мне каяться? Фальшивых денег не печатаю. В блуде и кровосмешении не замечен.
- Но по твоему приказу убивали...
- Только в целях самозащиты. Не я - так меня. Не сегодня - так завтра. Что же до деловых интересов, предпочитаю договариваться цивилизованно. И вообще, кончай корить меня...
На том и разошлись.
В церковный двор въехал катафалк. Гроб вынесли и установили головой на восток. Вышли священник с дьяконом. Позвали Борисова. Пока пели псалмы, Борисов разглядывал богато расшитую золотом фелонь священника.
- "Боже духов и всякия плоти, смерть попра-вый и диавола упразднивый..."
Борисов чуть повернул голову, окинул взглядом приглашенных, стараясь угадать мысли и настроение. Мысли не угадал, угадал настроение. У большинства любопытство или равнодушие, иногда - жалость. Его внимание привлекло незнакомое лицо. Правильные черты портили только глубокая складка на переносице и резкая, двоившая подбородок впадина. Впрочем, говорят, такие бывают у людей целеустремленных и волевых. Копна седых волос и относительная моложавость лица делали человека заметным. Среди приглашенных он явно не значился. Странно, но Борисов не почувствовал беспокойства. Даже угадал, кто таков незнакомец. Конечно, не знал чина, но принадлежность к структуре вычислил.
Его предположение подтвердилось, когда служба закончилась и все вышли на паперть. Незнакомец подошел и представился: полковник Розин. Сообщил: установлено, что сегодня утром его старшая дочь погибла в автокатастрофе на Ленинградском шоссе, в восьми километрах от МКАД.
Аркадий Карпович выслушал сообщение молча. Стоящие поблизости ахнули, выказав больше удивления, нежели сочувствия.
- Я знаю. На опознание поедет мой секретарь. Он хорошо знал Зою, - просто сказал Борисов.
- Извините, неудобно говорить такое при данных обстоятельствах, но машина загорелась, и вашему секретарю будет затруднительно опознать. Шрамы, родинки...
- Обратитесь к ее дантисту. Вы, верно, хотите еще что-то сказать? Не трудитесь. Мне стало это известно в шесть утра. Сплошной бандитизм на дорогах. И еще: срок депутатских полномочий кончается только через месяц, так что у меня есть время, ведь неприкосновенность еще никто не отменял.
Борисов пошел к машине. Катафалк выехал первым. Следом отправилась машина Аркадия Карповича.
Водитель и охранник время от времени посматривали в зеркало заднего вида на уснувшего старика. Утомился шеф. И то сказать, столько волнений. Не всякий выдержит...
И не выдержал. Умер. Это обнаружили через сто километров, на заправке.
На даче Глотова собрались некоторые непосредственные участники событий: сам Василий Степанович, Дмитрий Константинович Артеменко, его напарник Геннадий Васильевич Климов, Варвара, она же Зарема, и Мария Игнатьевна. Чуть позже подъехал полковник Розин. На Глотове плохо сидел темно-синий костюм с искрой и удушающий галстук. Дима нарядился в цветную рубашку апаш. А Зарема шепотом уже называла Гену "мой Крольчонок". Климов досадовал. Больше всех светилась Мария Игнатьевна: сегодня Глотов представил ее всем как свою невесту. Тогда встал насупленный Климов и сделал аналогичное заявление, объявив невестой Варвару.
Больше всего не повезло старшому питерцев. Через два дня, когда участники дорожного инцидента Музыкант, Гриша-маленький и пятеро из команды Борисова уже парились на нарах в Лефортове, ему сделали операцию, ампутировав раздробленные конечности. Очнувшись от наркоза и осознав случившееся, он сумел сползти с кровати, взобраться на подоконник и столкнуть обрубок своего тела вниз...
Двумя часами ранее в дом Хорошилова заявился седовласый полковник и поставил условие: если хочешь еще гулять по Тверской, играть по маленькой на бегах и курить хороший табак, будешь сотрудничать с нами. Не будешь - ворота зоны открыты.
Борис Евгеньевич выбрал первое.
- И еще... - не торопясь, продолжил седовласый, - верните мне расписки Глотова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67