Теперь она жила в Казани на улице со странным названием - Красная Позиция. Нина Николаевна Несмелова откликнулась письмом с фотографиями, в которых жизнь "командора печального образа" рассыпалась в мозаику "остановленных мгновений".
СТАРОЕ ФОТО. Шуточный снимок времен начала века. Живую картину являли юный мичман Павлинов, переодетый в пышногрудую кормилицу, его невеста, наряженная куклой и вставшая в большую картонную коробку, рядом с ними будущая теща в облачении старосветской помещицы.
Ах, как нескоро еще до плененного "Спартака", до монтерской мачты на таллиннской крыше, до "черного воронка" НКВД… И нарядная беспечная "кукла", в бантах, буклях, кружевах ничуть не догадывается о своей печальной участи - растить дочь в вечном "соломенном вдовстве", в суровом красном Питере и мачехе-Казани…
Снимок второй. На льду у клепаного борта какого-то судна стоит в окружении матросов рослый водолаз в прорезиненной рубахе и вязаной феске. Это водолазный офицер лейтенант Павлинов. Только что поднят из проруби, еще не отвязан страховочный конец, еще не сняты бронзовые башмаки, блестит мокрая рубаха. Взгляд уверенный, смелый, довольный…
"Отец, по рассказам мамы, был очень добрым, - писала Нина Николаевна, - никогда не бранился. Матросы его любили. Самым страшным ругательством его было - "ж… в кустах". Только однажды он ударил матроса. Тот должен был качать воздушную помпу, гнавшую воздух погруженному водолазу, а матрос зазевался. Отца достали из воды уже синеющим от удушья. Вот тут он и не сдержался… А вообще после бунта на крейсере "Память Азова", который он пережил, отец очень осмотрительно строил свои отношения с командой…"
* * *
Бунт на крейсере "Память Азова". Павлинов был там? Ему и это выпало? Неужели и этой беды не миновал этот тертый "майский жук"?
Однажды в "спецхране" Российской государственной библиотеки, листая подшивки эмигрантских "Морских записок", я наткнулся на воспоминания мичмана Николая Крыжановского.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Николай Николаевич Крыжановский, вахтенный начальник крейсера "Память Азова", затем служил на эскадренном броненосце "Слава". Участвовал в спасении пострадавших от землетрясений на Сицилии и Калабрии в 1908 году. В первую мировую войну был флагманским штурманским офицером штаба начальника минной обороны Балтийского моря. Кавалер многих боевых орденов. Из красной России выехал в 1921 году в Румынию. С начала 1923 года в Югославии, с осени 1923 в Нью-Йорке. Работал картографом. С 1944 и до самой смерти 10 января 1964 года возглавлял Общество бывших русских морских офицеров в Америке.
Глава седьмая
"МЕНЬШЕ КРОВИ - ЛУЧШЕ ДЛЯ РОССИИ"
Ревель. Лето 1906 года
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ. Этот снимок похож на кинокадр: выпрыгивает из пролетки юный мичман с едва пробившимися усами. В щегольской - по той давней моде - фуражке с высоким околышем и придавленной тульей, в шинели с иголочки, на плечах - новехонькие погоны с первой, только что проклюнувшейся посреди просвета офицерской звездочкой. И столько устремленности, столько веры в свою путеводную звезду, что снимок вот-вот оживет: сейчас хлестанет свою лошаденку возница в кучерском цилиндре, а этот мичман, подхвативший коробки, должно быть с парадным мундиром и летними фуражками, двинется скорым шагом к первому своему кораблю - крейсеру "Память Азова".
Эх, да кто теперь сможет понять - как ему тогда повезло! Пожалуй, это был самый счастливый миг его жизни. Вот уже год, как флот "обезлошадел", потеряв большую и лучшую часть своих кораблей в Порт-Артуре и Цусиме. И получить назначение после выпуска не на портовый блокшив, не в береговой экипаж, не в какую-нибудь флотскую контору, а на крейсер, пусть старый, пусть учебный, но крейсер! - понять это могут только такие же счастливцы, как и он, мичман Павлинов, друзья-однокашники мичманы Крыжановский и Сакович. В Морском корпусе их прозвали "тремя мушкетерами". Они жаждали подвигов и авантюр, и судьба немедленно втравила их, девятнадцатилетних, в самое настоящее морское приключение, о котором они могли только мечтать, читая страницы пиратских романов вроде бессмертного "Острова сокровищ". Правда, потом все трое испытали такое потрясение, что романтическая "пиратская" дурь навсегда выветрилась из их душ.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "Бунт команды на крейсере "Память Азова" произошел летом 1906 года в Балтийском море в бухте Папонвик близ Ревеля, - писал в сан-франциском журнале русских эмигрантов "Морские записки" Николай Крыжановский, - при этом большинство офицеров были убиты или ранены, а корабль поднял красный флаг вместо военного и ходил в море. Крейсер стрелял по военным судам, требуя их присоединения к "революции" и намеревался бомбардировать города, принуждая "берег" к тому же.
Лично мне, тогда девятнадцатилетнему мичману, выпало на долю быть действующим лицом в этой тяжелой драме, и все происшедшее оставило глубокий след в моей душе…
1906 год был полон революционных волнений и беспорядков по всей территории Российской империи. Шторм неудавшейся революции 1905 года прошел, но еще шла "крупная зыбь".
Нашему Учебному артиллерийскому отряду приказано уйти из Ревеля от греха подальше и перейти в бухту Папонвик: в 47 милях к востоку. Папонвик - глухая и в ту пору почти необитаемая бухта. Кругом лес. Ни жилья, ни дорог.
«Память Азова» и «Рига» стояли на якорях посреди бухты, а минные суда в глубине бухты, у берега. Сообщение с берегом, то есть привоз провизии, почты, сношения с портом, госпиталем и прочее, производилось посылкой минных судов в Ревель. На берег спускали "погулять" в лес.
…19 июля я стоял вахту с 8 до 12 вечера и, сменившись, лег спать. В начале второго ночи меня разбудил вестовой: "Старцер вас к себе требуют".
Старший офицер Мазуров позвал меня и лейтенанта Селитренникова в каюту: "На корабле находится посторонний, штатский человек. Мы его должны арестовать. Возьмите револьверы и идите за мною…"
Втроем мы вошли в темную жилую палубу и, пригнувшись под висячими койками, пробрались к носовой части корабля. У входа в таранное отделение палуба сужается. Здесь люди спят прямо на палубе, на рундуках и в подвесных койках. Тут же была моя заведомая часть - малярные каюты, которыми я ведал как окрасочный офицер". На палубе мы заметили одного из спящих в койке матросов, к которому сбоку примостился кто-то еще в рабочем платье. Мазуров приказал их поднять.
- Это кто? - спросил он меня.
- Маляр Козлов. А другого я не знаю.
Вторым был тщедушный молодой человек, небритый, совсем нематросского вида. Мазуров приблизился к нему.
- Ты кто?
- Кочегар.
- Номер?
- Сто двадцать два.
Это была очевидная ерунда. Номер не кочегарный.
- Обыщите его!
В кармане "кочегара" я нашел заряженный браунинг, в другом - патроны… Мы привели его в офицерское отделение и посадили в ваную каюту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
СТАРОЕ ФОТО. Шуточный снимок времен начала века. Живую картину являли юный мичман Павлинов, переодетый в пышногрудую кормилицу, его невеста, наряженная куклой и вставшая в большую картонную коробку, рядом с ними будущая теща в облачении старосветской помещицы.
Ах, как нескоро еще до плененного "Спартака", до монтерской мачты на таллиннской крыше, до "черного воронка" НКВД… И нарядная беспечная "кукла", в бантах, буклях, кружевах ничуть не догадывается о своей печальной участи - растить дочь в вечном "соломенном вдовстве", в суровом красном Питере и мачехе-Казани…
Снимок второй. На льду у клепаного борта какого-то судна стоит в окружении матросов рослый водолаз в прорезиненной рубахе и вязаной феске. Это водолазный офицер лейтенант Павлинов. Только что поднят из проруби, еще не отвязан страховочный конец, еще не сняты бронзовые башмаки, блестит мокрая рубаха. Взгляд уверенный, смелый, довольный…
"Отец, по рассказам мамы, был очень добрым, - писала Нина Николаевна, - никогда не бранился. Матросы его любили. Самым страшным ругательством его было - "ж… в кустах". Только однажды он ударил матроса. Тот должен был качать воздушную помпу, гнавшую воздух погруженному водолазу, а матрос зазевался. Отца достали из воды уже синеющим от удушья. Вот тут он и не сдержался… А вообще после бунта на крейсере "Память Азова", который он пережил, отец очень осмотрительно строил свои отношения с командой…"
* * *
Бунт на крейсере "Память Азова". Павлинов был там? Ему и это выпало? Неужели и этой беды не миновал этот тертый "майский жук"?
Однажды в "спецхране" Российской государственной библиотеки, листая подшивки эмигрантских "Морских записок", я наткнулся на воспоминания мичмана Николая Крыжановского.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Николай Николаевич Крыжановский, вахтенный начальник крейсера "Память Азова", затем служил на эскадренном броненосце "Слава". Участвовал в спасении пострадавших от землетрясений на Сицилии и Калабрии в 1908 году. В первую мировую войну был флагманским штурманским офицером штаба начальника минной обороны Балтийского моря. Кавалер многих боевых орденов. Из красной России выехал в 1921 году в Румынию. С начала 1923 года в Югославии, с осени 1923 в Нью-Йорке. Работал картографом. С 1944 и до самой смерти 10 января 1964 года возглавлял Общество бывших русских морских офицеров в Америке.
Глава седьмая
"МЕНЬШЕ КРОВИ - ЛУЧШЕ ДЛЯ РОССИИ"
Ревель. Лето 1906 года
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ. Этот снимок похож на кинокадр: выпрыгивает из пролетки юный мичман с едва пробившимися усами. В щегольской - по той давней моде - фуражке с высоким околышем и придавленной тульей, в шинели с иголочки, на плечах - новехонькие погоны с первой, только что проклюнувшейся посреди просвета офицерской звездочкой. И столько устремленности, столько веры в свою путеводную звезду, что снимок вот-вот оживет: сейчас хлестанет свою лошаденку возница в кучерском цилиндре, а этот мичман, подхвативший коробки, должно быть с парадным мундиром и летними фуражками, двинется скорым шагом к первому своему кораблю - крейсеру "Память Азова".
Эх, да кто теперь сможет понять - как ему тогда повезло! Пожалуй, это был самый счастливый миг его жизни. Вот уже год, как флот "обезлошадел", потеряв большую и лучшую часть своих кораблей в Порт-Артуре и Цусиме. И получить назначение после выпуска не на портовый блокшив, не в береговой экипаж, не в какую-нибудь флотскую контору, а на крейсер, пусть старый, пусть учебный, но крейсер! - понять это могут только такие же счастливцы, как и он, мичман Павлинов, друзья-однокашники мичманы Крыжановский и Сакович. В Морском корпусе их прозвали "тремя мушкетерами". Они жаждали подвигов и авантюр, и судьба немедленно втравила их, девятнадцатилетних, в самое настоящее морское приключение, о котором они могли только мечтать, читая страницы пиратских романов вроде бессмертного "Острова сокровищ". Правда, потом все трое испытали такое потрясение, что романтическая "пиратская" дурь навсегда выветрилась из их душ.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "Бунт команды на крейсере "Память Азова" произошел летом 1906 года в Балтийском море в бухте Папонвик близ Ревеля, - писал в сан-франциском журнале русских эмигрантов "Морские записки" Николай Крыжановский, - при этом большинство офицеров были убиты или ранены, а корабль поднял красный флаг вместо военного и ходил в море. Крейсер стрелял по военным судам, требуя их присоединения к "революции" и намеревался бомбардировать города, принуждая "берег" к тому же.
Лично мне, тогда девятнадцатилетнему мичману, выпало на долю быть действующим лицом в этой тяжелой драме, и все происшедшее оставило глубокий след в моей душе…
1906 год был полон революционных волнений и беспорядков по всей территории Российской империи. Шторм неудавшейся революции 1905 года прошел, но еще шла "крупная зыбь".
Нашему Учебному артиллерийскому отряду приказано уйти из Ревеля от греха подальше и перейти в бухту Папонвик: в 47 милях к востоку. Папонвик - глухая и в ту пору почти необитаемая бухта. Кругом лес. Ни жилья, ни дорог.
«Память Азова» и «Рига» стояли на якорях посреди бухты, а минные суда в глубине бухты, у берега. Сообщение с берегом, то есть привоз провизии, почты, сношения с портом, госпиталем и прочее, производилось посылкой минных судов в Ревель. На берег спускали "погулять" в лес.
…19 июля я стоял вахту с 8 до 12 вечера и, сменившись, лег спать. В начале второго ночи меня разбудил вестовой: "Старцер вас к себе требуют".
Старший офицер Мазуров позвал меня и лейтенанта Селитренникова в каюту: "На корабле находится посторонний, штатский человек. Мы его должны арестовать. Возьмите револьверы и идите за мною…"
Втроем мы вошли в темную жилую палубу и, пригнувшись под висячими койками, пробрались к носовой части корабля. У входа в таранное отделение палуба сужается. Здесь люди спят прямо на палубе, на рундуках и в подвесных койках. Тут же была моя заведомая часть - малярные каюты, которыми я ведал как окрасочный офицер". На палубе мы заметили одного из спящих в койке матросов, к которому сбоку примостился кто-то еще в рабочем платье. Мазуров приказал их поднять.
- Это кто? - спросил он меня.
- Маляр Козлов. А другого я не знаю.
Вторым был тщедушный молодой человек, небритый, совсем нематросского вида. Мазуров приблизился к нему.
- Ты кто?
- Кочегар.
- Номер?
- Сто двадцать два.
Это была очевидная ерунда. Номер не кочегарный.
- Обыщите его!
В кармане "кочегара" я нашел заряженный браунинг, в другом - патроны… Мы привели его в офицерское отделение и посадили в ваную каюту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95