– Разумеется.
– Расскажи мне в деталях, как все было.
– Я что-то тебя не понимаю.
– Все, что произошло, после того как Аннабелль показал тебе упаковку с героином.
– Я вынул свой шприц, он – свой. Затем мы приготовили раствор в бутылочных колпачках и...
– Это те колпачки, которые валялись в оранжевой корзине под лампочкой?
– Да, наверное. Там у противоположной стены стояла оранжевая корзина.
– Вы брали с собой шприцы, когда ходили к этой корзине?
– Нет, не думаю. Наверняка оставляли их на кровати.
– Что было потом?
– Мы приготовили раствор, вернулись к кровати, каждый взял свой шприц, мы их наполнили и вмазались.
– Аннабелль первым взял шприц?
– Да, кажется.
– Возможно ли, чтобы он взял не тот шприц?
– Что?
– Возможно ли, чтобы он взял твой шприц?
– Нет. Я хорошо знаю свой. Это невозможно. Я кололся собственным шприцем.
– А когда ты уходил?
– Я не понимаю тебя, папа.
– Ты мог оставить там свой шприц, а с собой захватить шприц Аннабелля?
– Не понимаю, как бы это получилось. Сразу после укола Аннабелль... Подожди, ты совсем меня запутал.
– Вспоминай в точности, как все было.
– Мы вмазались, и я положил шприц на кровать. Да, да. Затем Аннабелль почувствовал, что засыпает, встал, взял свой шприц и положил его в карман куртки.
– Ты что, внимательно следил за ним?
– Нет. Но я помню, что он высморкался – наркоманы всегда простужены, – а потом вспомнил о шприце, взял его и положил в карман. Тогда же и я взял свой.
– Тебя уже зацепило к тому времени?
– Да.
– Значит, ты мог взять и чужой шприц? Тот, которым пользовался Аннабелль? А свой оставить ему?
– Наверное, мог, но...
– Где сейчас твой шприц?
– У меня.
– Проверь.
Ларри вынул шприц из кармана и стал вертеть его в руках.
– Похож на мой, – сказал он.
– Точно?
– Трудно сказать. А в чем дело?
– Ты должен знать несколько вещей, Ларри. Во-первых, Эрнандес не повесился. Он умер от передозировки героина.
– Что? Что?
– Во-вторых, в его комнате обнаружили только один шприц.
– Так и должно быть. Он...
– Человек, позвонивший мне, что-то задумал. Я пока не знаю что. Он сказал, что позвонит мне снова после моего разговора с тобой. Он сказал, что вы с Эрнандесом повздорили в тот день. У него есть свидетель, который подтвердит это под присягой. Он сказал, что ты был один с Эрнандесом всю ту ночь. Он сказал...
– Я? Черт возьми, я не ругался с Эрнандесом. Он мне дал бесплатно вмазаться. Разве из-за этого ссорятся? И каким образом этот тип узнал обо всем? Видит Бог, папа...
– Ларри...
– Кто этот тип?
– Не знаю. Он не назвал себя.
– Ладно, пусть он приведет своего свидетеля. Я не ссорился с Аннабеллем. Мы были приятелями. Что он хочет сказать? Что это я дал Аннабеллю смертельную дозу? Так, что ли? Пусть он ведет своего проклятого свидетеля, пусть.
– Ему не потребуется свидетель, сын.
– Нет. Ты думаешь, что судья так просто...
– Человек, позвонивший мне, сказал, что на шприце в подвальной комнате мы обнаружим твои отпечатки пальцев.
Глава 9
В три часа ночи Мария Эрнандес решила, что на сегодня хватит. В кошельке у нее было тридцать пять долларов, она устала, замерзла, и если сейчас вмазаться и сразу лечь спать, то ночь пройдет прекрасно. Нет ничего лучше героина перед сном. Героин преображал Марию. Она начинала ощущать покалывание везде, даже в тех местах, которые полиция нравов и она сама называли интимными.
Этот эвфемизм сотрудники отдела по борьбе с проституцией использовали в соответствии с законом, ибо закон гласил, что арестовать предполагаемую проститутку можно только тогда, когда она обнажит интимные места. Остается неясным – то ли Мария переняла это слово от полицейских соответствующего отдела, то ли сама изобрела его в своем невинном девичестве.
У нее действительно были хорошие приятели в отделе по борьбе с проституцией – с одними она поддерживала деловые отношения, с другими имела неприятности. Неприятности были двух сортов: юридические и социальные. Многие коллеги Марии называли отдел по борьбе с проституцией козлиным отделом, и это тоже можно было считать эвфемизмом.
В профессиональной жизни Марии было полно эвфемизмов. Она могла говорить о сексе так, как большинство других женщин обсуждают новинки моды, разве что речь Марии была при этом гораздо спокойнее. Впрочем, с другими представительницами своей профессии она могла обсуждать этот предмет и без всяких умолчаний. С мужчинами, естественно, она говорила совершенно иначе.
Мужчина, домогающийся ее тела, в разговоре с другими проститутками был «джоном». Но в беседе с мужчинами и женщинами где-нибудь в бистро она всегда называла клиента «другом».
Когда Мария говорила: «У меня много влиятельных друзей», – она не имела в виду, что ей, к примеру, помогут уладить неприятности с дорожной полицией. Она просто хотела сказать, что многие из мужчин, которые, пользуясь эвфемизмом, спят с ней, – люди состоятельные и уважаемые.
Равным образом Мария никогда не опускалась до того, чтобы вульгарно описывать оказываемые ею услуги. Мария никогда не спала с мужчиной. Мария проводила время с другом.
Все, что Мария делала, она делала с поразительной отрешенностью. Она понимала, что существуют и другие, более уважаемые способы зарабатывать деньги. Но Марии требовалось около сорока долларов в день, чтобы удовлетворять свою пагубную страсть, а девушки ее возраста – за исключением, конечно, кинозвезд – таких денег заработать не могут. Она считала большой удачей, что выросла с готовым к употреблению товаром. И, следуя известной поговорке о спросе и предложении, она принялась покорно предлагать себя везде, где был спрос.
А спрос на Марию был велик.
Домашние хозяйки окраин, любительницы вязать и шить, пленницы золотых клеток брачных уз, изрядно удивились бы, узнав, насколько велик спрос на Марию. Они были бы, по правде говоря, просто шокированы.
Ибо у Марии было очень много друзей, любивших ее за невинный вид старшеклассницы. Общение с Марией возвращало их в отрочество, поскольку даже домохозяйки окраин знали, что каждый мужчина – это всего лишь бывший мальчишка. Друзья Марии были очень разные люди – от состоятельных администраторов до рядовых клерков, а места свиданий менялись от обитых плюшем деловых кабинетов до одеяла, брошенного на фабричный пол. Когда она промышляла на территории 87-го участка, то обычно снимала комнату по таксе три доллара за одного друга. Комнаты ей сдавали самые разные люди, но чаще всего старухи, для которых подобная рента была единственным источником существования. Мария не любила работать на окраинах. Ставки здесь были, естественно, ниже, а это означало, что для получения суммы, требовавшейся на дневную порцию наркотика, приходилось развлекать больше друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37