«Разве вы заработали свои деньги?» – спросил он. Да, с тех пор как Дуг демобилизовался из армии, он умело наживал деньги, и его состояние далеко превзошло наследство, оставленное отцом. Всей своей деятельностью Дуг доказывал, что как бизнесмен он не хуже покойного отца, а возможно, и лучше. Но теперь, в самое темное время ночи, когда темнота сметает прочь всякий самообман и человек, уставившись в голый потолок, видит свое ничтожество во всей его наготе, внутренний голос, коловший иглами сарказма мозг и сердце, твердил Дугу, что он самый обыкновенный богатый бездельник; недаром он в пору своего одинокого детства не хотел вырастать, боясь, что из него не получится выдающегося человека. В последние годы любой кретин, обладающий капиталом, сумел бы нажить большие деньги.
«Нет, нет, это не так!» – отчаянно твердил про себя Дуг. Нет, что бы он ни делал, у него всегда была определенная цель. Ведь удавалось же ему удовлетворить свою вечную жажду приобщиться к чему-то новому, выдающемуся, единственному в своем роде. Он не только накапливал деньги. Он создавал компании ради чужого творчества, на которое не способен сам. Одна Марго понимала, что в нем есть такой талант, и он связал свою жизнь с нею, чтобы она повторяла ему это снова и снова, чтобы находить подтверждение этому при каждом взгляде на неё. Ему до того не хватало Марго, что он заплакал; так он и заснул со слезами на лице.
Утром тоска по Марго перешла в ощущение томительной пустоты – словно эта пустота образовалась у него в сердце. Но горе его граничило с гневом: почему он должен быть лишен того, что так необходимо ему в жизни? Кто может дать ему это? Братья Марго? Их подчеркнутое нежелание проявить хоть какую-нибудь признательность за то, что он готов был им дать, приводило его в бешенство. При Марго он сделал бы для них всё что угодно, и даже теперь, когда её нет, он охотно выполнил бы свои обязательства. Но сейчас он с наслаждением послал бы их ко всем чертям, вышвырнул бы из своей жизни, растоптал бы, как всех тех, кого избирал за талант и кто почему-либо вызывал его гнев. Но прежде его воодушевляла радостная уверенность в себе; теперь она исчезла, оставив лишь горькую опустошенность.
Марго была первой женщиной, которая что-то внесла в его жизнь. До встречи с нею женщины вызывали в нем лишь чувство азарта, вскоре уступавшее место презрению, ибо победа давалась слишком легко: надо было лишь заплатить, причем не обязательно деньгами – мало ли что он мог сделать благодаря влиянию, которое создали ему деньги, а стоимость купленной победы он вычислял уже сам. Но если Марго была совершенно равнодушна к любым благам, ко всему, кроме него самого, разве не может найтись ещё одна такая женщина? Он быстро перебрал в уме всех знакомых женщин; некоторые могли бы, пожалуй, заинтересовать его, но вызывали в нем страх: а вдруг он окажется несостоятельным как мужчина? Ведь со времени смерти Марго его не тянуло к женщинам. Нет, ему нужна такая, с которой можно было бы не думать об этом, которая просто понимала бы его, согревала бы своим теплом и служила как бы зеркалом, в котором он видел бы себя таким, каким ему хотелось быть.
Повинуясь внезапному порыву, он позвонил жене своего шурина, женщине, которую, в сущности, едва знал. Завтрак с нею закончился для Дуга полным крахом, и он ушел ещё более подавленный, чем прежде.
Ему казалось, что он потерял какую-то опору и его шатает из стороны в сторону, как пьяного; он сидел в тишине своей огромной пустой гостиной, обхватив голову руками, закрыв глаза, и кричал про себя: «Стань человеком! Действуй!», стараясь пересилить и заглушить назойливый голос, с издевкой твердивший: «Ты только щепка на волнах прибоя»
Прибой… нескончаемые зеленые волны катятся к берегу, вздымаются вверх, обрушиваются белой пеной, которая с шипением откатывается назад, а над ней неуклонно движутся и плещут новые волны, снова вздымаются и снова рушатся, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх…
Дуг резко поднял голову. Поток сумбурных мыслей сразу замер, как звуки настраиваемого оркестра от взмаха дирижерской палочки; грызущий страх мгновенно исчез – новая мысль заставила его вздрогнуть, как от внезапного толчка. Дугом овладело такое волнение, что он еле дышал. Он нажил состояние, пользуясь взлетом биржевого курса, – он наживет в десять раз больше сейчас, когда курс рухнул вниз! Дуг взглянул на циферблат – три часа ночи. Он еле дождался утра.
Дэви неподвижно сидел за столом в лаборатории, сосредоточенно уставясь на пустую стену, не смея ни шевельнуться, ни подумать о чём-то постороннем, ни прислушаться к вою ветра и грохоту грузовиков во дворе из страха отвлечься и упустить внезапное откровение, которого он ждал с минуты на минуту. Он инстинктивно чувствовал, что проблема будет разрешена сразу, в один миг.
Всё утро в мозгу его мелькали какие-то неясные идеи. Из густого тумана на него мчались призрачные всадники; что-то крикнув, они проносились мимо и, прежде чем он успевал рассмотреть их и разобрать брошенные на скаку слова, исчезали из виду, а он опять изнемогал от волнения и тревожного ожидания.
Он был совсем один. За последние две недели Кен лишь забегал на минутку, входил в лабораторию веселым, беззаботным шагом и тут же исчезал, взглянув на Дэви блестящими глазами и рассеянно насвистывая какую-то песенку, в которой не было мелодии, а был лишь ритм; это могло означать только одно: у Кена появилась девушка.
Две недели назад, когда Кен позвонил рано утром и сказал, что не придет сегодня в лабораторию, Дэви мгновенно понял, что он сейчас лежит в постели с девушкой, либо его постель ещё хранит тепло женского тела, а девушка лишь минуту назад убежала к родителям, к мужу или просто чтобы соблюсти приличия и, наспех чмокнув его на прощание, пылко пообещала вернуться при первой возможности.
Дэви понял это, но между ним и Кеном всегда существовал молчаливый уговор не выдавать ни друг друга, ни своих девушек. Считалось, что Дэви ничего не знает, если только Кен не находил нужным сказать ему правду; поэтому Дэви, уже обо всем догадавшись, спросил:
– В чём дело? Ты нездоров?
– Немножко переутомился, малыш, вот и всё, – небрежно отвечал Кен с той обаятельной искренностью, которая даже самую явную ложь делала правдоподобной. – Может, если я поброжу немножко и потолкую сам с собой, мне и подвернется какая-нибудь идея. А ты ещё ни на что не набрел?
– Нет, – сказал Дэви. – Пока нет. Только ты, пожалуйста, не пропадай.
– Ни в коем случае! – горячо заверил его Кен, однако Дэви не сомневался, что Кен, разговаривая с ним, не выпускает из объятий девушку.
– Я позвоню тебе в полдень. Может, позавтракаем вместе.
Но, как Дэви и предполагал, в полдень Кен позвонил и сказал, что он всё ещё ни к чему не пришел, и хоть в голосе его слышалось огорчение, он как бы молил оставить его в покое, и Дэви не настаивал на встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
«Нет, нет, это не так!» – отчаянно твердил про себя Дуг. Нет, что бы он ни делал, у него всегда была определенная цель. Ведь удавалось же ему удовлетворить свою вечную жажду приобщиться к чему-то новому, выдающемуся, единственному в своем роде. Он не только накапливал деньги. Он создавал компании ради чужого творчества, на которое не способен сам. Одна Марго понимала, что в нем есть такой талант, и он связал свою жизнь с нею, чтобы она повторяла ему это снова и снова, чтобы находить подтверждение этому при каждом взгляде на неё. Ему до того не хватало Марго, что он заплакал; так он и заснул со слезами на лице.
Утром тоска по Марго перешла в ощущение томительной пустоты – словно эта пустота образовалась у него в сердце. Но горе его граничило с гневом: почему он должен быть лишен того, что так необходимо ему в жизни? Кто может дать ему это? Братья Марго? Их подчеркнутое нежелание проявить хоть какую-нибудь признательность за то, что он готов был им дать, приводило его в бешенство. При Марго он сделал бы для них всё что угодно, и даже теперь, когда её нет, он охотно выполнил бы свои обязательства. Но сейчас он с наслаждением послал бы их ко всем чертям, вышвырнул бы из своей жизни, растоптал бы, как всех тех, кого избирал за талант и кто почему-либо вызывал его гнев. Но прежде его воодушевляла радостная уверенность в себе; теперь она исчезла, оставив лишь горькую опустошенность.
Марго была первой женщиной, которая что-то внесла в его жизнь. До встречи с нею женщины вызывали в нем лишь чувство азарта, вскоре уступавшее место презрению, ибо победа давалась слишком легко: надо было лишь заплатить, причем не обязательно деньгами – мало ли что он мог сделать благодаря влиянию, которое создали ему деньги, а стоимость купленной победы он вычислял уже сам. Но если Марго была совершенно равнодушна к любым благам, ко всему, кроме него самого, разве не может найтись ещё одна такая женщина? Он быстро перебрал в уме всех знакомых женщин; некоторые могли бы, пожалуй, заинтересовать его, но вызывали в нем страх: а вдруг он окажется несостоятельным как мужчина? Ведь со времени смерти Марго его не тянуло к женщинам. Нет, ему нужна такая, с которой можно было бы не думать об этом, которая просто понимала бы его, согревала бы своим теплом и служила как бы зеркалом, в котором он видел бы себя таким, каким ему хотелось быть.
Повинуясь внезапному порыву, он позвонил жене своего шурина, женщине, которую, в сущности, едва знал. Завтрак с нею закончился для Дуга полным крахом, и он ушел ещё более подавленный, чем прежде.
Ему казалось, что он потерял какую-то опору и его шатает из стороны в сторону, как пьяного; он сидел в тишине своей огромной пустой гостиной, обхватив голову руками, закрыв глаза, и кричал про себя: «Стань человеком! Действуй!», стараясь пересилить и заглушить назойливый голос, с издевкой твердивший: «Ты только щепка на волнах прибоя»
Прибой… нескончаемые зеленые волны катятся к берегу, вздымаются вверх, обрушиваются белой пеной, которая с шипением откатывается назад, а над ней неуклонно движутся и плещут новые волны, снова вздымаются и снова рушатся, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх…
Дуг резко поднял голову. Поток сумбурных мыслей сразу замер, как звуки настраиваемого оркестра от взмаха дирижерской палочки; грызущий страх мгновенно исчез – новая мысль заставила его вздрогнуть, как от внезапного толчка. Дугом овладело такое волнение, что он еле дышал. Он нажил состояние, пользуясь взлетом биржевого курса, – он наживет в десять раз больше сейчас, когда курс рухнул вниз! Дуг взглянул на циферблат – три часа ночи. Он еле дождался утра.
Дэви неподвижно сидел за столом в лаборатории, сосредоточенно уставясь на пустую стену, не смея ни шевельнуться, ни подумать о чём-то постороннем, ни прислушаться к вою ветра и грохоту грузовиков во дворе из страха отвлечься и упустить внезапное откровение, которого он ждал с минуты на минуту. Он инстинктивно чувствовал, что проблема будет разрешена сразу, в один миг.
Всё утро в мозгу его мелькали какие-то неясные идеи. Из густого тумана на него мчались призрачные всадники; что-то крикнув, они проносились мимо и, прежде чем он успевал рассмотреть их и разобрать брошенные на скаку слова, исчезали из виду, а он опять изнемогал от волнения и тревожного ожидания.
Он был совсем один. За последние две недели Кен лишь забегал на минутку, входил в лабораторию веселым, беззаботным шагом и тут же исчезал, взглянув на Дэви блестящими глазами и рассеянно насвистывая какую-то песенку, в которой не было мелодии, а был лишь ритм; это могло означать только одно: у Кена появилась девушка.
Две недели назад, когда Кен позвонил рано утром и сказал, что не придет сегодня в лабораторию, Дэви мгновенно понял, что он сейчас лежит в постели с девушкой, либо его постель ещё хранит тепло женского тела, а девушка лишь минуту назад убежала к родителям, к мужу или просто чтобы соблюсти приличия и, наспех чмокнув его на прощание, пылко пообещала вернуться при первой возможности.
Дэви понял это, но между ним и Кеном всегда существовал молчаливый уговор не выдавать ни друг друга, ни своих девушек. Считалось, что Дэви ничего не знает, если только Кен не находил нужным сказать ему правду; поэтому Дэви, уже обо всем догадавшись, спросил:
– В чём дело? Ты нездоров?
– Немножко переутомился, малыш, вот и всё, – небрежно отвечал Кен с той обаятельной искренностью, которая даже самую явную ложь делала правдоподобной. – Может, если я поброжу немножко и потолкую сам с собой, мне и подвернется какая-нибудь идея. А ты ещё ни на что не набрел?
– Нет, – сказал Дэви. – Пока нет. Только ты, пожалуйста, не пропадай.
– Ни в коем случае! – горячо заверил его Кен, однако Дэви не сомневался, что Кен, разговаривая с ним, не выпускает из объятий девушку.
– Я позвоню тебе в полдень. Может, позавтракаем вместе.
Но, как Дэви и предполагал, в полдень Кен позвонил и сказал, что он всё ещё ни к чему не пришел, и хоть в голосе его слышалось огорчение, он как бы молил оставить его в покое, и Дэви не настаивал на встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178