Пошло это, давай, я лучше анекдот по теме расскажу. В общем, плывут по реке на плоту мужики разного возраста. Вдруг видят – на берегу бабы голые валяются. Ну, двадцатилетние с тридцатилетними в воду сразу бросились и к ним наперегонки поплыли, сорокалетние засуетились, замахали призывно руками и закричали: «Бабы, плывите сюда!», а пятидесятилетние говорят удивленно друг другу: «А зачем плыть-то? Ведь и так все видно?» Так и в жизни. Кто может хотеть и добиваться, тот не болтает, а сразу ныряет.
– В этой твоей реке жизни знаешь что плавает? – зевнул Баламут и, махнув на нас рукой, принялся ловить рыбу.
Так, переговариваясь ни о чем, наслаждаясь природой, ушицей и жарехой, мы доплыли до Дальнереченска. Там, чтобы не привлекать излишнего внимания, мы разделились – я с Ольгой уехал первым поездом, а оставшиеся пьянствовали в привокзальном ресторане всю ночь и уехали только к вечеру следующего дня. И ехали в отличие от нас с Ольгой с большими приключениями...
Глава 3
Смерть на Клязьме
1. Виктор Хренов угощает коньяком. – Что делать с трупом? «Везти в Москву!» – воскликнул Альфа
Баламут и Альфа устроились на верхней полке, а Бельмондо занял нижнее место, так как четвертым пассажиром в купе была молодая, еще совсем не противная женщина. Ребята уже подумывали о внесении определенного разнообразия в шестидневное путешествие, но на первой же большой станции женщина неожиданно сошла с поезда.
Ее место занял общительный коренастый крепыш с обширной пушистой лысиной на затылке.
Он назвался Хреновым Виктором Тимофеевичем, частным предпринимателем «с ограниченной, очень ограниченной, ха-ха, ответственностью», тут же достал из объемистого портфеля бутылку армянского коньяка, копченую колбасу и, естественно, жареную курицу. Посмотрев на все это, Альфа предложил перейти в вагон-ресторан, но новенький бурно запротестовал.
– В купе – это самое то! Полный интим и никакого вмешательства. А в ресторане посидеть мы еще успеем.
И начал раскупоривать бутылку. Пили они до глубокой ночи, а точнее – до самого утра. Хренов совсем не пьянел и доставал из своего необъятного портфеля бутылку за бутылкой. Виночерпием с самого начала пьянки вызвался быть Альфа.
Когда Бельмондо с Баламутом уже двоились в глазах друг у друга, Альфа с Хреновым повздорили – Тимофеич сам хотел разлить последнюю бутылку. Ссора кончилась тем, что вспыльчивый араб резким ударом разбил ее о голову несговорчивого попутчика. Коля на это пьяно захихикал, а Бельмондо, икая, похвалил явно расстроенного Альфу:
– Мо... молодец, ик! Меня самого, ик, давно подмывало, ик, его долбануть, ик, чем-нибудь тяжелым... Опасный он, ик, я сразу почувствовал....
Зря, ик, ты только, ик, бутылку, ик, полную, ик, разбил... Я тебе, ик, этого никогда, ик, не прощу, ик... – сказал он, размазывая по лицу внезапно навернувшиеся слезы...
– У меня в голове чей-то голос сказал:
«Бей!» – и я ударил, – едва ворочая языком, пробормотал в ответ Альфа. – Он, гад, отравить нас хотел. Я да-а-вно заметил и следил за ним тихонечко. Из всех бутылок пил, а из последней отказался. Ой, братцы, что-то я держался, держался, а сейчас сам себе двоюсь...
И, пощупав пульс у Хренова, сочувственно вздохнул:
– Умер, собака...
Бельмондо, продолжая часто икать, обыскал мертвеца и в бумажнике нашел российский паспорт. Раскрыв его, увидел фотографию неожиданно сошедшей попутчицы. Под ней чернели пятна крови...
Отобрав у него бумажник, Аль-Фатех распотрошил его и, с трудом справляясь с непослушными веками и разбегавшимися глазами, стал просматривать документы.
– Давайте, любимые мои, вы-выпьем за...за мой, – начал он, закончив с документами.
– За твой? Чего твой? – рассердился Баламут. – Ты эти свои семитские штучки брось! У нас в России не принято пить за половые органы, какими бы выдающимися они ни были. У нас в России принято целоваться! Давай, Альфочка, поцелуемся.
– Да не-е-т, дурачо-о-к! – слюняво облобызав Колю, сказал Альфа нараспев (его одолел сон). – Я не о свое-е-м пенисе говорил. Давайте "вы-ыпьем за мой внутренний голос. Предста-а-ляете, два-а паспорта у этого пьяницы оказались. Один Хре-е-новский, другой – иностра-а-нный. С визами Ира-а-ка... Афга-а-нистана... Пакиста-ана... И фами-и-лию его я знаю. Это племя-я-нник моего любимого Али-Бабы. Рабо-о-тал в иракской контрразведке, пока не исче-е-з куда-то. Отец у него ру-у-сский, поэтому на ара-а-ба не похож.
– Ты хо... хочешь сказать, что за нами охотятся? – проговорил Баламут, пытаясь сфокусировать глаза хоть на ком-нибудь из друзей. – Признавайся давай, пьянь болотная!
– Да, охотятся. И судя по всему – о-очень обстоятельно, если даже в Дальнереченске у них человек был, – ответил Аль-Фатех и сразу же отключился.
Баламут аккуратно уложил его на полку, присел рядом и сказал Борису, подняв указательный палец вверх:
– У меня есть идея! Нам надо... надо срочно избавиться от этого хрена.
И он полез в сумку за бутылкой, намереваясь отметить удачную мысль.
– Как? – отреагировал Бельмондо, придвигая свой пустой стакан. – Сам слышал, проводник говорил, что окно не открывается.
Коля, отставив бутылку, полез на столик и, поддерживаемый Борисом за ноги, начал возиться с окном. Бельмондо раньше Коли понял, что окно не откроется, и, отпустив его, повалился на сладко спящего Аль-Фатеха. Оставшись без поддержки, Коля упал на труп Хренова, лежащий в проходе.
– А давай... давай разрубим его на части, и потихоньку выбросим в сортир на безлюдных перегонах, – предложил он, поднимаясь и садясь на тело Хренова.
– Дурачок ты! А проводник? Он же милицию вызовет, когда узнает об исчезновении пассажира. А мы, вдобавок, едем без билетов. И пьяные до безобразия. Стыд-то какой...
– Может быть, просто смоемся на первой же станции? – просиял Баламут, радуясь простой возможности навсегда разлучиться с трупом. – Попьем пару дней и следом поедем?
– Тогда нам вообще хана будет, – горестно вздохнул Бельмондо. – Установят по фотороботу и приклеят и этого и ту женщину. До конца жизни будем зону топтать и пайку хавать.
– Так что же с ним делать?
– Везти в Москву! – пробормотал сквозь сон Альфа. – А там посмотрим. Страна большая, дорога длинная. Давай, разливай, Коля. Через минуту я просыпаюсь.
И действительно, через несколько минут Альфа уже сидел за столом, правда, с еще не вполне разлепившимися веками.
– Так он же завоняет через несколько часов, – покачал головой Баламут, разлив, наконец, водку по стаканам. – И весь вагон сбежится посмотреть на нашего Хренова с душком. Ну, давайте, выпьем за упокой его поганой души!
– А мы... мы его заба... забаль-за-ми-руем! – закусив хрустящим куриным крылышком, воскликнул уже вторично опьяневший Аль-Фатех. – Я на медицинском факультете учи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– В этой твоей реке жизни знаешь что плавает? – зевнул Баламут и, махнув на нас рукой, принялся ловить рыбу.
Так, переговариваясь ни о чем, наслаждаясь природой, ушицей и жарехой, мы доплыли до Дальнереченска. Там, чтобы не привлекать излишнего внимания, мы разделились – я с Ольгой уехал первым поездом, а оставшиеся пьянствовали в привокзальном ресторане всю ночь и уехали только к вечеру следующего дня. И ехали в отличие от нас с Ольгой с большими приключениями...
Глава 3
Смерть на Клязьме
1. Виктор Хренов угощает коньяком. – Что делать с трупом? «Везти в Москву!» – воскликнул Альфа
Баламут и Альфа устроились на верхней полке, а Бельмондо занял нижнее место, так как четвертым пассажиром в купе была молодая, еще совсем не противная женщина. Ребята уже подумывали о внесении определенного разнообразия в шестидневное путешествие, но на первой же большой станции женщина неожиданно сошла с поезда.
Ее место занял общительный коренастый крепыш с обширной пушистой лысиной на затылке.
Он назвался Хреновым Виктором Тимофеевичем, частным предпринимателем «с ограниченной, очень ограниченной, ха-ха, ответственностью», тут же достал из объемистого портфеля бутылку армянского коньяка, копченую колбасу и, естественно, жареную курицу. Посмотрев на все это, Альфа предложил перейти в вагон-ресторан, но новенький бурно запротестовал.
– В купе – это самое то! Полный интим и никакого вмешательства. А в ресторане посидеть мы еще успеем.
И начал раскупоривать бутылку. Пили они до глубокой ночи, а точнее – до самого утра. Хренов совсем не пьянел и доставал из своего необъятного портфеля бутылку за бутылкой. Виночерпием с самого начала пьянки вызвался быть Альфа.
Когда Бельмондо с Баламутом уже двоились в глазах друг у друга, Альфа с Хреновым повздорили – Тимофеич сам хотел разлить последнюю бутылку. Ссора кончилась тем, что вспыльчивый араб резким ударом разбил ее о голову несговорчивого попутчика. Коля на это пьяно захихикал, а Бельмондо, икая, похвалил явно расстроенного Альфу:
– Мо... молодец, ик! Меня самого, ик, давно подмывало, ик, его долбануть, ик, чем-нибудь тяжелым... Опасный он, ик, я сразу почувствовал....
Зря, ик, ты только, ик, бутылку, ик, полную, ик, разбил... Я тебе, ик, этого никогда, ик, не прощу, ик... – сказал он, размазывая по лицу внезапно навернувшиеся слезы...
– У меня в голове чей-то голос сказал:
«Бей!» – и я ударил, – едва ворочая языком, пробормотал в ответ Альфа. – Он, гад, отравить нас хотел. Я да-а-вно заметил и следил за ним тихонечко. Из всех бутылок пил, а из последней отказался. Ой, братцы, что-то я держался, держался, а сейчас сам себе двоюсь...
И, пощупав пульс у Хренова, сочувственно вздохнул:
– Умер, собака...
Бельмондо, продолжая часто икать, обыскал мертвеца и в бумажнике нашел российский паспорт. Раскрыв его, увидел фотографию неожиданно сошедшей попутчицы. Под ней чернели пятна крови...
Отобрав у него бумажник, Аль-Фатех распотрошил его и, с трудом справляясь с непослушными веками и разбегавшимися глазами, стал просматривать документы.
– Давайте, любимые мои, вы-выпьем за...за мой, – начал он, закончив с документами.
– За твой? Чего твой? – рассердился Баламут. – Ты эти свои семитские штучки брось! У нас в России не принято пить за половые органы, какими бы выдающимися они ни были. У нас в России принято целоваться! Давай, Альфочка, поцелуемся.
– Да не-е-т, дурачо-о-к! – слюняво облобызав Колю, сказал Альфа нараспев (его одолел сон). – Я не о свое-е-м пенисе говорил. Давайте "вы-ыпьем за мой внутренний голос. Предста-а-ляете, два-а паспорта у этого пьяницы оказались. Один Хре-е-новский, другой – иностра-а-нный. С визами Ира-а-ка... Афга-а-нистана... Пакиста-ана... И фами-и-лию его я знаю. Это племя-я-нник моего любимого Али-Бабы. Рабо-о-тал в иракской контрразведке, пока не исче-е-з куда-то. Отец у него ру-у-сский, поэтому на ара-а-ба не похож.
– Ты хо... хочешь сказать, что за нами охотятся? – проговорил Баламут, пытаясь сфокусировать глаза хоть на ком-нибудь из друзей. – Признавайся давай, пьянь болотная!
– Да, охотятся. И судя по всему – о-очень обстоятельно, если даже в Дальнереченске у них человек был, – ответил Аль-Фатех и сразу же отключился.
Баламут аккуратно уложил его на полку, присел рядом и сказал Борису, подняв указательный палец вверх:
– У меня есть идея! Нам надо... надо срочно избавиться от этого хрена.
И он полез в сумку за бутылкой, намереваясь отметить удачную мысль.
– Как? – отреагировал Бельмондо, придвигая свой пустой стакан. – Сам слышал, проводник говорил, что окно не открывается.
Коля, отставив бутылку, полез на столик и, поддерживаемый Борисом за ноги, начал возиться с окном. Бельмондо раньше Коли понял, что окно не откроется, и, отпустив его, повалился на сладко спящего Аль-Фатеха. Оставшись без поддержки, Коля упал на труп Хренова, лежащий в проходе.
– А давай... давай разрубим его на части, и потихоньку выбросим в сортир на безлюдных перегонах, – предложил он, поднимаясь и садясь на тело Хренова.
– Дурачок ты! А проводник? Он же милицию вызовет, когда узнает об исчезновении пассажира. А мы, вдобавок, едем без билетов. И пьяные до безобразия. Стыд-то какой...
– Может быть, просто смоемся на первой же станции? – просиял Баламут, радуясь простой возможности навсегда разлучиться с трупом. – Попьем пару дней и следом поедем?
– Тогда нам вообще хана будет, – горестно вздохнул Бельмондо. – Установят по фотороботу и приклеят и этого и ту женщину. До конца жизни будем зону топтать и пайку хавать.
– Так что же с ним делать?
– Везти в Москву! – пробормотал сквозь сон Альфа. – А там посмотрим. Страна большая, дорога длинная. Давай, разливай, Коля. Через минуту я просыпаюсь.
И действительно, через несколько минут Альфа уже сидел за столом, правда, с еще не вполне разлепившимися веками.
– Так он же завоняет через несколько часов, – покачал головой Баламут, разлив, наконец, водку по стаканам. – И весь вагон сбежится посмотреть на нашего Хренова с душком. Ну, давайте, выпьем за упокой его поганой души!
– А мы... мы его заба... забаль-за-ми-руем! – закусив хрустящим куриным крылышком, воскликнул уже вторично опьяневший Аль-Фатех. – Я на медицинском факультете учи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66