Я невольно зажмурился, втайне надеясь, что это галлюцинация, что кошмар исчезнет, но он не исчез, не растаял в багровом тумане. Гигантская маска Мартина по-прежнему кривлялась под ногами, и я тщетно пытался прочитать что-либо в ее огромных глазах.
– Юрка, сюда!
Я вздрогнул и обернулся. Зернов стоял в нескольких метрах от меня, вглядываясь в глубь другой, такой же зеркальной воронки. Я знал, что он видит в ней и что чувствует. «Вдвоем разберемся скорее, да и легче будет вдвоем-то», – подумал я и, не раздумывая, побежал, подскакивая на прыгающем полу. Ни тревоги, ни страха в глазах его я не прочел – они смотрели на меня спокойно и рассудительно.
– Ты бы рискнул объяснить все это? – спросил он меня, а когда я заглянул в воронку, нетерпеливо добавил: – Ты кругом посмотри.
В превеликом множестве таких же радужных воронок вокруг нас отражалось то же многократно повторенное лицо Мартина. Искаженное до неузнаваемости, как в кривых зеркалах комнаты смеха, оно беззвучно кричало множеством ртов, словно умоляло о помощи. Я сказал – беззвучно, потому что тишина окружала нас, стихло даже монотонное гудение, сопровождавшее внезапное рождение лица.
– Может быть, оптическая иллюзия? – задумчиво предположил Зернов.
Он протянул руку к маске Мартина. Я невольно вздрогнул – лицо дернулось, отшатнулось, словно испугалось безобидного жеста. Борис поспешно убрал руку, и лицо снова начало расплываться и подрагивать.
– Нет, не иллюзия, – сказал Зернов, – оно реагирует на внешние раздражители.
– Значит, он жив?
Зернов укоризненно взглянул на меня. Лицо его осунулось и потемнело.
– Зачем ты спрашиваешь? Я не хочу, не могу думать иначе!
Он снял очки, усталым движением протер глаза и снова стал прежним Борисом, спокойным и невозмутимым, каким я привык видеть его на конференциях, дружеских собеседованиях и даже в тревожных встречах с призраками из Сен-Дизье.
– Мне думается, – сказал он, – что эта линза не что иное, как своеобразный телеглаз с эффектом присутствия.
– Чьего присутствия?
– Нашего, Юрка. Мартин сейчас где-то в другом месте, может быть, далеко: кто знает, какова протяженность автоматических линий их производственного процесса? Попал он туда не по законам евклидовой геометрии. Что такое нуль-переход, какими физическими законами он обусловлен, наша наука не объяснит. Раз – и ты в другом месте! А нас видишь. И даже пытаешься говорить с нами. Так и Мартин. Иначе всей этой чертовщины объяснить не могу.
– А воронки?
– Вогнутые линзы? Телеэкраны.
– Значит, он нас видит?
– Конечно. Ты заметил, как он отшатнулся, когда я протянул руку к его лицу?
– Так ведь… зеркало, – нерешительно возразил я. – Стекло, как в телевизоре.
– Человек, сидящий у телевизора, не испугается даже пистолета, наведенного на него с экрана. Телевизор не создает полного эффекта присутствия. А Мартин испугался, вернее, просто отшатнулся – естественная реакция человека, которому тычут в лицо. Вполне возможно, что не только видит, но и с интересом прислушивается к нашей беседе.
Как мне хотелось, чтобы Зернов оказался прав, и кто мог знать, что даже верные в основе предположения не всегда приводят к желаемым выводам?
А он, увлеченный вероятностью гипотезы, продолжал все более убежденно:
– Представь себе автоматическую линию – пусть автоматы будут и не такими, какими мы их знаем у себя на Земле, – но линия есть, и она контролируется каким-то вычислительным устройством. Пока все идет нормально, устройство это не вмешивается в деятельность автоматического потока. Но вот что-то нарушило ритм работы, и центр мгновенно отключает линию, пересматривает всю систему в поисках ошибки. Аналогия проста: «мешки» – это сырье или автоматы завода, а Мартин – ошибка, дополнительный фактор. И вот мозг завода, это неведомое нам вычислительное устройство, выключает систему, стараясь найти и поправить ошибку, то есть… – Он замолчал, пораженный внезапной догадкой.
– Не заикайся, – подтолкнул я его.
– То есть Мартин должен вернуться тем же путем… Как я раньше не догадался!
Он снова заглянул в воронку и застыл. Лицо Мартина в ней бледнело и расплывалось, как изображение на телеэкране, а вместе с ним бледнело и гасло белое свечение воронки. В зале становилось заметно темнее, лишь багровый туман у стен светился изнутри, как еще не погасший камин.
– Линзы гаснут, – сказал Зернов.
Лицо в воронке уже почти исчезло, оставались только смутные контуры, но и они пропали, как круги на воде. Погасла и сама линза: теперь она казалась глубокой ямой на земляном полу. Он походил сейчас на скошенный осенний луг, покрытый странными черными воронками.
– Смотри! – воскликнул Зернов.
Я взглянул и обомлел: в центре уже потускневшей золотой кляксы лежал Мартин.
Автоматы его возвратили.
26. СХВАТКА С НЕВИДИМКАМИ
Он даже не застонал, когда мы бросились к нему и начали тормошить, пытаясь привести в чувство. Глаза его были закрыты, губы сжаты, даже дыхания не было слышно.
Зернов торопливо расстегнул ворот его рубашки и приложил ухо к груди.
– Жив, – облегченно вздохнул он. – Просто шок.
Вдвоем мы перенесли его на более ровный пол, подложив под голову мою куртку. Он по-прежнему лежал без сознания, но щеки уже розовели, а ресницы чуть вздрагивали, как у человека, просыпающегося после крепкого сна.
В окружающую тишину снова ворвалось знакомое монотонное гудение. Зал оживал. Вновь вспыхнули радужные воронки-линзы, и совсем было погасшее золотое пятно слабо осветилось изнутри ровным, будто струящимся светом.
– Ошибка исправлена, – усмехнувшись, сказал Зернов. – Производственный процесс продолжается, линзы горят, дополнительный фактор лежит без сознания…
– Вношу поправку, – перебил я, – дополнительный фактор уже очнулся.
Мартин тяжело повернулся, неловко шаря руками по полу, потом открыл все еще не понимающие глаза и сел, никого и ничего не узнавая.
– Сейчас спросит: где я? – шепнул мне Зернов.
– Где я? – хрипло спросил Мартин.
– На заводе, – с иронической ласковостью пояснил я. – Все на том же, где вы, сэр, сунули голову под приводной ремень.
– Какой ремень? – не понял иронии Мартин. – Я чуть не сдох, а они шутят. Поглядите как следует. Я жив или нет? Руки и ноги целы? Я уже ничему не верю. Глазам не верю, щипкам не верю… – Он ущипнул себя и засмеялся. Но смех был невеселым. – Ведь я себя не видел, ни рук, ни ног. И вообще ни черта, кроме вас: отовсюду – спереди, сзади, сверху, снизу – ваши рожи, как в кривом зеркале.
– Погодите, Мартин, – остановил его Зернов. – Не все сразу. Начнем с пятна.
Мы присели рядом на корточки, готовые выдавить из него все, что можно.
– С пятна? – переспросил он. – Можно и с пятна. Шагнул на эту золотую размазню – и пропал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85