– Как… не надо? – нахмурил брови Хуандо, стараясь спокойно и прямо глядеть в глаза Таты Гуамарачито.
– Да как слышал: не надо…
– Ладно, ладно, Тата Гуамарачито, еще рано меня отпевать. Пришел мой черед хоронить дурной огонь, мой черед, по несчастью, нет, не по несчастью, а через одну несчастную… – И он сплюнул вкривь, но не потому, что слюна прошла мимо зуба, а нарочно. – И чтобы похоронить огонь, мне надо писать наказ тому, кто его встретит, кто наткнется на костер, и велеть кого-нибудь убить… А у меня, у меня нет смертных врагов… Кого же убить, если мне некого убивать… Так-то вот, что поделаешь… И продолжал после короткого вздоха:
– А потому, Тата, не могу я отделаться от дурного огня, хотя он прожег мне легкие, не легкие у меня, а сита для песка. Все кашляю и кашляю, бывает, и кровью плюю.
– Эту хворь ты из тюрьмы притащил!… Сроку конец, тебе чахотка – венец!
– Нет, это дурной огонь, Тата Гуамарачито, моя болезнь от дурного огня… – Внезапный приступ кашля оборвал его голос, на висках проступила испарина, перед глазами запрыгали огоньки.
– Почему ты, «фунесто», думаешь, что тебя губит дурной огонь? – спросил старик ласково.
– Потому что большой огонь у меня на глазах превращается в сотню маленьких. Ясным днем я вижу, как пляшет он вокруг меня язычками, золотыми искорками, и от этого мне хочется кашлять, меня в пот бросает, тошнит.
– Ну, тогда уйди от него…
– А как, если у меня нет врага, которого я в наказе велел бы убить? – ответил Хуандо понурившись.
– Не вешай голову, «фунесто», Тата Гуамарачито пришел тебе помочь. Слушай мой совет. Той самой ночью ты нашел человечьи кости и металлическую трубочку, где был наказ вызвать на драку Сальватьерру. Не было на тебе большой вины, а если и была, ты искупил ее в тюрьме, и убил ты в честном бою. Двое мужчин с мачете в руках, лицом к лицу, – это двое мужчин, и, подумай сам, ведь он тоже мог тебя прикончить. И подумай также о том, что тот, кто найдет дурной огонь и не выполнит наказ – при встрече зарубить незнакомого ему человека, – сам все равно погибнет от мачете этого человека. Если бы ты, Хуан-до, который «до», а не «после», если бы ты не порешил Сальватьерру, когда услыхал его имя и признал его, будь уверен, не остаться бы тебе в живых, да, будь в том уверен, потому как тогда он бы тебя прикончил, если бы вам довелось опять встретиться. Так написано, и так должно быть…
–Может, это и к лучшему…
– Не говори глупостей, живым всегда быть лучше, чем мертвым!
– Хватит рассуждать, Тата Гуамарачито, что мне надо делать? – прохрипел Хуандо, кашляя, обливаясь потом.
– Пойдешь и разожжешь костер, дурной огонь…
– Кто?
– Ты…
– Я?
– Ты. И напишешь и оставишь там свой наказ, твой наказ убить, ведь недаром ты зовешься Хуандо, до, до, до…
– Да как же мне это сделать, если в наказе я должен велеть тому, кто повстречает дурной огонь и возьмет холщовую сумку, убить в драке… врага, которого у меня нет?
– Все это правильно, Хуан-до-до, но я укажу тебе другой, лучший путь. Ты разорвешь цепь смерти, цепь, к которой ты прикован, понял?
– К чему я прикован? – переспросил Хуандо после молчания, наполненного дыханием двух людей.
– К цепи смерти, которую разорвешь… – стоял на своем Тата Гуамарачито, – и не будешь тогда таким дохлым, не будешь «фунесто».
– Разорвать цепь смерти? Нет, Тата Гуамарачито, это может принести мне еще больше бед, еще больше запутает дело…
– Дурной огонь, который тебя опалил и жжет тебе нутро, виновник очень многих смертей, и настало время его затушить. Благословен тот, да, благословен тот, кто, как ты, может это сделать…
– Скажи мне – как?…
– Я сам пойду с тобой. Встретимся через восемь ночей на девятую. Сейчас ночи светлые, луна на небе, а через восемь суток мгла будет полная. И тогда я приду за тобой и все поведаю тебе, и мы пойдем вместе…
Тата Гуамарачито и Хуандо, засевшие в сосняке, услышали далекий стук лошадиных копыт. Неторопливый, четкий цокот. Они понимали, что лошадь осторожно идет по каменистой тропе у подножия холма и вот-вот выйдет на дорогу, возле которой им надо развести костер, дурной огонь.
На фоне тусклого отсвета звезд, в молочной полутьме обрисовалась фигура всадника. Лошадь была еще далеко. Самое время, однако, чтобы Хуандо зажег огонь. Он так и сделал.
Подобно звезде, упавшей в гущу темного леса, вдруг осветило дорогу яркое пламя.
Всадник заколебался, но другого пути не было, и… вот он уже вблизи костра, спешился с пистолетом в руке.
Человек не мог и не пытался уйти от соблазна. Побледнев, тяжело дыша, не замечая выбившихся из-под шляпы волос, которые лизали ему лоб и глаза, как языки черного пламени, он схватил холщовую сумку, вскочил на лошадь и удалился быстрым галопом, потом перешел на рысь, а костер продолжал пылать.
– Видишь, все очень просто… – Тата Гуамарачито обнял Хуандо. – Теперь мне уже нельзя называть тебя «фунесто», ты избавился от колдовства дурного огня.
– Пора… – сказал Хуандо и вздохнул, – уже пора, через девять-то с лишком лет, и Бог вам отплатит за то, что вы меня надоумили.
– Ты не только избавился от дурного огня, ты, Хуан-до-до-до… ты оборвал цепь смерти. В записке, которую ты написал собственноручно и которую мы спрятали в трубочку и положили рядом с костями человечьими и с твоим мачете, с тем самым мачете, которым ты убил Сальватьерру, и с бутылкой змеиной настойки, в этой записке ты наказал не драться насмерть, не убивать… Но что же ты в ней написал?
– Хм, это моя тайна…
– Что ты велел сделать человеку, который прочтет наказ?…
– Не убивать, нет. Кого ему убивать, если, как я вам говорил, Тата, у меня нет врагов?
– Ну так что же ты наказал?…
– Повторяю вам, Тата Гуамарачито, это моя тайна…
– Хорошо, молчу…
–А вы меня простите? Простите за то, что я вам ее не открываю?
– Не за что тебя прощать. Я уважаю людей, имеющих тайны. Но хочу тебе еще раз сказать, что ты не только отделался от дурного огня, но и порвал цепь из многих смертей… Мне минуло, – продолжал старик, затягиваясь табаком и сипло откашливаясь, – мне минуло почти сто лет, и ты хорошенько слушай то, что я тебе расскажу. Стукнуло мне тогда столько, сколько тебе сейчас, лет тридцать…
– Мне – двадцать восемь! – воскликнул Хуандо.
– В общем, был я в твоих годах, когда наткнулся на дурной огонь и получил наказ биться смертным боем с человеком по имени Белисарио Консуэгра, с бедным горемыкой, как я потом узнал. О нем я не слыхал никогда и в глаза никогда не видывал, но вот однажды покупаю я коня на праздничной ярмарке и слышу, кричат: «Белисарио Консуэгра!» На меня будто гора каменная обрушилась. Ничего больше не слышу, не вижу. Обнажил я мачете, иду к нему и говорю: вытаскивай мачете и защищайся, не то прирежу как поросенка… Он вытащил тесак, и я его прикончил, в куски изрубил, от запаха крови словно взбесился.
1 2 3 4 5 6