Однако, находясь во втором отрезке, не стоило особенно нервничать по такому поводу. Может, отправиться следить за кем-нибудь другим? А почему бы и нет? С другой стороны, был уже почти полдень и контора Шарля находилась совсем рядом. Можно зайти за ним и вместе позавтракать. Сегодня утром она вела себя с ним довольно грубо, аргументируя это тем, что второй отрезок позволяет говорить все, что придет в голову; теперь она чувствовала себя неуютно и хотела загладить свою вину. Матильда ухватила Шарля за плечо в тот момент, когда он как раз выходил из здания на улице Сен-Марк.
– Есть хочу, – заявила она.
– Вы как раз вовремя, – произнес Шарль. – Все полицейские планеты думают только о вас. Сегодня утром вас разоблачили, или что-то вроде того.
Матильда устроилась на банкетке в глубине ресторана, и ее голос звучал как обычно: новость, судя по всему, вовсе не привела ее в замешательство.
– И все-таки, – настаивал Шарль, – полицейские уже почти пришли к мысли, что вы больше других годитесь на роль пособницы убийцы. Вы же были, наверное, единственной, кто мог точно указать ему, где и когда появится новый круг, подходящий для совершения преступления. Еще хуже, что они упорно указывают на вас саму как на возможную убийцу. Матильда, из-за ваших гнусных причуд вам грозят гнуснейшие неприятности.
Матильда рассмеялась. Она заказала уйму разных блюд. Видимо, она действительно проголодалась.
– Потрясающе,– сказала она,– со мной все время случается что-нибудь необычное. Таков мой удел. Ну что ж, одним приключением больше, одним меньше… Тот вечер, в ресторане «Доден Буффан», точно пришелся на второй отрезок, должно быть, я и вправду порядочно выпила и наговорила кучу глупостей. Впрочем, я почти не помню, что было в тот вечер. Вот увидите, Адамберг прекрасно все поймет, и не стоит до скончания века изводить себя поисками того, чего нет и быть не может.
– Думаю, вы его недооцениваете, Матильда.
– А я не думаю, – твердо ответила она.
– И все-таки я прав, его многие недооценивают, кроме, пожалуй, Данглара и уж конечно меня. Знаю, Матильда, у Адамберга волшебный голос, он ласкает, одурманивает и убаюкивает, но сам-то комиссар от своего голоса не засыпает. Этот голос приносит далекие образы и неясные мысли, но он всегда неумолимо летит к определенной цели, известной, возможно, только самому Адамбергу.
– Может, вы дадите мне спокойно поесть? – поинтересовалась Матильда.
– Разумеется. Знайте, Адамберг никогда не бросается в атаку, он вас обволакивает, трансформирует, потом подкрадывается сзади, лишает последних сил, и в конце концов, обезоруживает. На него бесполезно охотиться, его не поймать, даже вам, королева Матильда. Он обязательно ускользнет от вас, призвав на помощь свою мягкость или внезапно прикинувшись равнодушным. Следовательно, для вас, для меня, для кого угодно он, как весеннее солнце, может стать или благом, или погибелью. Все зависит от того, какой стороной к нему повернуться. Насколько вам известно, для любого убийцы Адамберг – чертовски сильный противник. Если бы я был убийцей, я бы предпочел иметь дело с полицейским, которого можно вызвать на ответные действия, а не с таким, что сначала течет как вода, а потом вдруг упирается, словно каменный. Он течет и упирается, мчится к цели, как волна к устью реки. И спрятавшемуся там убийце суждено утонуть.
– Цель? Ставить перед собой цель бессмысленно. Это ребячество, – заявила Матильда.
– Может, эта самая цель и есть тот чертов рычаг, который способен перевернуть весь мир, может, это то самое чертово око бури – заметьте, Матильда, снова «око» – и это нечто совсем иное и в нем заключены знание и хрупкая вечность. Вы никогда не задумывались об этом, Матильда?
Матильда перестала есть.
– Вы меня поражаете, Шарль, правда, поражаете. Вы говорите как священник, – с такой же убежденностью и теми же словами. Но сегодня утром вы ведь только слушали Адамберга, да и то всего какой-нибудь час, не больше.
– Я стал совсем как собака, – пробурчал Шарль. – Я слышу больше, чем люди, и чую больше, чем люди. Я как паршивая псина, способная бежать по прямой тысячу километров, чтобы найти свой дом. Я, как и Адамберг, тоже кое к чему в жиз¬ни пришел, только другим путем, нежели он. Боль¬ше ничего общего у нас с ним нет. Лично я считаю себя самым умным человеком на свете, у меня металлический, а иногда скрипучий голос. Я говорю отрывисто, искажаю смысл слов, мой мозг работает, как отвратительная машина, созданная для того, чтобы сортировать информацию и знать все обо всем. Ни о цели, ни об устье реки я ничего уже не знаю. У меня больше не осталось ни душевной чистоты, ни сил, чтобы представить себе, что у бури может быть око. Разумеется, зачем мне такие пустяки, меня больше волнуют жалкие победы, потому что только они способны изо дня в день утешать меня в моем бессилии. Адамбергу не нужно отвлекаться, чтобы жить, вы меня понимаете? Он просто живет, смешивая всего понемногу, смешивая великие идеи с мелкими деталями, смешивая впечатления с реальностью, смешивая слова с мыслями. И путая детскую доверчивость со стариковской мудростью. Однако правда в том, что он опасен.
– Вы меня поражаете,– повторила Матильда. – Не стану говорить, что я могла бы мечтать о таком сыне, как вы, потому что я сама бы себя сильно расстроила, и очень надолго, но вы меня поражаете. Я начинаю понимать, почему вам плевать на рыб.
– Вероятно, Матильда, правы все-таки вы, находя что-то притягательное в этих скользких существах с круглыми глазами, да еще не всегда пригодных в пищу человеку. Лично мне было бы все равно, даже если бы все рыбы разом взяли и сдохли.
– У вас прямо-таки дар забивать себе голову мыслями, недопустимыми во втором отрезке. Да вам и самому они не по силам, вы весь взмокли. Не тревожьтесь так по поводу Адамберга. Во всяком случае, он приятный человек, вы согласны?
– Несомненно, согласен, – ответил Шарль, – он приятный человек. И говорит очень много приятных вещей. Только я не понимаю, почему это вас не тревожит.
– Вы меня поражаете, Шарль, – снова повторила Матильда.
Сразу после завтрака Адамберг решил что-ни¬будь предпринять.
Маленькая записная книжечка, найденная в сумке убитой женщины, навела его на мысль купить себе блокнот небольшого размера, чтобы он помещался в заднем кармане брюк. Теперь, если у него появлялась интересная идея, он мог тут же сделать нужные пометки. Дело не в том, что он ждал каких-то чудесных озарений. Однако он полагал, что заполненный до конца блокнот создаст необходимое ему ощущение завершенности и позволит лучше разобраться в самом себе.
Ему казалось, что никогда прежде он до такой степени не жил одним днем, как в эти недели. Он уже не раз замечал за собой странную особенность:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56