Это не было вопросом чести. Я ни к кому не питал злобы. Просто я с этим покончил. Я желал им всяческой удачи. Среди них были и добрые, и храбрые, и выдержанные, и разумные, и они заслуживали удачи. Но меня это больше не касалось, и я хотел, чтобы этот проклятый поезд прибыл уже в Местре, и тогда я поем и перестану думать. Я должен перестать.
Пиани скажет, что меня расстреляли. Они обыскивают карманы расстрелянных и забирают их документы. Моих документов они не получат. Может быть, меня сочтут утонувшим. Интересно, что сообщат в Штаты. Умер от ран и иных причин. Черт, до чего я голоден. Интересно, что сталось с нашим священником. И с Ринальди. Наверно, он в Порденоне. Если они не отступили еще дальше. Да, теперь я его уже никогда не увижу. Теперь я никого из них никогда не увижу. Та жизнь кончилась. Едва ли у него сифилис. Во всяком случае, это, говорят, не такая уж серьезная болезнь, если захватить вовремя. Но он беспокоится. Я бы тоже беспокоился. Всякий бы беспокоился.
Я создан не для того, чтобы думать. Я создан для того, чтобы есть. Да, черт возьми. Есть, и пить, и спать с Кэтрин. Может быть, сегодня. Нет, это невозможно. Но тогда завтра, и хороший ужин, и простыни, и никогда больше не уезжать, разве только вместе. Придется, наверно, уехать очень скоро. Она поедет. Я знал, что она поедет. Когда мы поедем? Вот об этом можно было подумать. Становилось темно. Я лежал и думал, куда мы поедем. Много было разных мест.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава тридцать третья
Я соскочил с поезда в Милане, как только он замедлил ход, подъезжая к станции рано утром, еще до рассвета. Я пересек полотно, и прошел между какими-то строениями, и спустился на улицу. Одна закусочная была открыта, и я вошел выпить кофе. Там пахло ранним утром, сметенной пылью, ложечками в стаканах с кофе и мокрыми следами стаканов с вином. У стойки стоял хозяин. За столиком сидели два солдата. Я подошел к стойке и выпил стакан кофе и съел кусок хлеба. Кофе был серый от молока, и я хлебной корочкой снял пенку. Хозяин посмотрел на меня.
– Хотите стакан граппы?
– Нет, спасибо.
– За мой счет, – сказал он и налил небольшой стаканчик и подвинул его ко мне. – Что нового на фронте?
– Не знаю.
– Они пьяны, – сказал он, указывая на солдат за столиком. Этому можно было поверить. Было видно, что они пьяны.
– Рассказывайте, – сказал он. – Что нового на фронте?
– Ничего я не знаю о фронте.
– Я видел, как вы спускались. Вы спрыгнули с поезда.
– Идет отступление.
– Я читаю газеты. А нового что? Конец скоро?
– Не думаю.
Он подлил в стакан граппы из пузатой бутылки.
– Если у вас не все в порядке, – сказал он, – я могу спрятать вас.
– У меня все в порядке.
– Если у вас не все в порядке, поживите здесь.
– Где здесь?
– В моем доме. Многие живут здесь. У кого не все в порядке, те часто живут здесь.
– А таких много?
– Смотря о чем речь. Вы из Южной Америки?
– Нет.
– По-испански говорите?
– Немного.
Он вытер стойку.
– Перейти границу теперь трудно, но все-таки возможно.
– Я не собираюсь переходить.
– Вы можете жить здесь, сколько вам захочется. Вы увидите, что я за человек.
– Сейчас мне надо идти, но я запомню адрес и вернусь.
Он покачал головой.
– Вы не вернетесь, раз вы так говорите. Я думал, у вас правда не все в порядке.
– У меня все в порядке. Но всегда приятно иметь адрес друга.
Я положил на стойку десять лир в уплату за кофе.
– Выпейте со мной граппы, – сказал я.
– Это не обязательно.
– Выпейте.
Он налил два стакана.
– Помните, – сказал он. – Приходите сюда. Не доверяйтесь никому другому. Здесь вам будет хорошо.
– Я в этом уверен.
– Вы уверены?
– Да.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Тогда позвольте сказать вам одну вещь. Не разгуливайте в этом мундире.
– Почему?
– На рукавах ясно видны места, откуда спороты звездочки. Сукно другого цвета.
Я промолчал.
– Если у вас нет бумаг, я могу достать вам бумаги.
– Какие бумаги?
– Отпускное свидетельство.
– Мне не нужны бумаги. У меня есть бумаги.
– Хорошо, – сказал он. – Но если вам нужны бумаги, я могу достать вам все, что угодно.
– Сколько стоят такие бумаги?
– Смотря что именно. Цена умеренная.
– Сейчас мне ничего не нужно.
Он пожал плечами.
– У меня все как следует, – сказал я.
Когда я выходил, он сказал:
– Не забывайте, что я ваш друг.
– Не забуду.
– Еще увидимся.
– Непременно, – сказал я.
Выйдя, я обогнул вокзал, где могла быть военная полиция, и нанял экипаж у ограды маленького парка. Я дал кучеру адрес госпиталя. Приехав в госпиталь, я вошел в каморку швейцара. Его жена расцеловала меня. Он пожал мне руку.
– Вы вернулись! Вы невредимы!
– Да.
– Вы завтракали?
– Да.
– Как ваше здоровье, tenente? Как здоровье? – спрашивала жена.
– Прекрасно.
– Может быть, позавтракаете с нами?
– Нет, спасибо. Скажите, мисс Баркли сейчас в госпитале?
– Мисс Баркли?
– Сестра-англичанка.
– Его милая, – сказала жена. Она потрепала меня по плечу и улыбнулась.
– Нет, – сказал швейцар. – Она уехала.
У меня упало сердце.
– Вы уверены? Я говорю о молодой англичанке – высокая, блондинка.
– Я уверен. Она поехала в Стрезу.
– Когда она уехала?
– Два дня тому назад, вместе с другой сестрой-англичанкой.
– Так, – сказал я. – Я хочу попросить вас кое о чем. Никому не говорите, что вы меня видели. Это крайне важно.
– Я не скажу никому, – сказал швейцар.
Я протянул ему бумажку в десять лир. Он оттолкнул ее.
– Я обещал вам, что не скажу никому, – сказал он. – Мне денег не надо.
– Чем мы можем помочь вам, signor tenente? – спросила его жена.
– Только этим, – сказал я.
– Мы будем немы, – сказал швейцар. – Вы мне дайте знать, если что-нибудь понадобится.
– Хорошо, – сказал я. – До свидания. Еще увидимся.
Они стояли в дверях, глядя мне вслед.
Я сел в экипаж и дал кучеру адрес Симмонса, того моего знакомого, который учился петь.
Симмонс жил на другом конце города, близ Порта-Маджента. Он лежал в постели и был еще совсем сонный, когда я пришел к нему.
– Ужасно рано вы встаете, Генри, – сказал он.
– Я приехал ранним поездом.
– Что это за история с отступлением? Вы были на фронте? Хотите сигарету? Вон там, в ящике на столе.
Комната была большая, с кроватью у стены, роялем в противоположном углу, комодом и столом. Я сел на стул возле кровати. Симмонс сидел, подложив подушки под спину, и курил.
– Плохие у меня дела, Сим, – сказал я.
– У меня тоже, – сказал он. – У меня всегда плохие дела. Курить не хотите?
– Нет, – сказал я. – Что нужно для того, чтобы уехать в Швейцарию?
– Вам? Вас итальянцы не выпустят за границу.
– Да. Это я знаю. Ну, а швейцарцы? Как поступят швейцарцы?
– Они вас интернируют.
– Я знаю. Но какая механика этого дела?
– Никакой. Это очень просто. Вы можете ездить куда угодно. Нужно, кажется, только являться на проверку или что-то в этом роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Пиани скажет, что меня расстреляли. Они обыскивают карманы расстрелянных и забирают их документы. Моих документов они не получат. Может быть, меня сочтут утонувшим. Интересно, что сообщат в Штаты. Умер от ран и иных причин. Черт, до чего я голоден. Интересно, что сталось с нашим священником. И с Ринальди. Наверно, он в Порденоне. Если они не отступили еще дальше. Да, теперь я его уже никогда не увижу. Теперь я никого из них никогда не увижу. Та жизнь кончилась. Едва ли у него сифилис. Во всяком случае, это, говорят, не такая уж серьезная болезнь, если захватить вовремя. Но он беспокоится. Я бы тоже беспокоился. Всякий бы беспокоился.
Я создан не для того, чтобы думать. Я создан для того, чтобы есть. Да, черт возьми. Есть, и пить, и спать с Кэтрин. Может быть, сегодня. Нет, это невозможно. Но тогда завтра, и хороший ужин, и простыни, и никогда больше не уезжать, разве только вместе. Придется, наверно, уехать очень скоро. Она поедет. Я знал, что она поедет. Когда мы поедем? Вот об этом можно было подумать. Становилось темно. Я лежал и думал, куда мы поедем. Много было разных мест.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава тридцать третья
Я соскочил с поезда в Милане, как только он замедлил ход, подъезжая к станции рано утром, еще до рассвета. Я пересек полотно, и прошел между какими-то строениями, и спустился на улицу. Одна закусочная была открыта, и я вошел выпить кофе. Там пахло ранним утром, сметенной пылью, ложечками в стаканах с кофе и мокрыми следами стаканов с вином. У стойки стоял хозяин. За столиком сидели два солдата. Я подошел к стойке и выпил стакан кофе и съел кусок хлеба. Кофе был серый от молока, и я хлебной корочкой снял пенку. Хозяин посмотрел на меня.
– Хотите стакан граппы?
– Нет, спасибо.
– За мой счет, – сказал он и налил небольшой стаканчик и подвинул его ко мне. – Что нового на фронте?
– Не знаю.
– Они пьяны, – сказал он, указывая на солдат за столиком. Этому можно было поверить. Было видно, что они пьяны.
– Рассказывайте, – сказал он. – Что нового на фронте?
– Ничего я не знаю о фронте.
– Я видел, как вы спускались. Вы спрыгнули с поезда.
– Идет отступление.
– Я читаю газеты. А нового что? Конец скоро?
– Не думаю.
Он подлил в стакан граппы из пузатой бутылки.
– Если у вас не все в порядке, – сказал он, – я могу спрятать вас.
– У меня все в порядке.
– Если у вас не все в порядке, поживите здесь.
– Где здесь?
– В моем доме. Многие живут здесь. У кого не все в порядке, те часто живут здесь.
– А таких много?
– Смотря о чем речь. Вы из Южной Америки?
– Нет.
– По-испански говорите?
– Немного.
Он вытер стойку.
– Перейти границу теперь трудно, но все-таки возможно.
– Я не собираюсь переходить.
– Вы можете жить здесь, сколько вам захочется. Вы увидите, что я за человек.
– Сейчас мне надо идти, но я запомню адрес и вернусь.
Он покачал головой.
– Вы не вернетесь, раз вы так говорите. Я думал, у вас правда не все в порядке.
– У меня все в порядке. Но всегда приятно иметь адрес друга.
Я положил на стойку десять лир в уплату за кофе.
– Выпейте со мной граппы, – сказал я.
– Это не обязательно.
– Выпейте.
Он налил два стакана.
– Помните, – сказал он. – Приходите сюда. Не доверяйтесь никому другому. Здесь вам будет хорошо.
– Я в этом уверен.
– Вы уверены?
– Да.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Тогда позвольте сказать вам одну вещь. Не разгуливайте в этом мундире.
– Почему?
– На рукавах ясно видны места, откуда спороты звездочки. Сукно другого цвета.
Я промолчал.
– Если у вас нет бумаг, я могу достать вам бумаги.
– Какие бумаги?
– Отпускное свидетельство.
– Мне не нужны бумаги. У меня есть бумаги.
– Хорошо, – сказал он. – Но если вам нужны бумаги, я могу достать вам все, что угодно.
– Сколько стоят такие бумаги?
– Смотря что именно. Цена умеренная.
– Сейчас мне ничего не нужно.
Он пожал плечами.
– У меня все как следует, – сказал я.
Когда я выходил, он сказал:
– Не забывайте, что я ваш друг.
– Не забуду.
– Еще увидимся.
– Непременно, – сказал я.
Выйдя, я обогнул вокзал, где могла быть военная полиция, и нанял экипаж у ограды маленького парка. Я дал кучеру адрес госпиталя. Приехав в госпиталь, я вошел в каморку швейцара. Его жена расцеловала меня. Он пожал мне руку.
– Вы вернулись! Вы невредимы!
– Да.
– Вы завтракали?
– Да.
– Как ваше здоровье, tenente? Как здоровье? – спрашивала жена.
– Прекрасно.
– Может быть, позавтракаете с нами?
– Нет, спасибо. Скажите, мисс Баркли сейчас в госпитале?
– Мисс Баркли?
– Сестра-англичанка.
– Его милая, – сказала жена. Она потрепала меня по плечу и улыбнулась.
– Нет, – сказал швейцар. – Она уехала.
У меня упало сердце.
– Вы уверены? Я говорю о молодой англичанке – высокая, блондинка.
– Я уверен. Она поехала в Стрезу.
– Когда она уехала?
– Два дня тому назад, вместе с другой сестрой-англичанкой.
– Так, – сказал я. – Я хочу попросить вас кое о чем. Никому не говорите, что вы меня видели. Это крайне важно.
– Я не скажу никому, – сказал швейцар.
Я протянул ему бумажку в десять лир. Он оттолкнул ее.
– Я обещал вам, что не скажу никому, – сказал он. – Мне денег не надо.
– Чем мы можем помочь вам, signor tenente? – спросила его жена.
– Только этим, – сказал я.
– Мы будем немы, – сказал швейцар. – Вы мне дайте знать, если что-нибудь понадобится.
– Хорошо, – сказал я. – До свидания. Еще увидимся.
Они стояли в дверях, глядя мне вслед.
Я сел в экипаж и дал кучеру адрес Симмонса, того моего знакомого, который учился петь.
Симмонс жил на другом конце города, близ Порта-Маджента. Он лежал в постели и был еще совсем сонный, когда я пришел к нему.
– Ужасно рано вы встаете, Генри, – сказал он.
– Я приехал ранним поездом.
– Что это за история с отступлением? Вы были на фронте? Хотите сигарету? Вон там, в ящике на столе.
Комната была большая, с кроватью у стены, роялем в противоположном углу, комодом и столом. Я сел на стул возле кровати. Симмонс сидел, подложив подушки под спину, и курил.
– Плохие у меня дела, Сим, – сказал я.
– У меня тоже, – сказал он. – У меня всегда плохие дела. Курить не хотите?
– Нет, – сказал я. – Что нужно для того, чтобы уехать в Швейцарию?
– Вам? Вас итальянцы не выпустят за границу.
– Да. Это я знаю. Ну, а швейцарцы? Как поступят швейцарцы?
– Они вас интернируют.
– Я знаю. Но какая механика этого дела?
– Никакой. Это очень просто. Вы можете ездить куда угодно. Нужно, кажется, только являться на проверку или что-то в этом роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70