успевает обежать всех подруг и близких знакомых неверной жены. Те собирают срочное женское собрание, куда призывается вспыхнувшая «сверхновая» (или «сверхстарая», как вам будет угодно). Приговор женского трибунала единодушен и жесток: «Побесилась – и хватит. Мы все прошли через это. Бабье лето».
И постаревшая на десять лет жена возвращается к своему потухшему очагу и принимается разжигать его снова, варить, стирать и пылесосить. Муж некоторое время наблюдает за женой, он сама корректность и предупредительность, даже с каждой получки дарит цветы, но потом все постепенно входит в свою колею.
У Антона Юрьевича уже было три выговора за такие штучки, но справедливости ради надо сказать, что Сафонов тут был действительно ни при чем. Он не искал знакомства с женщинами. Они сами находили его. Он не ухаживал, тем более не приставал. Они сами ухаживали, а потом и приставали.
Одно время второй зам даже не ночевал дома, а купил за свои деньги диван и спал на нем в кабинете, но «вспыхнувшие» находили его и там. Получалось еще хуже: спит с чужими женами при исполнении служебных обязанностей. В конце концов на подобные истории махнули рукой. Нельзя же в самом деле ходить человеку с черной чадрой на лице и с кляпом во рту?
В вышеперечисленных качествах первый зам Андрей Осипович Головин (Вьюнок-Головушка) был полной противоположностью Сафонову. Во-первых, он ничего не знал. То есть не то чтобы уж совсем ничего, но по сравнению со знаниями Антона Юрьевича знания Андрея Осиповича можно было смело приравнять к нулю. Конечно, в архитектуре он разбирался, даже выписывал специальные журналы, но не читал их, за новшествами не следил, а твердо придерживался установок, которые в виде отпечатанных на ротапринте кип бумаг поступали из центра. Это было удобно и выгодно в целях экономии времени.
Остальное почти не интересовало Головушку, даже мировая политика – конечно, не в глобальном масштабе, а ее тонкости. Первый зам имел лишь одно хобби: он почему-то собирал книги о китах. Может быть, его раздражала эрудиция коллеги, и хоть в одном вопросе Головин мог прижать к стене энциклопедиста: о китах Головин знал прилично, пожалуй, даже больше, чем самые крупные китологи, или как там они называются.
В отличие от первого зама второй был довольно прижимист в деньгах, охотно интриговал, входя, в зависимости от обстановки, то в одну, то в другую группировку.
Одевался неряшливо, любил соленое словцо (говоря проще, матерился).
И в «женском вопросе» он стоял на совершенно другом полюсе, нежели Антон Юрьевич. Головин был отцом большого семейства (три дочери и один сын), причем Отцом примерным. Он заботился о своем потомстве больше, нежели его жена актриса, которая полностью жила в «потустороннем» мире.
Андрей Осипович сам стирал пеленки, рыскал по магазинам в поисках обновок, прорывался через очереди за продуктами (с криками: «Дорогу заслуженному отцу-одиночке!» При этом в умеренных дозах применял похабщину. И, как это ни странно, обычно железная в таких случаях очередь охотно ему уступала, даже посмеивалась), успевал побывать в яслях, садике, школе, по которым было разбросано его потомство, и везде ухитрялся все сделать.
Успевал он и волочиться за женщинами. Головин любил женщин. Любил всех без разбора: пожилых и молодых, замужних и незамужних, худых и толстых, вялых и нервных, блондинок и брюнеток, гимнасток и обрюзгших лежебок. В вопросах любви Андрей Осипович был абсолютно интернационален, он не отдавал предпочтения ни одной из существующих на земле рас.
Помимо клички Вьюнок первый зам имел еще вторую – Кот (в основном за усы).
Кот-Вьюнок приставал к женщинам всюду: в метро, на улице, в кино, даже на ответственных совещаниях. Да что там совещания! Однажды Головин пристал к даме в президиуме крупного международного совещания, а та возьми да и окажись дочерью одного короля. Было потом дело…
Короче, всегда, как только у Кота оказывалась свободная минутка, он, как истинный рыцарь, дарил ее прекрасному полу.
Карманы его брюк, пиджака, портфель всегда были забиты мятыми клочками бумаги, на которых проступали нацарапанные торопливой рукой цифры телефонов, названия улиц, имена, фамилии.
Самое удивительное – жена не только не делала попыток укротить своего мужа-потаскуна, но даже в какой-то степени и помогала ему в амурных делах: сочувствовала, утешала в неудачах. Довольно хорошая актриса, она совершенно не понимала действительности, она жила в придуманном мире, населенном людьми из пьес, в которых играла. Из всех своих родственников, знакомых, друзей она лепила образы исходя только из собственной фантазии.
Так, например, муж в ее интерпретации был человеком, безумно влюбленным в искусство, в театр. Ради этой великой любви он и женился на ней, Жанне; то есть он женился не на женщине, а на актрисе. Короче говоря, она считала, что Андрей Осипович пожертвовал собой как мужчина во имя благородной цели: чтобы она, Жанна, будила в людях прекрасное. Из-за этого Андрей решил всю жизнь быть рядом с женой-актрисой, ухаживать за ней, за детьми, угадывать малейшие желания, готовить еду, бегать по магазинам. (В действительности же Головину было глубоко наплевать на искусство вообще и на театр в частности. Ему просто нравились хлопоты по дому, возня с детыми.)
Поэтому актриса жалела мужа как жертву. Жалела его тусклую (как ей казалось), светившуюся чужим отраженным светом (ее светом) жизнь. Лишь из-за этого она прощала ему маленькие слабости, которые казались ей вполне естественными. Если она нужна ему лишь как актриса, а не как женщина, то вполне нормально, что муж имеет право немного пофлиртовать. (Ох-хо! Знала бы она подробности этого флирта!)
Поэтому Жанна не только не пресекала донжуанскую деятельность супруга, но и выполняла как бы роль секретаря: «Тебе пять раз звонила какая-то Аня. Такой симпатичный голос. Она была очень расстроена. Ты бы позвонил ей. Сходите в кино. Я не возражаю». (Охо-хо! Кино!)
Иногда Жанна даже плакала, так ей было жалко своего мужа. Случалось это обычно после удачных премьер, когда ее сто раз вызывали на «бис», засыпали цветами, объяснялись в любви. Счастливая, трепещущая от восторга, она возвращалась домой, благоухая косметикой, шурша дорогими платьями, и что же видела? Видела потного, тщедушного Андрея Осиповича, который, нацепив ее фартук, одновременно мыл посуду, пылесосил, стирал пеленки и варил манную кашу.
– Бедненький, – шептала актриса, целуя мужа в соленый лоб. – Ты совсем замотался… Это я виновата… Я никудышняя мать и жена… Я загубила твою жизнь… Прости меня!
Жанна плакала, а Головин промокал ее слезы вафельным полотенцем, пахнущим холостяцким бытом, – такой запах всегда появляется, если на кухне хозяйничает мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37