Владейте же собой, любезнейший Галотти...
Одоардо (в сторону, после того как вынул из кармана пустую руку). Эти слова сказал его ангел-хранитель.
Принц. Вы ошиблись, им по поняли его. Под словом «охрана» вы подразумеваете тюрьму и даже тюремное заключение.
Одоардо. Позвольте мне так думать, и я успокоюсь.
Принц. Ни слова о тюрьме, Маринелли! Здесь легко совместить строгость законов с уважением к ничем не запятнанной добродетели. Если уж Эмилия должна находиться под особой охраной, то я знаю самую для нее пристойную. Дом моего канцлера Гримальди — без возражений, Маринелли! Я сам отвезу ее туда и передам на попечении одной из достойнейших дам. Эта дама будет мне отвечать за нее. Вы заходите слишком далеко, Маринелли, поистине слишком далеко заходите, требуя большего. Вы ведь знаете, Галотти, моего канцлера Гримальди и ею супругу?
Одоардо. Как не знать? Я знаю даже милых дочерей. Нет, сударь, не допускайте этого. Если Эмилия должна находиться охраной, что ее следует заключить в самое глубокое подземе. Прошу вас — настаивайте на этом. Безумен я, обращаясь с просьбой! Старый я дурак! Да, она была права, эта добрая сивилла,— кто не теряет рассудка в некоторых случаях, тому нечего терять!
Принц. Я не понимаю вас, любезный Галотти, что же больше могу я сделать? Оставьте :)то так, прошу вас. Да, да, в доме моего канцлера. Там ей следует быть, я сам отвезу ее туда, и если она не будет встречена с почетом, то слово мое больше ничего не значит. Только не беспокойтесь! Так и порешим! Вы же, Галотти, можете располагать собой, как вам угодно. Вы можете последовать за нами в Гвасталлу, можете вернуться обратно в Сабионетту — как вы хотите. Было бы смешно предписывать вам. А теперь, до свиданья, милейший Галотти! Идемте, Марипелли, уже становится поздно.
Одоардо (в глубоком раздумье). Как? Неужели я совсем не могу поговорить с моей дочерью? Даже здесь? Ведь я на все согласен, все нахожу превосходным. Дом канцлера, разумеется, лучшее убежище добродетели. О ваша светлость, отвезите туда мою дочь, именно только туда. Но до этого я бы все-таки очень хотел поговорить с ней. Она еще не знает о смерти графа. Она не сможет понять, почему ее разлучают с родителями. Ее надо подготовить к этому, ладо успокоить ее насчет разлуки, я должен поговорить с Heir, ваша светлость, я с ней должен поговорить.
Принц. Так идемте же...
Одоардо. О, дочь с таким же успехом может выйти к отцу. Здесь, с глазу на глаз, я быстро покончу с нею. Только пришлите ее, ваша светлость.
Принц. Пришлю. О Галотти, если бы вы пожелали стать моим другом, моим руководителем, моим отцом!
Принц и Марммочли уходят.
Одоардо Галотти.
Одоардо (глядя им вслед, после паузы). А почему бы и нет? Очень охотно... Ха, ха, ха! (Дико озирается.) Кто здесь смеется? Клянусь богом, кажется, смеялся я сам. Все правильно! Весело, весело! Так или иначе, а представление идет к концу! Ну, а (пауза)... если она заодно с пим? Если это лишь обыкновенный фарс? Если она не стоит того, что я хочу для нее сделать? Хватит ли сил сознаться в этом самому себе? То, что задумано мною, может остаться лишь помыслом. Ужасно! Прочь, прочь! Я не хочу дожидаться ее, нет! (К небу.) Тот, кто толк нул ее, невинную, в эту пропасть, тот пусть и спасает ее. Зачем ему моя рука? Прочь! (Хочет идти и видит входящую Эмилию.) Слишком поздно! О, ему нужна моя рука, она нужна ему.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ Эмилия, О д о а р д о.
Эмилия. Как? Вы здесь, отец? Вы один? А матушка? Ее здесь нет? А граф? Его тоже нет? И вы так взволнованы, отец?
О д о а р д о. А ты так спокойна, дочь моя?
Эмилия. А почему бы и нет, отец? Либо еще ничего не потеряно, либо потеряно все. Заставляем ли мы сами себя сохранять спокойствие или же нас вынуждают к этому, разве это не одно и то же?
Одоардо. А как, по-твоему, обстоит дело сейчас?
Эмилия. Потеряно все — и мы должны быть спокойны, отец.
Одоардо. И ты спокойна, потому что должна быть спокойна? Кто же ты такая? Девушка и моя дочь? Мне, мужчине и отцу, стыдно перед тобой. Но я хочу узнать, что значит, по-твоему, «все потеряно»? Ты говоришь о смерти графа?
Эмилия. И о смерти, п о причине смерти. Ах, так это правда, отец мой? Значит, вся эта страшная повесть, которую я прочитала в диких, заплаканных глазах моей матушки,— правда? Где моя матушка? Куда она ушла?
Одоардо. Опередила нас с отъездом... если только мы последуем за ней.
Эмилия. Чем скорее, тем лучше. Ведь если граф убит, если такова причина его смерти, то зачем мы медлим здесь? Скорее бежим, мой отец!
Одоардо. Бежим? Какая в том надобность? Ты находиться, ты остаешься в руках своего похитителя.
Эмилия. Я остаюсь в его руках?
О д о а р д о. Одна! Без матери, без меня!
Э м и л и я. Я остаюсь в его руках, одна? Отец мой, никем да! Или вы больше не отец мне. Я остаюсь одна в его руках? Хорошо, только попробуйте оставить меня, только попробуйте. Я хочу посмотреть, кто меня удержит, кто меня заставит, кто тот человек, который вправе принуждать другого.
О д о л Р Д о. Я думал, ты спокойна, дитя мое.
Эмилия. Да, я спокойна. Но что вы называете быть спокойной? Сидеть сложа руки? Переносить незаслуженные страдания? Терпеть, чего стерпеть нельзя?
О д о а р д о. О, если ты так думаешь — дай заключить тебя в объятья, дочь моя! Я всегда говорил, что природа намеревалась сделать женщину вершиной творения, но ошиблась глиной и выбрала слишком мягкую. Но всем остальном — вы нас выше. О, если таково твое спокойствие, я снова обретаю в нем свое. Дай обнять тебя, дочь моя! Подумай только, под предлогом судебного расследования — о, адское комедиантство! — он хочет вырвать тебя из наших объятий и увозит к Гримальди.
Э м и л и я. Вырвать? Увезти? Хочет вырвать, хочет увезти, хочет, хочет! Будто у нас нет собственной воли, отец?
Одоардо. Я пришел в такую ярость, что уже схватился за кинжал (вытаскивает его), чтобы кому-то, одному из двух,— одному из двух пронзить сердце.
Э м и л и я. Ради всего святого, не надо, отец. Жизнь — единственное, чем обладают порочные люди. Мне, отец мой, мне дайте этот кинжал.
Одоардо. Дитя, это не шпилька для волос.
Эмилия. Тогда шпилька превратится в кинжал! Все равно.
Одоардо. Как? Неужели дошло до того? Пет же, нет! Приди в себя. Ведь и у тебя всего одна жизнь.
Эмилия. И одна невинность.
Одоардо. Которая выше всякою насилия.
Эмилия. И не выше всякого соблазна. Насилие, насилие! Кто только не способен противодействовать насилию? То, что называют наем тем, — ровно ничего не значит. Соблазн — вот настоящее неси! В моих жилах течет кровь, отец, такая молодая и горячая кровь! И мои чувства — живые чувства! Я ни за что не отвечаю, ни за что не могу поручиться! Я знаю дом Гримальди — это дом веселья. Один час провела я там под наблюдением матери — и поднялась такая буря в душе моей, что нужны были недели поста не молитвы, раньше чем я успокоилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76