- Князь улыбнулся, и улыбка даже показалась искренней, хоть и не стала от этого приятней.
- Ну так и я об этом. Князь, мы же враги. Ты хочешь убить меня. А получается, что ты помог мне и подвел Эрика.
- Я и не думал тебе помогать. Я всего лишь пытаюсь не дать Эрику совершить ошибку. Убивать или не убивать - это должен быть только твой выбор. Эрик попытался сделать этот выбор за тебя.
- Я упоминал пафосность? - уточнил Зверь.
- Да. Сразу перед «ублюдками».
- Я не перестану убивать, даже не надейся на это. У меня нет совести.
- Я и не надеюсь, - сказал Князь. - Я сам не перестаю убивать. Несмотря на то, что у меня есть совесть.
ГЛАВА 7
Ты ли это вини-вици, Зверь?
Се - твой Армаггедон?
Евгений Сусаров
Все постепенно возвращалось на круги своя.
Гуго
Он был всегда. Неотъемлемая часть самого Зверя. Сейчас трудно поверить в то, что был период, когда Зверь не помнил о нем. И о Блуднице. Зато легко поверить в то, что именно Гуго сумел до него достучаться. Еще бы он не сумел, у него ж личные интересы оказались затронуты. Пока отец ни черта не помнил, кроме того, что он демон-людоед, Гуго не мог продолжать приготовления к свадьбе. Других дел хватало: с утра до вечера безвылазно торчать в клинике. Все командирские обязанности и полномочия Гуго передал ведомому, канцлерские дела распределил между Эльриком-младшим и несколькими министрами, но переложить на кого-то ответственность перед невестой не смог бы при всем желании. Невесты - дело такое, только для личного пользования.
Зверь постепенно раскладывал воспоминания на отведенные им места в архивах памяти. Вспомнить удалось не все, но благодаря Князю вспомнить удалось гораздо больше, чем если бы восстановлением памяти Зверя занимался кто-нибудь другой. Кто угодно другой, даже лично Самат Гахс.
То, что оказалось потеряно - не подлежало восстановлению. Нечто, не имеющее отношения к Саэти, но вроде бы не относящееся и к воспоминаниям о Земле. Двадцать семь лет назад, когда Князь проводил тот диковинный обряд, «гадание на душе», память Зверя уже была отредактирована, а доступ к некоторым файлам запрещен всем, включая хозяина. Зачем? Кто ж его знает? Если б Князь спросил тогда, Зверь бы, может, и ответил - сам ведь все сделал. Но тогда Князь проявил деликатность - он, оказывается, и на такое способен, а сейчас спрашивать уже не у кого.
Что ж, раз прятал, значит, надо было. Значит, не хотел вспоминать. А раз так, то и беспокоиться не о чем, и без потерянных файлов хватает забот.
Князь вернул ему только память о событиях, никто не смог бы вернуть памяти о восприятии этих событий. Тут следовало набраться терпения и ждать. Просто ждать. Напоминая себе, что люди вокруг имеют значение, что за именами и лицами кроются взаимоотношения, что рано или поздно равнодушное недоумение тем, что все эти… смертные претендуют на его внимание, сменится тем, что было раньше.
А что было раньше?
Блудница прекрасно слушалась его, по-прежнему была легка и подвижна, и управлять машиной оставалось удовольствием, но… «управлять». Блудница не слушаться должна, а летать вместе со своим пилотом.
Как раньше.
«Раньше» стало понятием недостижимым и непостижимым.
Как это было? Как получалось довериться Блуднице настолько, что его тело и душа сливались с корпусом и душой машины? Зверь пробовал. И костенел в кресле. Пальцы сводило на кнопках. Что-то внутри сжималось в стальной холодный шар.
Это было неправильно. Но это казалось разумным.
Мир уходил из-под ног.
Днем - знакомые лица, знакомые голоса, знакомое небо, в котором проносятся знакомые машины.
Знакомое, знакомое, знакомое…
Чужое.
Своим не становилось.
Ночью - обморочный ужас. Предчувствие беды. И по утрам руки дрожали. Так бывает, когда проходит очень сильная боль. Сменяется слабостью.
Стреляй первым. Всегда - первым, или выстрелят в тебя. Зверь стал Зверем и не мог измениться. Хотел? Может быть. Какая-то часть его пыталась вернуться к прежнему ощущению мира, а какая-то противилась этому. И душу швыряло от одного к другому, и приходилось оставаться строго посередине, дабы не допустить опасного крена.
Ровные отношения. Ровное безразличие. Ровная ярость в ответ на привычные шутки.
Главное - сдержанность.
И постепенно что-то стало возвращаться.
Летал над водой, над морем, под звездным небом. Темнота и пустота окружали сверху и снизу. В темноте и пустоте было безопасно. Совсем. Блудница вспарывала неподатливый воздух и радовалась скорости. Полету без препятствий…
Радовалась.
Когда Зверь понял, что снова слышит машину, он едва не взвыл от счастья на зимнее небо. И руки срослись с ожившими под пальцами кнопками, а душа мягко, привычно вобрала в себя душу и разум Блудницы.
И снова одна душа на двоих. Две - слитые воедино. И не тьма и пустота вокруг. Не подсвеченное звездами Ничто, а заполненное жизнью небо. Он закрывал глаза и продолжал видеть.
Океан внизу.
Спускаться ниже, ниже, ниже…
Холодные гребни волн разбрасывают брызги, и капли оседают на фюзеляже.
Можно ли почувствовать их? Может ли чувствовать эти капли металл?
Нет.
Может ли чувствовать человек, заключенный в металлическую капсулу?
Нет.
Но вместе, когда чувства машины и человека, металла и плоти сливаются воедино… Да!
И вот они холодные брызги на корпусе. Вот она близость невидимой воды. Вот она бездонность просторного неба. И прихотливо изрезанные каньоны. И черные пещеры. И частоколы сосен. И громады спящих домов.
Одна душа на двоих. Две - слитые воедино.
Жизнь налаживалась.
Старые контакты обрывались с жалобным стоном гитарных струн. Люди не были опасны - это-то он понимал. Но вот верить, как раньше, не мог. Не потому что не верил этим конкретным, проверенным в таких заварушках, каких не придумать специально, даже если очень стараться. Всем другим не верил. Миру вокруг не верил. Прочности земли под ногами. Окружающей реальности. И в реальность этой самой реальности тоже не верил. Совсем.
Эрик. Падре. Мал. Шаграт. Риттер. Фой.
Эрик…
Не надо думать об этом. Не надо, Зверь, радуйся тому, что есть, жди, когда станет лучше, и не делай хуже. Это глупо - осложнять обстановку. Это крайне нецелесообразно.
Не думать не получалось.
Эрик хотел изменить его, хотел его переделать. Желал добра и стремился к тому, чтобы нечто испорченное, сломанное, больное сделать исправным, цельным и здоровым.
Эрик хотел обмануть.
Зачем? Что же не так? Что именно не нравится Эрику, и почему он прямо не скажет о том, что вызывает его недовольство, почему не велит Зверю измениться?
Почему? Не потому ли, что боится?
Неужели хозяин проявил слабость? Этого не хотелось бы. Нет. Хозяин должен быть сильнее своей собственности, иначе он потеряет право быть хозяином. Что-то… инстинкт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
- Ну так и я об этом. Князь, мы же враги. Ты хочешь убить меня. А получается, что ты помог мне и подвел Эрика.
- Я и не думал тебе помогать. Я всего лишь пытаюсь не дать Эрику совершить ошибку. Убивать или не убивать - это должен быть только твой выбор. Эрик попытался сделать этот выбор за тебя.
- Я упоминал пафосность? - уточнил Зверь.
- Да. Сразу перед «ублюдками».
- Я не перестану убивать, даже не надейся на это. У меня нет совести.
- Я и не надеюсь, - сказал Князь. - Я сам не перестаю убивать. Несмотря на то, что у меня есть совесть.
ГЛАВА 7
Ты ли это вини-вици, Зверь?
Се - твой Армаггедон?
Евгений Сусаров
Все постепенно возвращалось на круги своя.
Гуго
Он был всегда. Неотъемлемая часть самого Зверя. Сейчас трудно поверить в то, что был период, когда Зверь не помнил о нем. И о Блуднице. Зато легко поверить в то, что именно Гуго сумел до него достучаться. Еще бы он не сумел, у него ж личные интересы оказались затронуты. Пока отец ни черта не помнил, кроме того, что он демон-людоед, Гуго не мог продолжать приготовления к свадьбе. Других дел хватало: с утра до вечера безвылазно торчать в клинике. Все командирские обязанности и полномочия Гуго передал ведомому, канцлерские дела распределил между Эльриком-младшим и несколькими министрами, но переложить на кого-то ответственность перед невестой не смог бы при всем желании. Невесты - дело такое, только для личного пользования.
Зверь постепенно раскладывал воспоминания на отведенные им места в архивах памяти. Вспомнить удалось не все, но благодаря Князю вспомнить удалось гораздо больше, чем если бы восстановлением памяти Зверя занимался кто-нибудь другой. Кто угодно другой, даже лично Самат Гахс.
То, что оказалось потеряно - не подлежало восстановлению. Нечто, не имеющее отношения к Саэти, но вроде бы не относящееся и к воспоминаниям о Земле. Двадцать семь лет назад, когда Князь проводил тот диковинный обряд, «гадание на душе», память Зверя уже была отредактирована, а доступ к некоторым файлам запрещен всем, включая хозяина. Зачем? Кто ж его знает? Если б Князь спросил тогда, Зверь бы, может, и ответил - сам ведь все сделал. Но тогда Князь проявил деликатность - он, оказывается, и на такое способен, а сейчас спрашивать уже не у кого.
Что ж, раз прятал, значит, надо было. Значит, не хотел вспоминать. А раз так, то и беспокоиться не о чем, и без потерянных файлов хватает забот.
Князь вернул ему только память о событиях, никто не смог бы вернуть памяти о восприятии этих событий. Тут следовало набраться терпения и ждать. Просто ждать. Напоминая себе, что люди вокруг имеют значение, что за именами и лицами кроются взаимоотношения, что рано или поздно равнодушное недоумение тем, что все эти… смертные претендуют на его внимание, сменится тем, что было раньше.
А что было раньше?
Блудница прекрасно слушалась его, по-прежнему была легка и подвижна, и управлять машиной оставалось удовольствием, но… «управлять». Блудница не слушаться должна, а летать вместе со своим пилотом.
Как раньше.
«Раньше» стало понятием недостижимым и непостижимым.
Как это было? Как получалось довериться Блуднице настолько, что его тело и душа сливались с корпусом и душой машины? Зверь пробовал. И костенел в кресле. Пальцы сводило на кнопках. Что-то внутри сжималось в стальной холодный шар.
Это было неправильно. Но это казалось разумным.
Мир уходил из-под ног.
Днем - знакомые лица, знакомые голоса, знакомое небо, в котором проносятся знакомые машины.
Знакомое, знакомое, знакомое…
Чужое.
Своим не становилось.
Ночью - обморочный ужас. Предчувствие беды. И по утрам руки дрожали. Так бывает, когда проходит очень сильная боль. Сменяется слабостью.
Стреляй первым. Всегда - первым, или выстрелят в тебя. Зверь стал Зверем и не мог измениться. Хотел? Может быть. Какая-то часть его пыталась вернуться к прежнему ощущению мира, а какая-то противилась этому. И душу швыряло от одного к другому, и приходилось оставаться строго посередине, дабы не допустить опасного крена.
Ровные отношения. Ровное безразличие. Ровная ярость в ответ на привычные шутки.
Главное - сдержанность.
И постепенно что-то стало возвращаться.
Летал над водой, над морем, под звездным небом. Темнота и пустота окружали сверху и снизу. В темноте и пустоте было безопасно. Совсем. Блудница вспарывала неподатливый воздух и радовалась скорости. Полету без препятствий…
Радовалась.
Когда Зверь понял, что снова слышит машину, он едва не взвыл от счастья на зимнее небо. И руки срослись с ожившими под пальцами кнопками, а душа мягко, привычно вобрала в себя душу и разум Блудницы.
И снова одна душа на двоих. Две - слитые воедино. И не тьма и пустота вокруг. Не подсвеченное звездами Ничто, а заполненное жизнью небо. Он закрывал глаза и продолжал видеть.
Океан внизу.
Спускаться ниже, ниже, ниже…
Холодные гребни волн разбрасывают брызги, и капли оседают на фюзеляже.
Можно ли почувствовать их? Может ли чувствовать эти капли металл?
Нет.
Может ли чувствовать человек, заключенный в металлическую капсулу?
Нет.
Но вместе, когда чувства машины и человека, металла и плоти сливаются воедино… Да!
И вот они холодные брызги на корпусе. Вот она близость невидимой воды. Вот она бездонность просторного неба. И прихотливо изрезанные каньоны. И черные пещеры. И частоколы сосен. И громады спящих домов.
Одна душа на двоих. Две - слитые воедино.
Жизнь налаживалась.
Старые контакты обрывались с жалобным стоном гитарных струн. Люди не были опасны - это-то он понимал. Но вот верить, как раньше, не мог. Не потому что не верил этим конкретным, проверенным в таких заварушках, каких не придумать специально, даже если очень стараться. Всем другим не верил. Миру вокруг не верил. Прочности земли под ногами. Окружающей реальности. И в реальность этой самой реальности тоже не верил. Совсем.
Эрик. Падре. Мал. Шаграт. Риттер. Фой.
Эрик…
Не надо думать об этом. Не надо, Зверь, радуйся тому, что есть, жди, когда станет лучше, и не делай хуже. Это глупо - осложнять обстановку. Это крайне нецелесообразно.
Не думать не получалось.
Эрик хотел изменить его, хотел его переделать. Желал добра и стремился к тому, чтобы нечто испорченное, сломанное, больное сделать исправным, цельным и здоровым.
Эрик хотел обмануть.
Зачем? Что же не так? Что именно не нравится Эрику, и почему он прямо не скажет о том, что вызывает его недовольство, почему не велит Зверю измениться?
Почему? Не потому ли, что боится?
Неужели хозяин проявил слабость? Этого не хотелось бы. Нет. Хозяин должен быть сильнее своей собственности, иначе он потеряет право быть хозяином. Что-то… инстинкт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112