Но все начнется по новой, как всегда. Навязчивые идеи, кошмары, полуночные монологи…
Она великодушно не упоминает о том, как однажды я вывесил на дверь шкафчика в ванной статистику смертности.
– Надеюсь, что я ошибаюсь, – продолжает она, – но боюсь, все это вновь обрушится на тебя в субботу, когда тебе исполнится сорок семь. В этом году был Кеннеди, в следующем ты найдешь себе кого-нибудь новенького.
Мой позвоночник превращается в сосульку.
– Кого, например?
Анна качает головой:
– Остановись, Джек.
– Ну, говори! Кто умер в сорок семь из тех, на ком меня может заклинить?
Она в гневе отталкивает мою руку, словно это горячий уголь:
– Снова здорово! Эта твоя проклятая работа…
– Ты надо мной издеваешься, – говорю я, нарываясь на неприятности. – Несешь чушь. Ты не можешь назвать ни одного имени, ведь так? Ни одного!
Она хватает пустой бокал из-под водки и убегает на кухню.
– Анна!
– Джек Керуак, – бросает она через плечо.
И я бормочу себе под нос:
– Святые угодники…
19
Прошлой ночью я не мог заснуть, поэтому отправился обратно в Беккервилль. Было два часа ночи, и дождь лил как из ведра. «Миата» Дженет, припаркованная у тротуара, медленно, но верно наполнялась водой, а дом выглядел в точности так, как мы с Эммой его оставили. Невероятно: копы так и не приезжали. Я было снова дернулся позвонить 911, но потом передумал.
Теперь я сижу за своим столом в редакции, смотрю на фотографию Джека Керуака, найденную в Интернете. Он стоит на фоне пустынного шоссе, ссутулившись, засунув руки в карманы. Биография, приведенная слева от фото, гласит, что английский был его вторым языком и что он написал «На дороге» за три недели. Этих сведений достаточно, чтобы ввергнуть меня в пучину безутешной зависти. Я читаю дальше и убеждаюсь, что Анна была права: он выбыл из игры в сорок семь. Я припоминаю (и биография подтверждает этот факт), что он много пил – это и привело его к свиданию с Костлявой. За этот факт я и буду цепляться следующие двенадцать месяцев, стану успокаивать себя тем, что данный конкретный Джек не был случайной жертвой, подкошенной смертью, – он сам выбрал себе такой конец. Его не застрелил сумасшедший фанат, не сбил украденный трейлер, не укусил техасский рогатый гремучник. Он допился до смерти, а мне вряд ли светит повторить его судьбу, ибо я впадаю в летаргический сон уже после трех рюмок дешевой водки.
Так-то вот.
Из угла до меня доносится знакомое туберкулезное покашливание: Гриффин, полицейский репортер выходного дня, курит украдкой. Обычно он так поздно на работе не задерживается.
– Три бытовухи, – объясняет он; в его голосе неизбывная скука. – Ножевое, огнестрел и молотком по черепушке. По два абзаца на каждый случай. А ты какого черта здесь торчишь?
Гриффин уважает одиночество. А еще у него особый способ разговаривать по телефону. Повинуясь внезапному порыву, я спрашиваю:
– У тебя есть кто-нибудь стоящий в участке Беккервилля?
– А как же! – Он многозначительно помешивает карандашом черный кофе. – Есть у меня там один сержант в ночной смене. Со мной он разговаривает.
Это следует понимать так: источник мой, и даже не проси меня назвать имя.
– У тебя есть время на один звонок?
– Так сразу и не скажешь, Джек.
Я стараюсь выдать старине Гриффину как можно меньше информации. После того как мой рассказ окончен, Гриффин прищуривается и говорит:
– Над чем это ты работаешь? Я думал, ты все еще копошишься в некрологах.
– К сожалению.
– А кто этот Эван Ричардс, который стал мелькать в газете?
– Просто стажер, – заверяю я его. Гриффин всегда настороженно относится к новым подписям под статьями.
– «Лига плюща», верно? Где еще найдешь парня по имени Эван? Полагаю, Коламбия или Йель?
– В точку! – подтверждаю я. Гриффин настоящий профи. – Парень помогает Эмме, пока я разбираюсь с этой историей.
– Должно быть, серьезная история. Раз она выпустила тебя на вольные хлеба.
– Я хотел бы рассказать больше, но не могу.
Гриффин воспринимает это спокойно – после двадцати лет в криминальной хронике он привык к секретам.
– Итак, ты хочешь узнать, что случилось с этой Дженет Т-Р-А-Ш? На конце «ш», да? Дату рождения знаешь?
– Нет, но вот ее адрес. Звонок по 911 перевели в офис шерифа, но не похоже, что они отправили кого-то к ней домой.
– Ленивые ублюдки. – Гриффин выдергивает у меня из руки листок с адресом Дженет. – Я дам тебе знать.
За следующие несколько часов я совершаю четыре подхода к автоматам с шоколадками и кофе и набиваю семь жалких дюймов о жизни Макартура Полка для его будущего некролога.
Мой мозг, похоже, совсем заболотился.
Полк учился газетному делу у своего отца, Форда, который в 1931 году основал еженедельник «Юнион-Реджистер». Заголовок первой полосы в дебютном номере звучал так: «Пляж Силвер-Бич закрыт из-за нашествия медуз».
По мере того как росло население Флориды, увеличивался тираж «Юнион-Реджистер». Менялись и приоритеты издания. В туристический сезон января 1938 года начался выпуск двух номеров в неделю, а к зиме 1940-го газета стала ежедневной. «Самые яркие новости под солнцем» – гласил девиз под шапкой газеты.
Форд Полк не делал никаких поблажек своему единственному сыну: Макартур начал работать в редакции клерком на телефоне и постепенно поднялся до главного редактора. Когда его отец неожиданно отошел от дел, чтобы заняться разведением карликовых норок, Макартур Полк встал во главе «Юнион-Реджистер».
Это случилось в 1959 году, а десять лет спустя число подписчиков возросло вдвое. Его формула успеха была проста, вспоминал впоследствии Полк. Серьезные читатели получали море местных новостей, а все остальные – цветные комиксы.
– Мы сделали из нашей газеты первоклассное издание, – сказал Полк в откровенном интервью за… недель до смерти. – Я всегда верил, что она должна быть совестью нашего общества.
Но в мае 1997 года совесть и качество пали жертвами всепоглощающей жадности: Полк продал «Юнион-Реджистер» компании «Издательская Группа Мэггад-Фист» за 47 миллионов долларов. Практически сразу после этого газета погрузилась в дерьмо…
Я слышу за спиной шумный вздох и разворачиваюсь на стуле. Это молодой Эван Ричардс, наша ранняя пташка.
– Джек, разве так можно писать в газете? «Погрузилась в дерьмо»?
– Последний стажер, который совал нос в мои статьи, теперь сочиняет рекламу гомеопатических средств для увеличения пениса.
Эван робко улыбается:
– Друг, ты выглядишь так, словно торчал здесь всю ночь.
– Знаешь, кто такая Клио Рио?
– Ага, девица, которая поет «Я».
– Точно.
– И выставляет свой лобок на всеобщее обозрение по телику. Горячая штучка.
– Мне жаль тебя разочаровывать, Эван. Но в клипе показывают лобок дублерши.
– Кончай заливать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Она великодушно не упоминает о том, как однажды я вывесил на дверь шкафчика в ванной статистику смертности.
– Надеюсь, что я ошибаюсь, – продолжает она, – но боюсь, все это вновь обрушится на тебя в субботу, когда тебе исполнится сорок семь. В этом году был Кеннеди, в следующем ты найдешь себе кого-нибудь новенького.
Мой позвоночник превращается в сосульку.
– Кого, например?
Анна качает головой:
– Остановись, Джек.
– Ну, говори! Кто умер в сорок семь из тех, на ком меня может заклинить?
Она в гневе отталкивает мою руку, словно это горячий уголь:
– Снова здорово! Эта твоя проклятая работа…
– Ты надо мной издеваешься, – говорю я, нарываясь на неприятности. – Несешь чушь. Ты не можешь назвать ни одного имени, ведь так? Ни одного!
Она хватает пустой бокал из-под водки и убегает на кухню.
– Анна!
– Джек Керуак, – бросает она через плечо.
И я бормочу себе под нос:
– Святые угодники…
19
Прошлой ночью я не мог заснуть, поэтому отправился обратно в Беккервилль. Было два часа ночи, и дождь лил как из ведра. «Миата» Дженет, припаркованная у тротуара, медленно, но верно наполнялась водой, а дом выглядел в точности так, как мы с Эммой его оставили. Невероятно: копы так и не приезжали. Я было снова дернулся позвонить 911, но потом передумал.
Теперь я сижу за своим столом в редакции, смотрю на фотографию Джека Керуака, найденную в Интернете. Он стоит на фоне пустынного шоссе, ссутулившись, засунув руки в карманы. Биография, приведенная слева от фото, гласит, что английский был его вторым языком и что он написал «На дороге» за три недели. Этих сведений достаточно, чтобы ввергнуть меня в пучину безутешной зависти. Я читаю дальше и убеждаюсь, что Анна была права: он выбыл из игры в сорок семь. Я припоминаю (и биография подтверждает этот факт), что он много пил – это и привело его к свиданию с Костлявой. За этот факт я и буду цепляться следующие двенадцать месяцев, стану успокаивать себя тем, что данный конкретный Джек не был случайной жертвой, подкошенной смертью, – он сам выбрал себе такой конец. Его не застрелил сумасшедший фанат, не сбил украденный трейлер, не укусил техасский рогатый гремучник. Он допился до смерти, а мне вряд ли светит повторить его судьбу, ибо я впадаю в летаргический сон уже после трех рюмок дешевой водки.
Так-то вот.
Из угла до меня доносится знакомое туберкулезное покашливание: Гриффин, полицейский репортер выходного дня, курит украдкой. Обычно он так поздно на работе не задерживается.
– Три бытовухи, – объясняет он; в его голосе неизбывная скука. – Ножевое, огнестрел и молотком по черепушке. По два абзаца на каждый случай. А ты какого черта здесь торчишь?
Гриффин уважает одиночество. А еще у него особый способ разговаривать по телефону. Повинуясь внезапному порыву, я спрашиваю:
– У тебя есть кто-нибудь стоящий в участке Беккервилля?
– А как же! – Он многозначительно помешивает карандашом черный кофе. – Есть у меня там один сержант в ночной смене. Со мной он разговаривает.
Это следует понимать так: источник мой, и даже не проси меня назвать имя.
– У тебя есть время на один звонок?
– Так сразу и не скажешь, Джек.
Я стараюсь выдать старине Гриффину как можно меньше информации. После того как мой рассказ окончен, Гриффин прищуривается и говорит:
– Над чем это ты работаешь? Я думал, ты все еще копошишься в некрологах.
– К сожалению.
– А кто этот Эван Ричардс, который стал мелькать в газете?
– Просто стажер, – заверяю я его. Гриффин всегда настороженно относится к новым подписям под статьями.
– «Лига плюща», верно? Где еще найдешь парня по имени Эван? Полагаю, Коламбия или Йель?
– В точку! – подтверждаю я. Гриффин настоящий профи. – Парень помогает Эмме, пока я разбираюсь с этой историей.
– Должно быть, серьезная история. Раз она выпустила тебя на вольные хлеба.
– Я хотел бы рассказать больше, но не могу.
Гриффин воспринимает это спокойно – после двадцати лет в криминальной хронике он привык к секретам.
– Итак, ты хочешь узнать, что случилось с этой Дженет Т-Р-А-Ш? На конце «ш», да? Дату рождения знаешь?
– Нет, но вот ее адрес. Звонок по 911 перевели в офис шерифа, но не похоже, что они отправили кого-то к ней домой.
– Ленивые ублюдки. – Гриффин выдергивает у меня из руки листок с адресом Дженет. – Я дам тебе знать.
За следующие несколько часов я совершаю четыре подхода к автоматам с шоколадками и кофе и набиваю семь жалких дюймов о жизни Макартура Полка для его будущего некролога.
Мой мозг, похоже, совсем заболотился.
Полк учился газетному делу у своего отца, Форда, который в 1931 году основал еженедельник «Юнион-Реджистер». Заголовок первой полосы в дебютном номере звучал так: «Пляж Силвер-Бич закрыт из-за нашествия медуз».
По мере того как росло население Флориды, увеличивался тираж «Юнион-Реджистер». Менялись и приоритеты издания. В туристический сезон января 1938 года начался выпуск двух номеров в неделю, а к зиме 1940-го газета стала ежедневной. «Самые яркие новости под солнцем» – гласил девиз под шапкой газеты.
Форд Полк не делал никаких поблажек своему единственному сыну: Макартур начал работать в редакции клерком на телефоне и постепенно поднялся до главного редактора. Когда его отец неожиданно отошел от дел, чтобы заняться разведением карликовых норок, Макартур Полк встал во главе «Юнион-Реджистер».
Это случилось в 1959 году, а десять лет спустя число подписчиков возросло вдвое. Его формула успеха была проста, вспоминал впоследствии Полк. Серьезные читатели получали море местных новостей, а все остальные – цветные комиксы.
– Мы сделали из нашей газеты первоклассное издание, – сказал Полк в откровенном интервью за… недель до смерти. – Я всегда верил, что она должна быть совестью нашего общества.
Но в мае 1997 года совесть и качество пали жертвами всепоглощающей жадности: Полк продал «Юнион-Реджистер» компании «Издательская Группа Мэггад-Фист» за 47 миллионов долларов. Практически сразу после этого газета погрузилась в дерьмо…
Я слышу за спиной шумный вздох и разворачиваюсь на стуле. Это молодой Эван Ричардс, наша ранняя пташка.
– Джек, разве так можно писать в газете? «Погрузилась в дерьмо»?
– Последний стажер, который совал нос в мои статьи, теперь сочиняет рекламу гомеопатических средств для увеличения пениса.
Эван робко улыбается:
– Друг, ты выглядишь так, словно торчал здесь всю ночь.
– Знаешь, кто такая Клио Рио?
– Ага, девица, которая поет «Я».
– Точно.
– И выставляет свой лобок на всеобщее обозрение по телику. Горячая штучка.
– Мне жаль тебя разочаровывать, Эван. Но в клипе показывают лобок дублерши.
– Кончай заливать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92