Страх уже остервенело бился в мозгу, стараясь вырваться из своей клетки. Все уже и уже становились черные просветы между линиями звезд. Жар, казалось, насквозь пропитал тело человека, приводя бившегося внутри него зверя в неистовство. Вот линии звезд слились в одну пышущую жаром полосу, со всех сторон окружившую человека. Впереди него этот пылающий цилиндр стремительно сужался, превращаясь в точку. Крохотный клочок сознания, еще не оглушенный завыванием, воем беснующегося внутри мозга зверя, почему-то твердо знал, что сходящийся где-то далеко впереди в точку цилиндр – это не обман зрения, а реальность. Точка была не иллюзорной, вызванная перспективой уходящих в бесконечность линий, а реальной, материализацией этой ослепляющей бесконечной колонны света, внутри которой несся человек. Бесконечна колонна, бесконечна ее энергия, и бесконечна материя, сгустившаяся впереди. От понимания этого страх еще сильнее взревел, могучий рывок осатаневшего зверя – и клетка лопнула, разлетелась – сознание рухнуло, и мозг полностью затопила пучина рефлексов и инстинктов…
– А-а-а, – торжествующий рык подсознания громко возвестил его победу над человеческим «Я».
Точка впереди стремительно приближалась, но размеры ее, вопреки здравому смыслу, не увеличивались. Но это не изумляло и не пугало, ибо не было уже здравого смысла.
– А-а-а, – высота звука, словно соревнуясь со скоростью падения, стремительно росла, растягивая рычание в истошный вой.
Точка впереди, уже вот она, рядом. Жар плавит тело, истошный вой вытягивается в визг… и словно рвется невидимый кабель, обесточивая «картинку» – впереди черная пустота, вернее даже не пустота, а просто НИЧЕГО…
Борис Ковзан за секунду, прежде чем открыть глаза, понял, что это сон. Сон, который три, нет, уже четыре раза снился ему с тех пор, как он вернулся на Землю.
Возвращение разочаровало. Нет, конечно были объятия, торжественная встреча в Мариинском дворце и другая обязательная в таких случаях праздничная мишура. Но во всем этом была какая-то натянутость. На них смотрели как-то выжидающе, скорее даже настороженно. Настороженность, вернее скорее уже недоверие, увеличилась, когда в своих отчетах они написали, что, в сущности, ничего не привезли. Да, они были в черной дыре, но затем непонятная сила, пренебрегая всеми законами физики, на то время известными людям, выволокла их оттуда, миг – и они вновь перед собой увидели Землю.
В черной дыре никто с ними не общался, никакого внутреннего голоса или еще чего-нибудь подобного они не слышали. И вообще были они в этой дыре не более пяти минут.
Через два дня после приземления Брэдлоу улетел к себе домой, в Америку. В аэропорту перед многочисленными видеокамерами они на прощание обнялись.
– Боря, ты знаешь, я теперь понимаю, каково было Христу ходить среди евреев, проповедуя свое учение, – шепот Хью был еле слышим. – На него смотрели с опаской. Это на расстоянии все, что связано с великим и могущественным, вызывает трепет и восхищение, а вблизи в первую очередь вызывает опасение и страх.
– Но мы же не Христос, мы же ничего оттуда не привезли.
– А это надо доказать, Боренька.
Они отстранились.
– Жду тебя у себя дома, – громко, для многочисленных микрофонов, окруживших их, сказал Брэдлоу.
– Спасибо, непременно приеду.
Уже у входа в самолет, перед распахнутым люком, американец на прощание махнул рукой и улыбнулся. Борису эта улыбка показалась печальной.
Сердце бешено колотилось. Поморщившись, то ли от легкой боли в груди, то ли от воспоминаний недавнего прошлого, Борис встал с кровати и подошел к зеркалу в ванной комнате. На него смотрело слегка небритое, довольно симпатичное лицо молодого человека. Над высоким лбом чуть свисала короткая челка черных, без единой седины, волос. Тонкий, без всякой славянской картошечности нос аккуратно проходил ровно по середине лица. Тонкие губы были плотно сжаты. И только под темно-карими глазами пролегли какие-то тени, да в самих глазах было что-то такое неподвижное, печальное, словно они видели то, что не располагало к радости и веселью. Вот только что?
«Неужели мы слетали вхолостую? Столько усилий, столько препятствий пройти, прежде чем осуществить этот полет, и в итоге ничего? Значит, метеорит, чуть не сорвавший полет, – это случайность, ухмылка слепой природы?»
Эти бесконечные проверки на различных полиграфах, бесконечные сканирования его мозга и уже не то что копание, а перекопка его подсознания Бориса раздражали. Но, поставив себя на место людей, копошившихся вокруг него, он понял, что они правы. Сколько затрачено средств, времени, усилий, и на выходе пшик. Может, действительно они с Хью получили какую-то важную информацию, но на подсознательном уровне. Эта гипотеза стала еще более вероятной после того, как выяснилось, что люди провели внутри черной дыры тридцать пять минут, а не пять, как они утверждали. Проверка на полиграфах показала, что люди не врут. Они действительно убеждены, что провели там не более пяти минут. Анализ записи переговоров показал, что действительно люди вели разговоры друг с другом внутри черной дыры пять минут. Значит, тридцать минут их мозг был как бы отключен. Отключен для чего? Может, для закачки в него какой-то информации? И вновь тихо жужжали сканеры мозга и с легким чавканьем открывалась камера «гипнотизера». Бесстрастные запоминающие устройства записывали информацию и о давно забытых прочитанных книгах, и разговоры с людьми, которые навсегда выветрились из памяти, как и сами люди записывали переживания при свиданиях с любимыми женщинами и горечь расставаний с ними. Много, очень много хранили, казалось, бездонные кладовые подсознания. Вот только необходимые полчаса не находились. И от этого еще больше становились недоверчивыми взгляды людей.
Через десять минут, умывшись и побрившись, Борис Ковзан вышел из ванной комнаты и мельком взглянул на настенные часы. Без десяти семь. Сегодня его не будут терзать многочисленными приборами. Сегодня он может наконец просто отдохнуть, поваляться в кровати, сходить в бассейн, тренажерный зал, библиотеку. Но самое главное – сегодня он увидит отца. Вечером, а сейчас только семь утра.
Время неожиданно пробежало быстро. Мозг, утомленный нервозностью, напряжением, почувствовав, что можно расслабиться, с охотой это и сделал. Большую часть времени до вечера Борис просто провалялся в постели с книжкой в руках.
В дверь постучали, как и было условлено, ровно в шесть вечера.
– Отец!
– Сын!
Два человека обнялись на пороге комнаты.
– Да, батя, двадцать один год тебе явно к лицу, – чуть отстранившись, сын глядел на отца, теперь годящегося ему в младшие братья.
По лицу отца пробежала тень, превращая радостное лицо в маску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– А-а-а, – торжествующий рык подсознания громко возвестил его победу над человеческим «Я».
Точка впереди стремительно приближалась, но размеры ее, вопреки здравому смыслу, не увеличивались. Но это не изумляло и не пугало, ибо не было уже здравого смысла.
– А-а-а, – высота звука, словно соревнуясь со скоростью падения, стремительно росла, растягивая рычание в истошный вой.
Точка впереди, уже вот она, рядом. Жар плавит тело, истошный вой вытягивается в визг… и словно рвется невидимый кабель, обесточивая «картинку» – впереди черная пустота, вернее даже не пустота, а просто НИЧЕГО…
Борис Ковзан за секунду, прежде чем открыть глаза, понял, что это сон. Сон, который три, нет, уже четыре раза снился ему с тех пор, как он вернулся на Землю.
Возвращение разочаровало. Нет, конечно были объятия, торжественная встреча в Мариинском дворце и другая обязательная в таких случаях праздничная мишура. Но во всем этом была какая-то натянутость. На них смотрели как-то выжидающе, скорее даже настороженно. Настороженность, вернее скорее уже недоверие, увеличилась, когда в своих отчетах они написали, что, в сущности, ничего не привезли. Да, они были в черной дыре, но затем непонятная сила, пренебрегая всеми законами физики, на то время известными людям, выволокла их оттуда, миг – и они вновь перед собой увидели Землю.
В черной дыре никто с ними не общался, никакого внутреннего голоса или еще чего-нибудь подобного они не слышали. И вообще были они в этой дыре не более пяти минут.
Через два дня после приземления Брэдлоу улетел к себе домой, в Америку. В аэропорту перед многочисленными видеокамерами они на прощание обнялись.
– Боря, ты знаешь, я теперь понимаю, каково было Христу ходить среди евреев, проповедуя свое учение, – шепот Хью был еле слышим. – На него смотрели с опаской. Это на расстоянии все, что связано с великим и могущественным, вызывает трепет и восхищение, а вблизи в первую очередь вызывает опасение и страх.
– Но мы же не Христос, мы же ничего оттуда не привезли.
– А это надо доказать, Боренька.
Они отстранились.
– Жду тебя у себя дома, – громко, для многочисленных микрофонов, окруживших их, сказал Брэдлоу.
– Спасибо, непременно приеду.
Уже у входа в самолет, перед распахнутым люком, американец на прощание махнул рукой и улыбнулся. Борису эта улыбка показалась печальной.
Сердце бешено колотилось. Поморщившись, то ли от легкой боли в груди, то ли от воспоминаний недавнего прошлого, Борис встал с кровати и подошел к зеркалу в ванной комнате. На него смотрело слегка небритое, довольно симпатичное лицо молодого человека. Над высоким лбом чуть свисала короткая челка черных, без единой седины, волос. Тонкий, без всякой славянской картошечности нос аккуратно проходил ровно по середине лица. Тонкие губы были плотно сжаты. И только под темно-карими глазами пролегли какие-то тени, да в самих глазах было что-то такое неподвижное, печальное, словно они видели то, что не располагало к радости и веселью. Вот только что?
«Неужели мы слетали вхолостую? Столько усилий, столько препятствий пройти, прежде чем осуществить этот полет, и в итоге ничего? Значит, метеорит, чуть не сорвавший полет, – это случайность, ухмылка слепой природы?»
Эти бесконечные проверки на различных полиграфах, бесконечные сканирования его мозга и уже не то что копание, а перекопка его подсознания Бориса раздражали. Но, поставив себя на место людей, копошившихся вокруг него, он понял, что они правы. Сколько затрачено средств, времени, усилий, и на выходе пшик. Может, действительно они с Хью получили какую-то важную информацию, но на подсознательном уровне. Эта гипотеза стала еще более вероятной после того, как выяснилось, что люди провели внутри черной дыры тридцать пять минут, а не пять, как они утверждали. Проверка на полиграфах показала, что люди не врут. Они действительно убеждены, что провели там не более пяти минут. Анализ записи переговоров показал, что действительно люди вели разговоры друг с другом внутри черной дыры пять минут. Значит, тридцать минут их мозг был как бы отключен. Отключен для чего? Может, для закачки в него какой-то информации? И вновь тихо жужжали сканеры мозга и с легким чавканьем открывалась камера «гипнотизера». Бесстрастные запоминающие устройства записывали информацию и о давно забытых прочитанных книгах, и разговоры с людьми, которые навсегда выветрились из памяти, как и сами люди записывали переживания при свиданиях с любимыми женщинами и горечь расставаний с ними. Много, очень много хранили, казалось, бездонные кладовые подсознания. Вот только необходимые полчаса не находились. И от этого еще больше становились недоверчивыми взгляды людей.
Через десять минут, умывшись и побрившись, Борис Ковзан вышел из ванной комнаты и мельком взглянул на настенные часы. Без десяти семь. Сегодня его не будут терзать многочисленными приборами. Сегодня он может наконец просто отдохнуть, поваляться в кровати, сходить в бассейн, тренажерный зал, библиотеку. Но самое главное – сегодня он увидит отца. Вечером, а сейчас только семь утра.
Время неожиданно пробежало быстро. Мозг, утомленный нервозностью, напряжением, почувствовав, что можно расслабиться, с охотой это и сделал. Большую часть времени до вечера Борис просто провалялся в постели с книжкой в руках.
В дверь постучали, как и было условлено, ровно в шесть вечера.
– Отец!
– Сын!
Два человека обнялись на пороге комнаты.
– Да, батя, двадцать один год тебе явно к лицу, – чуть отстранившись, сын глядел на отца, теперь годящегося ему в младшие братья.
По лицу отца пробежала тень, превращая радостное лицо в маску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94