Виновники такого нарушения традиций были налицо: целые тысячи иноземцев протискивались на конях в Кремль, разительно отличаясь от православных бояр и дворян, благопристойно одетых в долгополые ферязи из золотой парчи, усыпанные жемчугом и увешанные золотом. Расступаясь перед православными господами, россияне грубили полякам и литве, нагло першимся к самому храму Успения Пречистой Богородицы с оружием. Заносчивая шляхта не сносила грубостей, и многочисленным караулам приходилось там и сям предотвращать свалки.
Стрельцы-молодцы в ярко-красных кафтанах кармазинного сукна с парчовыми нашивками осаживали несметную толпу, старавшуюся протиснуться на соборную площадь. Привычный народ не злобился, если кого-то заушали или даже прибивали длинными пищалями. Всего восемь тысяч стрельцов справлялось с оцеплением Кремля и внутри него. Как на грех, оказалось, что внешнюю охрану соборной площади несут литовские шляхтичи и солдаты, на головы которых так и сыпались проклятия, особенно потому, что вопреки обыкновению к Успению не пропускали богатых горожан.
Гнев православных был велик, даже те, кто по положению и обличию не мог надеяться попасть в собор или на площадь, вопили, что-де не пускают благоверных, а по свойству пускают поганцев! Ожидание между тем затягивалось. После обручения Дмитрия с Мариной по русскому обряду в Столовой палате, проведенного благовещенским протопопом Федором, молодые с малой свитой под предводительством Шуйского направились не в собор, а в Грановитую палату.
Патриарх с высшим духовенством не присутствовали при этих церемониях, но знали, что должно происходить во дворце. Государь первым пошел в палату, где собралось знатнейшее дворянство, и воссел на высокий драгоценный престол. Не кто иной, как Шуйский, выступил вперед и пригласил Марину занять второй трон, меньше царского, но столь же драгоценный. Василий Иванович, нисколько не смущаясь, приписал воцарение великой государыни Марьи Юрьевны Божьему праведному суду.
После того как государь с государыней воссели на престолы, затеян был торжественный прием королевских послов. Потом все, кроме участников свадебного поезда, стоявших у тронов, сидя дожидались уведомления о готовности духовенства к коронации царицы. Посланные на Казенный двор чиновники принесли в Грановитую палату царскую утварь: Мономахов венец, наперсный крест, золотую цепь и усыпанное драгоценностями оплечье-бармы.
Первый в Думе конюший боярин Михаил Федорович Нагой подносил утварь государю, коий, встав со своего места, целовал крест и венец, пока духовник произносил молитву «Достойно есть». Царица также приложилась к православному кресту и лобызала венец, спустившись в знак почтения на три ступени с трона. Лишь после этого, около трех часов дня, началось действо, ради лицезрения которого с раннего утра собирался народ.
По знаку распорядителя торжеств грянули кремлевские колокола, перезвон был подхвачен всеми звонарями столицы. Из дверей Успенского собора на площадь вышли патриарх Игнатий с архиереями в ослепительных ризах. Навстречу им с Красного крыльца и через площадь по дорожке черного сукна, крытого малиновым бархатом, давно привлекавшей внимание народа, двинулись протопоп Федор с царской утварью, покрытой драгоценной пеленой, боярин Михаил Федорович Нагой и дьяк Федор Янов с золотым блюдом.
Когда новгородский и ростовский митрополиты приняли царскую утварь у протопопа, патриарх прошествовал в собор по двойной бархатной дорожке и установил крест, корону, цепь и бармы на поставленные посреди храма аналои, крытые золотой парчой, расшитой жемчугами. Игнатий еще раз оглядел собор и убедился, что все готово к торжеству.
Посреди храма было возведено царское место высотой в 12 ступеней, обитое багряным сукном. Три багряные же дорожки сбегали со ступеней к алтарю; посреди двух из них были постланы дорожки бархатные с золотым узором, ведущие к тронам царя и царицы; к стулу патриарха, поставленному справа от места государя, вела дорожка черного бархата. Церковные власти должны были расположиться по обе стороны чертожного места на лавках, покрытых в два слоя драгоценными тканями. Остальным участникам церемонии по обыкновению предстояло стоять позади иерархов и других духовных чинов в глубине храма.
На площади тем временем дворцовые чины проложили между всеми храмами «пути» – дорожки красного сукна английского, поверх которых были постелены две, для царя и царицы, тропинки золотой и серебряной парчи. Сверху, из дворца, по трем пролетам Красного крыльца с золочеными перильцами и львами на площадках двинулась процессия придворных, сверкая, как золотая змея. Всем участникам церемонии, кроме иноземцев, велено было надеть платье золотого цвета: из парчи или рытого китайского шелка; украшения сверху нацеплялись по вкусу (довольно варварскому, на взгляд Игнатия, предпочитавшего носить немногочисленные драгоценности на черном фоне).
Первыми, проверяя порядок, шли молодые стряпчие, за ними стольники с иноземными гостями, увешанными оружием. Василий Иванович Шуйский гордо выступал впереди царского «поезда» из наиболее приближенных к государю представителей знати. Далее плечом к плечу шла пара, особенно врезавшаяся в память Игнатия: князь Василий Васильевич Голицын со скипетром в руках, уже составивший план убийства Дмитрия Ивановича, и храбрый верный царев слуга Петр Федорович Басманов с золотой державой, чей растерзанный труп вскоре будет брошен на Лобном месте.
Благовещенский протопоп Федор в епитрахили и усаженных самоцветами поручах кропил путь перед государем и государыней, которыми затаив дыхание любовался московский и иноземный люд. Они шли об руку, в длинных русских платьях алого бархата с широкими рукавами, в красных сафьянных сапожках с серебряными подковками. Ни материи, ни сафьяна почти не видно было под массой гладко зашлифованных (а не граненых, как на Западе) алмазов, изумрудов, сапфиров и рубинов в золотых оправах.
Голову Дмитрия Ивановича венчала высокая корона с крупными рубинами и алмазами. На Марье Юрьевне, как величали теперь Марину Мнишек, был русский кокошник с бриллиантами, оцененный в четыреста девяносто тысяч голландских гульденов. Под правую руку государя вел тесть, воевода Юрий Мнишек, а невесту поддерживала под левую руку супруга старейшего боярина Думы Прасковья Ивановна Мстиславская.
Остальные бояре, боярыни, думные и приказные люди вместе с иноземцами завершали шествие и еще только спускались с Красного крыльца, когда в соборе уже пели многолетие государю, прикладывавшемуся к образам Богородицы Владимирской, чудотворцев Петра и Ионы митрополитов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97